Похоже в результате ошибки я поместил в дневник не всю свою статью о Ницше, но только её последнюю часть. Заметив ошибку размещаю начало:
Пред, предпоследнюю часть следует считать концом данной статьи. Извиняюсь за невольную путаницу.

К чтению существует два подхода. При первом, и увы самом распостранённом подходе, читающий лишь ищет подтверждение своим убеждениям – всё что он читает для него чётко разделяется на две категории – хорошо и плохо, то есть по сути то что согласуется с его тоннелем реальности и то что не согласуется. При этом индивид может иметь весьма большой объём знаний, но все эти знания чётко уложены по полочкам и подогнаны под его мировоззрение.
При втором подходе напротив индивид стремиться проникнуть в тоннель релаьность писателя (Философа, поэта, психолога) и понять что же именно он имел в виду, что именно он чувствовал и какой архетип переживал когда писал эту мысль. При этом подходе проявляется отказ от паталогической психологического монотеизма, и индивид прилагает все усилия чтобы пустить других богов в своё разум. Разумеется эта метафора, но необходимо понять что именно подразумевается под этой метафорой. Каждый человек является носителем своего опыта через который совершенно по особому преломляется то или иное понятие. Если мы вполне можем понять что наш собеседник подразумевает под словом «Стол», поскольку достаточно легко соотнести опыт, то вот какой именно комплекс идей, мыслей и переживаний лежит в основе таких слов, как «Бог», «Свобода», «Любовь», или «Душа». Ничтожества уверены что все подразумевают под этими словами абсолютно тоже самое что и они в итоге возникает необозримая путаница.
Человек с хорошо отточенной интуицией вполне может это прочувствовать в разговоре. Скажем слово Бог, для меня ну никак не сочетается с словом «Свобода», однако я могу уверенно сказать что такие люди есть – и более того, даже мне встречались. Если изучить тот спектр значений который разные люди придают слову «Любовь», то можно было бы сделать вывод, что люди вообще друг друга не понимают.
Ближе чем конкретные понятия к объективному видению символ. Заметьте – ближе, но отнюдь не является гарантом объективности. Однако опять же – развив определённую интуицию мы вполне можем определять что человек который реагирует на этот символ определённым образом – принадлежит к определённому типу людей, с которым либо стоит сойтись, либо напротив по возможности держаться подальше.
В качестве теста, чего стоит стоящий передо мной новый знакомый я обычно давал ему прочесть «Дамиана» Германа Гессе, и затем старался как можно подробнее узнать его мнение. Однако в этом тесте имело большее значение невербальная реакция и та интонация с которой говорил о ней этот человек. Человек более примитивный, на моём месте мог бы видеть только два варианта – понравилось – не понравилось, соответственно если понравилось – значит это достойный, а на нет и суда нет. Причём в среднем проценте такой подход наиболее вероятно будет верен – ибо большинство тех кому не нравится «Дамиан», дешевые моралисты, которые хотят быть «Правильными» детками родителей, системы государства, тогда как большинство тех кому эта вешь понравиться будут достойными бунтарями. Однако вот тут то и возникает вопрос исключений, которые порой бывают ценнее чем правила. Эта вещь может не понравиться, потому что для данного конкретного человека эти проблемы – настолько примитивны и неактуальны, что просто вызвали скуку. Для него проблемой являются символические нюансы развития мысли Томаса Манна, а тут ему говорят что дважды два четыре, а от морали нужно освобождаться. Если он по какой то причине не пожелает это уточнять, я вполне могу создать неверные представления о его личности. Пишу об этом потому что один раз нарвался на подобную ошибку.
Таким образом даже восприятие символа не может дать нам объективной картины. Впрочем определённые вещи мы вполне можем понять если тот или другой символ враждебен индивиду, тогда как если этот символ чужд и он находится просто в другой парадигме, ясного понимания может не наступить.
При втором подходе к чтению мы как бы видим явления глазами автора. Поскольку символы более объективны чем отдельные понятия, войти в тоннель реальности писателя или поэта несколько легче чем в тоннель реальности философа.
Более того, те или иные имена часто становятся чем то вроде нарицательного. Например мне не раз приходилось встречать людей которые называли себя ницшеанами не разу ни читая Ницше. Забавно, что и говорить. Подходя к столь великой фигуре как Ницше необходима предельная осторожность в выводах и при этом максимальная свобода от общественного мнения.
Чтобы понять философа необходимо хорошо знать его биографию и чувствовать что же он понимал под теми или иными понятиями, вместо того чтобы проецировать свои суждения по этому поводу.
Выше написанные размышления являются необходимым предисловием к размышлению о такой сложной и неоднозначной фигуре как Ницше. В этой статье я в меру своих возможностей постараюсь разобраться в его изначальной мысли.
Прежде всего разберёмся в Ницше как символе. Для десятков тысяч – Ницше, неважно знают они его или нет, есть символ бунта против морали. Соответственно человек симпатизирующий его идеям будет в любом случае восприниматься мною более лучше чем тот кто относиться к Ницше враждебно.
Однако ни тот не другой, по сути не приближается к пониманию Ницше как такового. Я обращал внимания, что для одних в философии Ницше главное отрицание морали, его антихристианство. Такие люди действительно нуждаются в Ницше, как в необходимом противоядии против христианства, которое увы помогает далеко не всегда. Идеал сверхчеловека увы, обычно понимается крайне поверхностно – как тот кому всё можно. Эдакий анархист который воротит что в мозги взбредёт. Действительно – сверхчеловек свободен от морали, но значит ли это что он будет аморален? Здесь я хочу провести разницу между понятиями аморализма и иморализма, первый стремиться нарушить все запреты, дабы противопоставить себя морали, для вторго такой категории как мораль просто не существует. Заметим, что имморалист будет делать даже меньше того, что называется злом, поскольку в девяноста процентах такие действия откровенно невыгодны, и творятся по бессознательности. Однако если зло сделать необходимо, он не будет искать себе оправданий как средний человечек.
Так ли аморален был Ницше, и что имел в виду он когда говорил для себя, а ведь что бы мы не писали. Мы пишем это в первую очередь для себя, а лишь потом обращаем вовне. Мережковский даёт весьма интересный сравнительный анализ жизни Ницше и жизни Толстого, коий считается одним из светочей земли русской (тьфу!):
«Л. Толстой хотел раздать. Но не только не роздал, а приумножил своё именье… Всей своей жизнью он показал что собственность, не слабая паутина, а самая крепкая из цепей для человеческого духа. Ницше доказывал нелепость христианского отречения от собственности, не деле же он был таким же бессеребренником и расточителем как персонажи Достоевского… Толстой уже чувствуя бессмыслицу и безобразие войны, готов был однако подобно князю Андрею «Отдать всё за минуту славы над людьми, за георгиевский крестик». Ницше возобновляя по уверению Толстого разбойничий идеал Чингизхана и Стеньки Разина, сделался добpоваольно братом милосердия во время франко-прусской войны 1871 годя и там самоотверженно ухаживал за больными, что заразился дифтеритом, едва не умер и до конца жизни не смог оправиться от последствий этой болезни. Проповедник жестокости, в жизни был он в жизни, был «кротчайшим из людей на земле, производивший на близко знакомых людей впечетление исключительнейшего рыцарского достоинства. Толстой видел во всякой любви полов, нечто свиное стыдное, проповедовал прекращение рода человеческого посредством всеобщего воздержания, в течении сорока лет прижил 13 человек детей и был самым счастливым отцом счастливого семейства, чем-то вроде ветхозаветных Авраама, Исаака и Иакова. Ницше проповедовал оригийное сладострастие, но кажется он мог бы сказать, подобно князю Мышкину, « по болезни своей женщин не знаю», а может быть наоборот – он был болен потому что не захотел узнать женщин. Когда врачи советовали ему жениться, грозя в противном случае самым плачевным исходом нервной болезни – он предпочёл последнее. Ницше проповедовал святость плотских наслаждений, но кто меньше познал их? Кто более суровым отречением, более тяжкими духовными веригами умертвил плоть как он? Кто более всех нарушил те заповеди которые хотел дать людям Заратустра Антихрист? Он говорил что жить надо так, как будто всё позволено, но в действительности ничего себе не позволил.» (Мережковский «Религия»)
Что тут ещё добавить. Как разрешить тот неразрешимый парадокс, что открывался перед нами в судьбе Ницше. Не парадокс даже, но бездна оказывается разверзнута под нашими ногами когда мы прикасаемся к судьбе и учению Ницше. Мещане с обеих сторон легко отмахнуться от этой бездны, сделают вид что её не сушествует. Для них Ницше лишь символ, неважно какой – символ сверхчеловека без морали или символ морального падения – первые более правы в том смысле что более свободны, но и те и другие одинаково слепы в своём неведении. Бездна которая открывается при взгляде на неизъяснимые противоречия жизни и учения Ницше, не может быть отброшена упрёком в лицемерии – во всю историю философии не было мыслителя столь же искреннего, до обнажённости как Ницше. Почему Ницше воспевая страсти плоти, жар Дионисийской оригастичности оказывается на самой холодной из гор – на горе елеонской в объятиях зимы. Страшно становиться при взгляде на такой финал – по настоящему страшно.
Мережковский при всей его гениальности оказывается всего лишь христианином. Говоря о слиянии двух правд, на деле превыше человекобога ставит богочеловека, хотя в каждом втором абзаце убеждает себя что это суть одно. Слаб человек. Вот что пишет Мережковский о причине трагедии Ницше
«Эта любовь к року у Ницше, как и у Кириллова, есть любовь не до конца, не святая любовь. Я не могу любить внешнее, мёртвое безразличное, я могу любить только внутреннее, живое, родное, кровное – только «Отца». Ещали я полюблю рок последнею любовью, то рок перестанет быть для меня роком и становиться живым, родным отцом. Любовь к року неосознанная христианская любовь к языческому року, это полу-Христос, полу-Дионис – не самое высшее, а средне высшее, то есть всё таки срединное, половинчатое и нашим и вашим, не белое ни чёрное, а только серое. И здесь и опять бесчестная, потому что слишком благоразумная, мещанская «серединка на половинке, «Несолёная соль, пронизывющая весь девятнадцатый век». (Мережковский «Толстой и Достоевский) Какая непростительная подтасовка, в какой страшный конфликт с самим собой неосознанно вступает Мережковский называя Ницше «Мещанской серединкой на половинке», когда в том же произведении, пятидесятью страницами раньше он пишет о том же Ницше: «Теперь когда он умер мы мы можем прямо сказать: над жизнью этого человека сияет венец не только человеческой славы; это был больше чем гений – это был святой, равный величайщим подвижникам прошлых веков».
Нет, не христианину, разрешать проблему противоположностей. Через двадцать лет в Цюрихе родился тот, кто познав и тьму и свет и плоть и дух, нашел ту узкую тропу между над пропастью, тот узкий проход в скалах между Сциллой религиозного сентиментализма и Харибдой мертвящего материализма. Он понял что хоть и Христос имел в себе потенциал быть архетипом Самости, не он, но сын философов – Меркурий есть высочайший символ объединения противоположностей. Я говорю о Юнге.
Как свидетельствует Эмилий Метнер Юнг был прекрасно знаком с наследием Мережковского и приняв его величайшие инсайты, отвергнул заблуждения заставлявшие первого клониться в сторону христианства.
Мережковский приближается к тайне объединения противоположностей, но увы как и критикуемые им Толстой и Достоевский не делает последнего шага, а потому оказывается бессилен перед трагедией Ницше. По Мережковскому, Ницше, должен был бы подобно Юлиану из левых преданий произнести дешевую по своей сентиментальности фразу – «ты победил Галилеянин». Фразу которую исторический Флавий Юлиан и не думал произносить, проведя последние минуты своей жизни в окружении друзей потрясая их своим мужеством и беседуя о бессмертии души. Произнеси Ницше эту фразу и он перестал бы быть Ницше. Новая эпоха не открылась бы.