Цветы в её волосах
© Copyright Остапенко Юлия (janeparting@narod.ru)

Аннотация:
Этот рассказ - своеобразный post scriptum к циклу "Иллюзион", написанный через два года после его создания. Про самую главную иллюзию: иллюзию того, что имеет значение, где реальность, а где иллюзия... Нет никакой разницы. И пусть иллюзия превратится в правду, а в правду никогда не захочется верить. Пусть. Если от этого станет тепло. Опубликовано в сборнике "Гуманный выстрел в голову" – М., АСТ, 2004.


  
   Декабрьская ночь темна, и в ней нет ничего, кроме снега. Может, когда-то было что-то ещё, но вряд ли кто-нибудь упомнит, что именно. По крайней мере об этом не думаешь, глядя, как лохматые сизые хлопья беззвучно бьются снаружи о стекло. В такие ночи не хочется спать, хочется тосковать и слушать красивые песни. Особенно если ты - всего лишь маленькая некрасивая девочка, больная чёрной оспой.
   - Лотар, расскажи мне красивую историю, - говорит эта девочка и подтягивает одеяло ближе к подбородку.
   Старый Лотар сед и немощен, он никогда не был стройным могучим рыцарем, он не умеет лечить и не знает старинных наговоров, помогающих отогнать тоску, но он умеет рассказывать красивые истории, а кроме того, и это даже важнее, он когда-то болел чёрной оспой. Это случилось давно, Лотар тогда был лишь немного старше девочки, у постели которой сидит, и болезнь оставила ему в память о себе лишь уродливые рытвины на лице и немного грусти в глазах. Девочка любит эту грусть, потому что понимает её слишком хорошо. Особенно - теперь, когда болезнь вышвырнула её прочь из внешнего мира, оставив наедине с няней, которая старается не подходить слишком близко, да ещё с этим печальным уродливым стариком, не боящимся смерти и знающем много красивых историй.
   Он в самом деле знает их много, но они сидят здесь вдвоём так давно, что он успел рассказать все.
   - Какую? - спрашивает старый Лотар, поправляя одинокую свечу, под тяжестью воска покосившуюся в чугунном подсвечнике. В комнате холодно, несмотря на камин, а в этой свече появляется столько тепла, когда она освещает худое лицо девочки и её костлявые руки, подтягивающие одеяло к подбородку.
   - Про Алана и Селену, - говорит девочка. Это её любимая история, и старый Лотар понимает, почему. Нет, эта история не затейливее и не лиричнее других, просто она про лето. Про цветы и про лето, и, конечно же, про любовь. Про всё то, чего эта маленькая девочка, наверное, уже никогда не увидит.
   Старый Лотар снова поправляет свечу. Девочка смотрит на него влажными тёмными глазами и ждёт.
   Старый Лотар начинает говорить.
   - Давным-давно, в незапамятные времена, в далёкой красивой земле, где вечное лето и всегда цветёт вишня, жил доблестный рыцарь Алан. И была у него кузина, леди Селена, прекрасная, как цветы этого края...
  
   * * *
   - Ненавижу эту страну.
   - Чего?
   - Ненавижу.
   - Да ну, прекрати.
   - Не выношу эту пыльцу! Дышать нечем от этой проклятой пыльцы! Днём и ночью, изо дня в день, круглый год! Ненавижу!
   - Селена, у тебя что, месячные?
  
   * * *
   Лицо девочки чуть розовеет, взгляд становится внимательным. Она знает эту историю, и она уже там, уже среди вечно цветущих вишен. Ей уже почти тепло.
   - Они росли вместе, бок о бок, и полюбили друг друга с младых лет. Не было для Алана никого прекраснее Селены, и не было для Селены никого желаннее Алана. Они были неразлучны в горе и в радости, и по достижении совершеннолетия Алан взял руки Селены в свои и сказал ей: "Прекрасная дева, лишь ты - моя грёза, лишь тебя я хочу видеть своею госпожой". И Селена ответила: "Доблестный сэр, лишь ты - мой сон, лишь тебя я согласна признать своим господином".
  
   * * *
   - А теперь... что?
   - Ты меня спрашиваешь?! Это ты знать должен, а не я!
   - Эм-м...
   - Чему тебя только твои горничные учили!
   - Ты... что ты хочешь этим сказать...
   - Да я всё знаю! О чём, по-твоему, они болтают за шитьём?..
   - Э-э...
   - Ну? Я не вижу результата...
   - Они все... опытные, а я...
   - Боги, Алан, ты с ума меня сведёшь.
   - Я сейчас...
   - Да слезь ты с меня уже.
  
   * * *
   - Но отец доблестного Алана и его сестра, мать прекрасной Селены, прознали о чувствах молодых людей. В те времена, как и в нынешние, браки свершались для укрепления дружбы кланов, а не по любви наречённых, и брат с сестрою не видели нужды скреплять дружественный союз браком своих детей, ибо и без того он скреплён единой кровью. Посему, прознав про их чувство, вознамерились его погасить.
   Девочка тихонько вздыхает, и пламя свечи колеблется. Девочка любит это место в истории: влюблённые встречают первое препятствие. А девочке нравятся препятствия, она любит мечтать о том, как преодолела бы их, если бы они встретились на пути её любви. Если бы у неё когда-нибудь была любовь...
  
   * * *
   - Ах ты шлюха!
   - Матушка!
   - Потаскуха! Дрянь! С собственным кузеном! Срам на всё королевство! Чем ты думала?!
   - Я просто... я просто хотела...
   - Кто теперь тебя возьмёт?! Брюхатую-то?!
   - Алан возьмёт!.. Ай! Не деритесь, матушка!
   - Мерзавка! И думать не смей! Чтоб я выдала тебя за сына этого оборванца!
   - Этот оборванец ваш брат... Ой, перестаньте!
   - Перестану, когда сочту нужным. Не для того я тебя растила и воспитала, чтобы ты стала женой межевого рыцаря. Ты предназначена не кому-нибудь, а великому герцогу! И будешь пить настой из пижмы три раза в день, ясно тебе?
   - Нет!
   - Я могу позвать стражу, чтобы они поколотили тебя, как уличную шлюху, кем ты себя и показала. Результат будет тем же. Выбирай.
  
   * * *
   Дальше становится грустно. Но старый Лотар умеет рассказывать грустное так, чтобы было тепло.
   - Влюблённые не посмели противиться родительской воле. Алана отослали в далёкие земли, дабы в странствиях он позабыл Селену. Однако он поклялся, что совершит в чужих землях много подвигов и вернётся к своей леди могучим, прославленным рыцарем, вождём собственного клана, и его жестокосердая тётка почтёт за честь отдать свою дочь столь великому воину. А Селена поклялась, что дождётся этого дня, что бы ни случилось.
  
   * * *
   - Чего загрустил, парень? Давно девки не имел?
   - Да уж...
   - Эй, нельзя сегодня грустить! Перед боем надо ужраться и потрахаться, только так! Авось ведь последний раз.
   - Да...
   - Чё ты мямлишь? Ты вообще чей?
   - А?
   - Кому служишь, говорю?
   - Гнолту.
   - Ха! И я. Хорошо платит, стервец. И погулять в городе потом даёт три дня, а не сутки, как некоторые... Ну, пошли, я тебе хорошую девку покажу... Её на двоих хватает. Идёшь или нет?
   - Иду.
  
   * * *
   - И летели годы, прекрасная Селена ждала и ждала своего Алана, памятуя о его клятве и о своей. Но настал чёрный день, когда мать её пришла и сказала: "Дочь моя, вскоре ты станешь женой достойного и славного мужа, который сделает тебя счастливою". И прекрасная Селена ответила: "Леди мать моя, я обещала моему Алану ждать его из долгих странствий". И мать её сказала: "Дочь моя, в печали моей говорю тебе: сэр Алан пал в бою, и весть об этом да не омрачит твою свадьбу". И тогда леди Селена плакала три дня и три ночи, а после дала согласие стать женой великого герцога, по воле своей матери.
   - Нечестно, - тихонько сказала девочка. Кончено, она уже знает, что мать обманула прекрасную Селену, и убеждена, что это подло и неправильно. Ведь иначе Селена дождалась бы своего Алана. По крайней мере девочка на её месте непременно бы дождалась.
  
   * * *
   - Сотни лиг чистых чернозёмов. Восемь замков. Десятки тысяч крестьян. Положение при дворе. Подумай, от чего ты отказываешься...
   - Он старый.
   - Скажи спасибо, что не хромой и не юродивый! Ты порченная, тебя теперь не каждый конюх возьмёт.
   - Ох, матушка, снова вы... Кто там знает, что я порченная?
   - Да все знают!
   - Я вас умоляю. Назначим свадьбу на мои лунные дни, и все дела. Вы будто маленькая, что я, учить вас должна?
   - Так ты согласна?
   - Ах! Матушка. Восемь замков. Вы просто не оставляете мне выбора.
  
   * * *
   - И прошли годы, много долгих лет. Алан стал великим и славным воином, Селена стала заботливой и послушной женой герцога, любящей матерью его детей. И однажды, когда вишни цвели пышнее обычного и пахли слаще прежнего, сэр Алан вернулся в родной край. И пришёл он в дом своей тётки, и узнал, что его возлюбленная отдана другому. И опечалился он, и стал искать свидания с нею. Добрые люди помогли им, и вот встретились они после долгой разлуки. И обнял сэр Алан свою возлюбленную, и поцеловал её в чело, и сказал: "Моя Селена, я вернулся к тебе во славе и доблести, а ты несвободна. Бежим же теперь со мною на другой край мира, где никто не найдёт и не разлучит нас". И отвечала ему на это Селена: "Мой Алан, обманом выданная за другого, я клялась ему в любви и верности. Я понесла от него, и я родила ему детей. Я в долгу перед ним и перед его детьми, и я не смею нарушить этого долга, ибо хоть любовь моя не ослабевала ни на миг, но мой долг сильнее любви. Уходи же, и не возвращайся никогда, дабы не смущать мой покой".
   Девочка хмурится и морщит горбатый носик. Это место она не любит. Странная какая-то эта Селена. Что значит - долг сильнее любви? Нет ничего сильнее любви. Девочка в этом уверена, хотя никогда не знала ни того, ни другого, хотя где-то очень глубоко внутри её слабеющего тела тихонько скребется знание о том, что сильнее долга, сильнее любви, сильнее всего. Но об этом девочка думать не станет.
  
   * * *
   - Долго же ты меня ждала...
   - Ну, знаешь ли! Бросил меня брюхатую и удрал от батюшкиного гнева, а меня оставил расплачиваться за двоих!
   - Я странствовал.
   - Странствовал он! Слышала я про твои странствия. Таскался в наёмнической армии. Небось переимел всех портовых шлюх по обе стороны моря.
   - Ну, положим, ты тоже времени не теряла.
   - А что мне, в девках было оставаться? Откуда я знала, что ты вернёшься? К тому же меня заставила мать.
   - Ага, тебя заставишь...
   - Что-что ты сказал?
   - А ты бы поехала со мной?
   - С тобой? Куда?!
   - Всё равно... Я неплохо заработал... Я теперь...
   - С ума сошёл? Тыняться по миру с тобой, оборванцем?
   - Я тоже способен на высокие чувства.
   - Ну конечно. Я никогда и не сомневалась.
   - Ладно... Раз не хочешь... Ну иди сюда...
   - Тихо! Идиот... Покои мужа над моими!
   - А мы не будем шуметь...
   - Дурак... Пусти меня! Ах, что же ты... делаешь... ах-х...
   - Дай я покажу тебе, чему научился у портовых шлюх...
   - Алан... что ты...
   - Моя прекрасная леди Селена...
  
   * * *
   - Алан не мог противиться воле своей возлюбленной, но пожелал увидеть её ещё лишь раз перед тем, как покинуть навсегда. В тот день в замке великого герцога устраивали большой пир, и Алан проник в чертог под видом менестреля.
   Девочка приподнимает голову, нетерпеливо убирает с лица тоненькие спутанные волосы. Начинается самое интересное, самое сладкое, самое красивое. Самое тёплое. И лёгкое, лёгкое...
   - Много в тот день было в замке менестрелей, и каждый из них пел лучше другого. Сэр Алан никогда прежде не держал в руках лютни и не слагал песен, но лишь только взгляд его упал на леди Селену, сидевшую по правую руку от мужа, слова сложились, и пальцы сами побежали по струнам. И поразились все красоте и нежности его песни, ибо было в ней столько любви и печали, сколько не было во всех иных песнях, вместе взятых. И столь прекрасна была эта песня, что тронула даже великого герцога, супруга Селены, и он встал и сказал: "Вот лучший певец, какого я слышал. Скажи теперь, чего ты желаешь в награду за эту песню". И Алан сказал: "Я желаю лишь один цветок из волос прекраснейшей леди Селены, хотя моя песня не стоит даже его". И леди Селена встала, и извлекла из своих волос жёлтый цветок, и бросила к ногам возлюбленного Алана, и были сухи её глаза.
  
   * * *
   - Ну ты да-ал! Ох-хо-хо! Молодчина менестрель! Хорош! Где ты набрался таких виршей, а? Чай с солдатнёй разъезжал, признавайся?
   - Доводилась, ваша светлость, не скрою...
   - Ну я думаю! Эдакой пошлятины по замкам да трактиром не сыщешь, это только после хорошей драки поют! Ну, потешил старика. Говори теперь, чего желаешь.
   - Да вы знаете, ваша светлость.
   - Ну, ну!
   - Чего может желать менестрель, поющий такие баллады?..
   - Ха! Кого хочешь? Ну?
   - Неромантично, ваша светлость... Не кого... что.
   - Ну, что?
   - Я хочу всего лишь один цветок... Тот, что между ног прекраснейшей леди в этом чертоге.
   - Во даёт! Вы слыхали, а? Цветок между ног прекраснейшей леди! Менестрель, твою мать! Ох... Ох, до слёз довёл старика... В шуты ко мне пойдёшь?
   - Смею обратить ваше внимание, мой лорд супруг, что сей певец не в меру дерзок. Мне сдаётся, он оскорбил вашу жену.
   - Брось, дорогуша! Ты его песенку слыхала - чего ещё ждала? Нет, господин кривляка, этот цветочек вам не достанется. А вот цветок из её волос я вам дам. Вдохните поглубже. Волосы, знаете ли, всюду одинаково пахнут... Ох-хо-хо!
   - Лорд мой супруг! Это невыносимо!
   - Перестань, дорогуша. Брось ему бутончик. Я тебе ещё нарву.
  
   * * *
   - И сэр Алан наутро уехал навек из края цветущих вишен, спрятав у самого сердца часть этого края, пахнущую той, кого он вечно любил. И долгие годы он скитался по миру, нигде не находя забвения, и наконец пришёл в наш край, в тот, что мы зовём своей родиной. Ты знаешь, дитя, наш край суров, зимы тут лютые, у нас не растут цветы. Но сердце Алана успокоилось здесь, и он остался в нашем суровом краю, надеясь, что долгая зима быстро положит конец его бытию. И в одну из долгих снежных ночей ему вдруг почудилось, что этот час близок. Тогда он взял давно засохший черенок цветка, и вышел с нею в метель, и воткнул черенок в твёрдую мёрзлую землю, и лёг на него, чтобы согреть его своим теплом. И снег наметал на нём слой за слоем, и спал доблестный сэр Алан, оберегая черенок теплом своего сердца, ибо тело его окоченело и остыло. А когда зима кончилась, из нашей твёрдой мёрзлой земли выросли жёлтые цветы. Много-много жёлтых цветов, сотни и тысячи, и растут поныне, не боясь холодов, ибо в самые лютые зимы греет их тепло любви Алана и Селены.
   Девочка плачет. Она много раз слышала эту историю и каждый раз плачет, зимой сильнее, чем летом. Тёплые солёные слёзы скатываются к кончику её горбатого носа и капают с него на одеяло. Но девочка улыбается, она счастлива, ей тепло. Её греет любовь Алана и Селены. В эту декабрьскую ночь ей особенно нужно их тепло.
  
   * * *
   - Сударь... Можно моя смотреть?
   - Чего?
   - Моя смотреть ваш корешок...
   - Чего? Какой корешок?
   - Простить... черенок... Этот цветок... Это есть ваш?
   - Какой черенок? А!.. Ты ж чёрт... Надо же, в кармане завалялось... я и забыл...
   - Моя можно смотреть?
   - Да смотри.
   - О... о, о, это есть удивительный! Такой редкий сорт. Очень редкий корешок... черенок...
   - Да? Это с юга.
   - Очень, очень редкий сорт! Моя ехать на север, далеко-далеко, где холодно. Моя выводить цветы, которые терпеть холода. Чтобы на севере люди растить цветы.
   - Ага...
   - Моя можно это взять? Сколько ваша хотеть денег за этот... черенок?
   - Чего? Ты его хочешь взять?
   - Да, моя хотеть выводить из него особый сорт. Чтобы на холоде растить.
   - Ну бери.
   - О! Ваша так добра! Если моя всё сделать хорошо, ваша имя войти в история!
   - Слушай-слушай его, Алан. Сам знаешь этих стихоплётов. Они ещё легенду про тебя сложат. Чего-нибудь эдакое. Про тебя и бабу твою... как бишь её?
   - Да ну тебя... скажешь тоже... легенду...
  
   * * *
   - Опять ты здесь, старик!
   Няня приходит как раз к концу истории, и на этот раз ничего не успевает испортить. Она качает головой и ставит поднос с питьём на столик, держась от девочки подальше.
   - Совсем уморил нашу Селенку! Ей бы поспать немного, а ты всё россказни свои да сказки!
   - Мне нравится, няня, - говорит девочка, а старый Лотар опускает седую голову. Он никогда не спорит с няней, и девочке его жалко - няня не права.
   - Понимаю, что нравится. Мне в твои годы тоже нравилось всякие глупости слушать. Выпей-ка.
   - Это не глупости, - говорит девочка, грея окоченевшие пальцы о стенки чашки. Питьё противное, но пальцы замёрзли, а чашка тёплая. - Лотар рассказывал мне про наши цветы. Цветы ведь настоящие. Это не сказка.
   - Не сказка, - кивает няня. - А всё остальное - сказка! Знаю я эту чушь, про южные цветы да рыцаря-менестреля. Ну и чушь, так чушь! Где это видано, чтобы рыцари песни слагали, ещё и складные? Да чтобы цветы просто так взяли и выросли на снегу? Сами по себе!
   - Они не сами по себе, это любовь...
   - Да уж! Любовь. Да дураку понятно, что магия. Что ж ещё, как не магия? Я вот тебе всю правду расскажу, мне моя бабка говорила. Как-то один колдун...
   - Няня, - голос Лотара почему-то делается жёстким. - Вы, кажется, сказали, что Селена устала.
   - Ой, верно, - спохватывается та. - Заболтали вы меня! Допила? Теперь спи, Селенка, отдыхай.
   Она машет Лотару на дверь, Лотар встаёт и идёт вон, тяжело опираясь на клюку. У него с юных лет эта клюка, он поэтому и не стал великим рыцарем. А няня не стала прекрасной леди, потому что она простолюдинка. А девочка не станет прекрасной леди, потому что она совсем некрасивая. И теперь будет ещё некрасивее, даже если снова увидит цветы, даже если вплетёт их в свои волосы. Хоть и зовут её Селеной. Хоть цветы те самые. Но почему-то в её истории, в отличие от истории про Алана и его Селену, всё так нелегко.
   Няня, выходя, задувает свечу, и девочка остаётся одна в темноте. Декабрьская ночь темна, хоть в ней и есть что-то ещё, кроме снега. Девочка натягивает одеяло совсем высоко и смотрит сквозь тающий во мраке дымок на снег, бьющийся в стекло. Если бы было лето, она бы нашла силы встать и подойти к окну. А там, за ним, увидела бы тёплые жёлтые цветы, выросшие из того цветка, что был в её волосах... из той любви, что греет девочку этой декабрьской ночью. Сейчас цветы замело снегом, но они выстоят до весны, как выстаивают уже много веков подряд. Потому что их тоже греет эта любовь. Такая красивая, сладкая, лёгкая.... тёплая.
   И, засыпая, девочка чувствует это тепло чужой любви, и верит в него, и надеется, что там, в наступающем долгом сне, оно тоже её согреет.