История одного анализа5 Всё описанное ниже имело место в реальности и не придумало. Происходило это пять лет назад




Десять дней или лёгкие шаги смерти
(Предупреждение: в данной главе активно используется ненормативная лексика. Заменить её на научные термины мне не представляется возможным из-за невозможности передачи эмоционального окраса. Так же в этой главе обсуждаются некоторые физиологические подробности, которые являются важным эпизодом к произошедшему потом)








Ещё одной тайной сновидений, которая была открыта мне во время анализ у Сергея, была в том, что зачастую в сновидениях отражается состояние здоровья. Такие сны далеко не так часты и были у меня от силы пять раз в жизни, однако абсолютно сбрасывать со счетов возможность телесного проявления при анализе сновидения не стоит.
Ещё в самом начале анализа, мне приснилось, что я оказался в самом удалённом районе Калуге. Я выхожу из машины помочится и вдруг из моего члена начинают лезть разные отвратительные насекомые. Это наполняет меня омерзением и я просыпаюсь. Никакой анализ этого сна не получался не у Сергея не у группы, потому что они не учитывали такую вещь как скрытые физиологические процессы. Через пару недель, маленькая бородавка на интимном месте разрослась до хорошего цветника и мне ничего не оставалось как идти к врачу. Оказалось – безопасное (?) но скверное заболевание – кандиломы. Иммунитет у меня был хронически ослаблен потому лечение затянулось на несколько месяцев.
И вот этот день. Он впечатался в мою память навечно словно поставленное клеймо. Я радостен и весел открываю дверь кабинета врача и привычным жестом готовлюсь обнажать свой член. Она сделав несколько прижиганий вдруг таким изменившимся, несвойственной манере точно извиняющимся голосом произносит:
— вы понимаете… Я должна вам кое что сказать… Ну вы только не беспокойтесь это я так просто на всякий случай… Один ум хорошо, а два лучше, я приготовила вам небольшое направление… Пусть и тот доктор посмотрит тебя.
Эти странные скачки «вы» и «ты», запинающийся, изменившийся голос порядком озадачили меня. Я ещё не мог понять в чём дело – но перспектива, что меня посмотрит ещё один врач меня обрадовала – должно же быть предложено хоть какое то средство – их прижигания почти на меня не действовали. Тем времени доктор, которую звали Марина Владимировна продолжала.
— Вот я вам приготовила направление… Вы сходите, и на следующей недельке – сразу ко мне, опять прижигать будем. Она протянула мне какую то бумажку, которую я с сияющей улыбкой поспешил развернуть… Когда я прочитал, это улыбка, даже не исчезла с моего лица – она застыла на нём неподвижной гримасой ужаса. Если бы в моей руке оказался ядовитый тарантул или скорпион полагаю ужас был бы меньше. Я почувствовал, что почва ускользает из под ног и я оказался в каком то нереальном, причудливом мире. В своих руках я держал самую страшную бумагу которую только мог представить? Направление, на биопсию в центральный онкологический центр в Аненках. Нелепо хлопая глазами я попытался произнести хоть слово, но слова застывали в мышцах которые отказывались мне подчинятся. Никогда бы не подумал, что выражение «стал ком в горле» может быть столь буквально реализованным. Я сел на скамью.
— может быть нашатыря? Участливо спросила Марина Владимировна, на что у меня хватило только сил пошевелить головой.
— И многие? Единственное что смог вымолвить я.
— Двое, один к нам до сих пор ходит лечится, почти вылечили мы.
Она видимо имела в виду, что раз он лечится у них прижиганиями, то диагноз оказался отрицательным. Однако в создавшейся ситуации слова звучали откровенно двусмысленно… Не найдя в себе сил попрощаться я поднялся и пошел. Сегодня поздно идти ТУДА – завтра, завтра обязательно пойду.
Я не знаю возможно ли это, но я почувствовал, будто попал в другой ритм времени. Время в этом ритме шло во много раз медленней – каждый шаг, который я делал, о нет, он не был вечностью, это было бы поэтическим преувеличением, но минут на двадцать обычного времени вполне себе тянул. Я шел по улице и вдруг на очень сложном повороте из за угла выбежала чёрная кошка. Всё происходило, как в замедленном кино – она метнулась через дорогу и была сбита вылетевшей из-за угла машиной. Удар, нет она была вполне себе жива, я не видел ни кишок ни месива – она явно с переломанными ногами метнулась в чащу. Это был окончательный приговор. Мир, окружающая реальность отвечала мне на мой безмолвный вопрос. Уже мёртв.
Когда я заново обрёл способность мыслить связно первая мысль была о самоубийстве. И в этот момент я с ужасом понял, что вряд ли смогу это сделать. Я знал, что я должен буду делать получив приговор подтверждённый анализами, но я скорей всего не смогу это сделать – уж слишком сильня была моя страсть к жизни, уж слишком глубоко корнями вошел я в её дары.
Внезапно я вспомнил, что сегодня ещё утро и я могу поехать в онкоцентр прямо сейчас – не откладывая не минуты. Моё тело медленно возвращалось ко мне и я неторопливой походкой направился на автобусную остановку. Маршрутка, дорога, всё было как во сне, сквозь туман который окутал моё сознание. Я помню как пройдя корпус обычной больницы нашел в самой дальней части нужный мне корпус – от мысли спросить кого-то как пройти меня бросало в дрожь. С детства я боялся Аненок, как огня и даже обычная поездка сюда по делам вызывала приступ холодного ужаса. Сейчас же я приехал как пациент. Туда…
Регистратура ничем не отличалась от обычной регистратуры, я прошел в кабинет куда мне было сказано пройти и занял очередь. Со мной заговорил мужчина. Я не помню его слов, это было что-то вроде «С чем попал» или «Тоже наш», но на всю жизнь мне запомнилось выражение его лица. Это было абсолютный слом, смирение перед всем, готовность доживать в этих коридорах от очереди к очереди, понимая бессмысленность борьбы. Пожалуй никогда я не был так близко к воплощённой смерти. Мужчина куда-то ушел, должно быть пришла его очередь, а я от нечего делать начал передирать брошюрки на столе.
И тут, меня ждал новый удар. Свидетели Иеговы, Адвентисты, протестанты разместили тут свои брошюрки с риторическим ответом – «что нас ждёт после смерти?» - именно такое название носили эти милые цветастые буклетики. Один за одним на меня стали наваливаться воспоминания моего беззаботного детского пребывания в церкви адвентистов седьмого дня (где-то с 9 до 11 лет), и гнусное унизительно позорное «а вдруг». Наваждение через секунду прошло и я ощутил приступ с трудом сдеражнной злобы, мне захотелось порвать эти листочки на мелкие части и я с трудом подавил в себе импульс. Гиены, шепотом про себя произносил я, гиены которые готовы всегда сожрать. Только присядь, только приляг, только расслабься. Пройти, только бы пройти с честью.
Мысль о самоубийстве стала более отчётливо. Я начал пытаться приучить себя к необходимости этого шага – вот врач, говорит мне приговор, вот я беру бутылку водки и иду к маэстро, держа в кармане объянающую свои действия записку. Вот я прошу его на миг показать его ружья, которые он, как не раз говорил держит заряженными… Быстро добежать до ружья и пулю в голову. Только бы хватило сил, только бы хватило. В этот момент я сознательно старался не думать, о том, что возможна ошибка – надо было именно найти силы в случае худшего исхода. А вот вероятность найти эти силы была очень мала – боюсь я слишком люблю жизни и эти унижения вошли бы в неё потихоньку.
Мои мысли прервал врач. Здоровый мужик немного грубовато попросил пройти и потребовал направление – последняя надежда – вдруг
— Доктор, я вот с такой неприличной проблемой, может случайно? С надеждой спросил я.
— К нам случайно не посылают. Отрезал доктор, и приступил к биопсии. Сама по себе процедура, когда от хуя, отщипывают микроскопический кусочек не так болезненна, но осознание где и почему я здесь нахожусь сделала процедуру чем то сродни пытки инквизиции.
— Через десять дней – за результатом – сказал врач.
Я не помню как я покинул этот корпус, помню только что была одна мысль – только бы не узнала мать? Только не стоит думать, что это было из жалости к ней – просто я хорошо мог представить в какой ад, она превратит мои и без того последние дни…
Я зашел домой и поспешил в свою комнату. «Только бы себя не выдать, только бы». Я прекрасно знал, силу её поистине дьявольской интуиции – когда я, пару лет назад пошел к другу делать татуировку, перед выходом из дома она определила зачем я туда иду и сделала всё чтобы меня разубедить. Но здесь вопрос был посерьёзнее татуировки на плечах. Когда я пришел я решил не скрывать своё состояние, но прикрыть его другим поводом – тоской по потерянной Анне. Слегка сорвавшись на неё, я закрылся в комнате.
Самое мрачное, самое тяжелое, самое агрессивное думал я. Взгляд упал на аудиоксассету группы «мафия», самая тяжёлая из маталлических групп России (а западные зачем слушать). Но – фокус со временем работал пугающе – играющие в бешенном ритме исполнители, в моём личном времени оказались затянуты до невозможности – между ударами барабана и аккордами электрогитар казалось творятся долгие паузы. Слушать музыку в таком ритме было сущей пыткой, и на середине второй песни я бессильно выключит магнитофон,
Гиены, главное не упасть, не расслабится, билось у меня в сознании. Рисовать, рисовать, как будто ничего и не произошло. Когда кисти и бумага была готова я поймал себя на мысли, что я не могу позволить себе обвести обычный круг – моё личное пространство казалось сжалось до точки. Вместо обычной тарелки я нарисовал маленький круг по окружности самого маленького чайного блюдца. Долго, очень долго (хотя кто может сказать, сколько прошло в реальном времени), я держал в руках кисть готовясь сделать первый мазок. Когда мандала была готова я видел маленький круг (единственный из всех моих четырёхсот мандал нарисованных за полтора года), который пробивали несколько чёрных лучей, которые врезались в нечто розовое в центре мандалы. Змея и цыплёнок – всмятку, но и паучихи нет – не до паучихи тут…
Когда я нарисовал мандалу к своему удивлению я почувствовал некоторое облегчение. «Зачем всё это?» мелькнула мысль, и тут же меня оставила. Я начал рисовать вторую мандалу в обычный размер – и к моему удивлению появилось достаточно симметричная конструкция рисуя которую я даже начал чувствовать удовольствие. Название которое я дал этой мандале с овалом в центре – «Космическое яйцо» тоже намекало на некий рост. Вопреки всякому здравому смыслу я продолжал свой начатый анализ, хотя теперь скорей всего это не имело значение. «Только бы найти силы, через десять дней, если у ж точно, только бы найти силы» рефреном проходило через мои мысли, но уже эмоции были не те. Удушающей паники не было, хотя и решимости для последнего шага не прибавилось. Десять дней подумать только целых десять дней ожидания».
На следующий день я был готов приступить к своим обычным делам. Мой поток сознания вдруг повернулся по совершенно иному руслу «Как же трагикомично», думал я великих бунтарей прошлого бог предпочитал бить молнией, или на худой конец костром, м не же он предоставил умереть от собственного хуя». «И примешь ты смерть от хуя своего», проскользнул в голове мрачный сарказм. Этот Бог вероятно решил расправится со мной подобным образом – более унизительной смерти врятли можно представить. Должно быть эта самоирония была невротической защитой которая отвлекала внимание от осознание смерти до конца.
Вечером я пришел домой и мой взгляд упал на икону которая висела в дальнем углу моей комнаты. Это была не то богоматерь, не ток акая то святая. Мои руки давно чесались убрать её от себя но я не делал это по одной причине. В этой причне заключалась весь юмор и фарс жизни которую я тогда вёл. Дело в том, что на новый год, моя мать украшала мишурой мою комнату. Новогодняя мишура была повешена везде, в том числе и на иконе. Так бы это и забылось, мишура примелькалась. Однако когда в дом стала приходить Любочка, она была уверена, что эту мишуру повесил я, как акт принудительного богохульства. «Мишура на иконе, ах как это в духе твоего экзистенциализма, Калигула» беззаветно щебетала она. В конце концов, как это часто бывает я сам стал верить что это я повесил эту мишуру и она имеет идеологический окрас. Но сегодня взгляд иконы казался мне откровенно издевательским. Что она вообще делает в моей комнате в мишуре или без», недоумевал я. Одним движением я сорвал с стены икону со словами «если мне и суждено выжить, то пусть мне помогут ДРУГИЕ боги, нежели те, которым молится моя мать». Впрочем я не зашвырнул её в дальний угол и не продал проезжающим скупщикам древностей, а чинно повесил её в комнате у матери. Когда вышел лёгкий конфликт, я пригрозил, в случае если увижу икону у себя в комнате продать её первому бомжу за бутылку, после чего инцидент был исчерпан.
Странно, но после того как я урбал икону у себя из комнаты я стал чувствовать сбея значительно лучше. Правда время от времени я испытывал накатывающие как девятый вал холодные волны паники, для чего я предпочитал в этот период как можно больше быть на виду в компаниях.
Как экстраверт я мучительно нуждался в том, чтобы с кем нибудь поговорить. Мне не была нужна ничья жалость, но носить это в себе было выше моих сил, разумеется единственный кандидат на эту роль был Сергей.
Когда я пришел к нему и сбивчиво изложил суть проблемы, он к моему недоумению не воспринял ситуацию всерьёз, сказав, что-то вроде «Я лично читал в энциклопедии – кондиломы полностью безвредны». Продолжать разговор не был смысла и я постарался дождаться результата.
Примерно на пятый день я поехал по своим торговым делам. Эпизод который меня потряс – меня забирают менты и ведут в отделение. Там вывалив на стол все документы, они увидели справку из онкодиспансера…
— Да это раковый, сказал один, и отшатнулся от меня, точно я мог его заразить. Этот, даже страх, который я увидел в глазах Ментов меня потряс – я становлюсь «воплощенной смертью», что даже это внезапное «Счастливое» освобождение несколько не радовало.
Где то на седьмой день у меня появилась пришедшая из ниоткуда уверенность, что я здоров. Материалисты могут рассматривать эту иррациональную уверенность, как самоуспокоение и защиту, но поскольку я действительно оказался здоров, то это можно увидеть и немного под иным углом. Самое удивительное, что кондиломы стали проходить и к восьмому дню половина зарослей кудато изчезла.
Не знаю что это было – когда я шел за результатами я в отличии от своей первичной уверенности в неизбежности приговора, я был уверен что здоров. Однако когда я услышал это от врача я не мог поверить своему счастью. Я вновь был оглоушен, но на этот раз радостью, которую так внезапно испытал. Я шел по городу и мне казалось что сама жизнь проникает в меня, я был свободен, свободен и счастлив как никогда прежде, казалось я тольк что вернулся с того света живым.
Самое удивительное, что мой многострадальный хуй, до этого лечимый пару месяцев, выздоровел буквально за восемь дней и пару последующих прижиганий. Марина Ивановна не могла нарадоваться – самая запомнившаяся мне её фраза была следующей: «Давно тебя надо было напугать – хоть защитные силы стали работать…