Санкт-Петербург во времена И.А. Крылова

   “Знаменитого баснописца нашего И.А. Крылова я видывал часто, почти ежедневно, — писал мемуарист В.П. Завелейский, — когда я служил в канцелярии министра... Крылов тогда жил возле императорской Публичной библиотеки и всегда лежал в одном из окон второго этажа, иногда без фрака, в одной жилетке, на подушке и посматривал на ходячий и езжущий народ... Я думаю, что тут родилась не одна чудесная басня дедушки Крылова”.  

   Иван Андреевич Крылов

   Да, Иван Андреевич многое видел из окна своей квартиры на углу Невскою и Садовой — ведь “пролежал” он в нем начиная с 1806 года вплоть до самой своей отставки в 1841 году (умер он тремя годами позже). За это время и сам город, и его жители прямо на его глазах стремительно менялись. Крылов не застал Петербурга времен императора Павла I, но, возможно, для него, человека вальяжного и ленивого, это было и к лучшему. У петербуржцев это недолгое царствование оставило самое тяжелое впечатление.

   Тем временем на престол вступил Александр I. Крылов вместе с другими петербуржцами вкусил весеннее, радостное начало его царствования. Молодой император многим казался “ангелом кротости и мира”. Подданные сразу же начали обожать нового монарха, который буквально во всем являл собой прямую противоположность своему отцу — мрачному, некрасивому и негуманному. Александр был высок, статен, кудряв и светловолос, с тонкими чертами лица и чарующей улыбкой. Манеры его были изящны, держался он необыкновенно просто, был со всеми любезен. Его часто можно было увидеть в ясный день прогуливающимся по Дворцовой набережной. Он вежливо здоровался со знакомыми, особенное внимание уделяя дамам. Ну а уж они, в свою очередь, старались изо всех сил — здесь был настоящий Париж, самые модные наряды и прически.

 Александр I

   Раз в год царь становился для жителей столицы гостеприимным и радушным хозяином. Незадолго до 1 января по всему городу рассылались многочисленные приглашения посетить в этот день городской маскарад в Зимнем дворце. И в назначенный час прямо в дом самого императора устремлялись толпы принаряженных петербуржцев. Во дворец могли прийти не только дворяне, но, как писал современник, также и “купцы, мещане, лавочники, ремесленники всякого рода, даже простые бородатые крестьяне и крепостные люди, прилично одетые. Все это теснилось и толкалось вместе с первыми чинами двора, представителями дипломатии и высшего света. Разодетые дамы, в бриллиантах и жемчугах, военные и штатские звездоносцы и вперемешку с ними фраки, сюртуки и кафтаны. Государь и царское семейство, с многочисленною свитою, прохаживаясь из одной залы в другую, иной раз с трудом могли пройти сквозь толпу”. Иными словами, в этот день сам народ был приглашен на угощение в царские покои: “В залах расставлено было множество буфетов с золотой и серебряной посудой, с прохладительными напитками всякого рода, отличными винами, пивом, медом, квасом, с обилием кушаний всякого рода от самых изысканных до простонародных…. Толпа вокруг буфетов сменялась толпою, по мере того как они опоражнивались и снова наполнялись. На таких ежегодных праздниках иной раз наезжало в Зимний дворец от 25 до 30 тысяч человек. Иностранцы не могли надивиться порядку и приличию толпы и доверчивости государя к своим подданным, которые с любовью, преданностью и чувством самодовольства теснились вокруг него в течение 5 или 6 часов. Тут не соблюдалось ни малейшего этикета, в то же время никто не злоупотреблял близостью к царской особе”. Без преувеличения можно сказать, что это было непривычное, невиданное ранее в России единение царя и народа. Ведь население города в то время не превышало 150 тысяч человек и поднять бокал во здравие государя мог каждый пятый. Иван Крылов также регулярно бывал на таких царских пирах. 

   Впрочем, его, знаменитого поэта, частенько приглашали и отдельно — пообедать с царской семьей. Крылов же, прославленный не только своими знаменитыми баснями, но и ничуть не меньше своим чудовищным аппетитом, оставался этими обедами недоволен: “Добрались до индейки. Не плошай, Иван Андреевич, здесь мы отыграемся. Подносят. Хотите верьте или нет — только ножки и крылушки... Взял я ножку, обглодал и положил на тарелку. Смотрю кругом. У всех по косточке на тарелке. Пустыня пустыней. Припомнился Пушкин: “О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?..” Вернулся домой преголодный. Пришлось в ресторацию поехать”.  

   И.А.Крылов

   В царствование Александра I город приобрел свои, уже узнаваемые нами, черты. В нем впервые в полный голос “зазвучала” необыкновенная гармония зданий, неба и воды. Строгий классицизм екатерининского Петербурга, “проглотив” мрачный павловский замок, слился с роскошным александровским ампиром и вместе с сияющими жемчужинами ушедшего века барокко образовал знаменитую каменную симфонию Петербурга. “Надобно расстаться с Петербургом, — писал тогда поэт Батюшков  — расстаться на некоторое время, надобно видеть древние столицы; ветхий Париж, закопченный Лондон, чтобы почувствовать цену Петербурга. Смотрите — какое единство! Как все части отвечают целому! Какая красота зданий, какой вкус и в целом какое разнообразие, происходящее от смешения воды со зданиями. Взгляните на решетку Летнего сада, которая отражается зеленью лип, вязов и дубов! Какая легкость и стройность в ее рисунке! ”.  Страсть к Летнему саду испытывал и Крылов — баснописец частенько гуливал по аллеям Летнего сада, дремал в тени деревьев на скамье. 

   Не забывая и о подушке на окне его дома, и о многочасовом дремании на лавочках Летнего сада, отдадим ему должное — при всей своей тучности Иван Андреевич был на редкость подвижен, он не пропускал ни одного сколько-нибудь значимого городского события, его часто видели на различных приемах и парадах, вспомним хотя бы знаменитую картину ГГ. Чернецова «Парад на Марсовом поле», где он стоит в толпе вместе с Жуковским, Пушкиным и Гнедичем. 

Парад на царицыном лугу в С.-Петербурге. в 1831 г. Г.Г. Чернецов. 1831-1837 гг. (фрагмент)

   Крылов неизменно оказывался в самой гуще толпы, вместе со всеми ротозеями, но при этом столь же неизменно выделялся некой своей отстраненностью мудреца. Он, улыбаясь, вслушивался в народную речь, с налетом легкой иронии всматривался в окружающие его лица. По словам современника, он «посещал с особенным удовольствием народные сборища, торговые площади, качели и кулачные бои, где толкался между пестрой толпой, прислушиваясь с жадностью к речам простолюдинов». В это время баснописец увлёкся уличными боями, стенка на стенку. А так как он был физически очень крепким, то часто выходил на них победителем. Из его карманов вечно торчали обрывки бумаги, на которых он записывал услышанное выражение или сложившуюся строку очередной басни.

   Когда Иван Андреевич шествовал по Невскому проспекту на обед в Английский клуб (ныне кинотеатр “Баррикада”), десятки людей здоровались с ним — Крылов был не просто знаменитостью, он сам был важной частью этого города и знал его досконально. Он видел его в разное время года, с разных точек, а однажды даже хоть и с большим трудом, но забрался по лесам на самую вершину строящегося Александрийского столпа и, стоя там, все вглядывался в этот город, столь непохожий на другие русские города.  

...    На пути по Невскому Крылов подолгу стоял у строящегося Казанского собора и смотрел, как рабочие поднимают очередную колонну из той сотни, которая должна была образовать исполинский изгиб “аллеи” его колоннады и повторять колоннаду знаменитого собора Св. Петра в Риме.  

   Каждый день на протяжении всех 10 лет строительства (с 1801 по 1811 год) на стройке можно было видеть худощавого человека, отдававшего какие-то распоряжения. Это был создатель собора, архитектор Андрей Воронихин.

   Крепостной графа А.С. Строганова, Андрей Воронихин, был бесконечно благодарен своему хозяину, который не только помог ему — человеку одаренному, но по рождению — рабу, получить прекрасное образование в России и за границей, но и дал ему вольную, а впоследствии всегда покровительствовал своему питомцу и обеспечивал его заказами. Подневольный, не ждавший от жизни ничего особенного, вдруг получил от хозяина деньги на учебу за границей, а затем вернулся в Россию первым русским архитектором мировой величины! Вчерашний раб выиграл конкурс на проект Казанского собора и 10 лет руководил его строительством. Он вникал во все детали. Сам проектировал баржи, на которых из-под Выборга привозились гранитные глыбы. Все это время казна честно вносила половину платы за его квартиру, снятую тут же, на Невском. Впрочем, Воронихин редко в ней бывал. Скорее, жил на стройке… 

   А.Воронихин

   В 1811 году наградой за Казанский собор для Воронихина стал орден, давший ему потомственное дворянство. Кроме собора до наших дней дошел и другой шедевр Воронихина — здание Горного института, а также сооружения в Петергофе и Павловске. И все же именно Казанский собор, лебединая песня умершего в 1814 году архитектора, сразу занял особое место в истории столицы — его знаковое, символическое значение необычайно велико. Этот храм, от начала до конца построенный русским человеком из местных материалов (олонецкий мрамор, пудожский камень, сердобольский гранит), украшенный скульптурой и живописью таких мастеров, как В.И. Демут-Малиновский, И.П. Прокофьев, И.П. Мартос, С.С. Пименов, в годину противостояния вражеским нашествиям стал новой национальной святыней, русским Пантеоном. Он стал храмом победы над Наполеоном. Здесь, у иконы Казанской Богоматери, молились воины, уходившие в поход против врага, сюда привозили трофейные знамена и ключи взятых городов. Здесь же в 1813 году был похоронен и сам победитель — Кутузов, причем вместе со своим сердцем. Неправду говорят иностранцы — Кутузов не оставил его в Силезии. Бутафорская могила, выкопанная там, — ошибка или блеф. В 1933 году ОГПУ вскрыло склеп Казанского собора и составило акт о том, что в головах гроба имеется серебряная банка с забальзамированным сердцем. Не зря бронзовый фельдмаршал целится теперь со своего постамента точно в стеклянный шар «Зингера» через дорогу, словно гневаясь на немцев за подлог. 

М.И.Кутузов 

   В тревожные летние дни 1812-го Крылов, как и обычно, стоял в толпе, провожавшей на войну части петербургского ополчения. Возможно, видел он и ехавшего по набережной Невы к своему дому старого одноглазого человека в белой фуражке — возвращавшегося от царя Михаила Илларионовича, только что назначенного главнокомандующим. Народ радовался этому назначению, видя в Кутузове спасителя России. Говорят, приехав домой, фельдмаршал сказал: «Победить, может, и не удастся, но перехитрить попробую».  Совершенно так же думал и Крылов, написавший потом одну из своих лучших басен «Волк на псарне», ставшую необыкновенно популярной в те времена. Рассказывали, что французы кaк-то перехватили русского фельдъегеря с секретным пакетом, а вскрыв его, обнаружили только листки с текстом этой басни. Обескураженные таким поворотом событий, они долго допрашивали юнца, пытаясь расшифровать скрытый смысл послания, но якобы только один Бонапарт, которому басню перевели на французский, понял, кого имел в виду автор, описывая роковую ошибку серого волка, попавшего вместо овчарни па псарню. Понял он и то, что, будучи зажатым в угол, этот самый волк вряд ли уже сумеет перехитрить старого седого псаря. Так оно и получилось...

   Направляясь к “истоку” Невского, Крылов мог видеть, как продвигается дело у еще двух гениальных создателей александровского Петербурга — Захарова и Росси. Андриан Захаров возводил новое здание Адмиралтейства. 

   Захаров, родившийся в 1761 году в семье бедного прапорщика, с детства был определен в училище при Академии художеств. Потом учился в Париже, а вернувшись, преподавал в Академии, ставшей для него родным домом. Захаров много проектировал и строил. Кроме нескольких довольно посредственных церквей в большинстве своем это были типовые служебные постройки: военные училища, госпитали, казармы, склады. Еще он перестраивал и чинил разные казенные сооружения морского ведомства. Вполне возможно, потомки с трудом отличили бы его от других рядовых архитекторов той поры (Захаров умер в 1811 году), если бы в 1806-м ему не была поручена реконструкция здания Адмиралтейства, построенного Иваном Коробовым еще в 1730-х годах, И тут оказалось, что все прежние “скучные” технические работы Захарова — лишь накопление опыта, лишь огранка его таланта.  

А.Д.Захаров   

   Трудно даже представить себе, как удалось ему создать шедевр подлинного величия и изящной гармонии из обычного промышленного и складского здания длиной почти полкилометра, как сумел он, не губя постройки Коробова, придать ей совершенно новый торжественный вид и сделать фасад здания немонотонным, живописным. Не говоря уж о монументальности огромной и одновременно стройной башни Адмиралтейства, ставшей еще одним символом Петербурга.

   Другому великому петербургскому архитектору, Карлу Росси, трудно было конкурировать с гениальным творением Захарова, но он справился с этой задачей, возведя совсем рядом с Адмиралтейством свой шедевр — здание Главного штаба. Итальянец Росси родился в 1775 году в Венеции, но всю свою жизнь прожил в Петербурге, учился у Винченцо Бренны, много работал в Павловске с ним, а также с Кваренги, Камероном, Баженовым — так что ему было у кого поучиться. Впрочем, к этому нужно добавить и законченную Росси в 1806 году Флорентийскую академию. 

К.Росси

   Сила его таланта состояла в способности не просто построить одно или два красивых здания рядом, а создать целостный ансамбль, соединив в нем торжественную грандиозность с чистотой и ясностью архитектурных идей, изяществом и соразмерностью пропорций. Он тонко чувствовал дух имперской столицы, когда задумал объединить стоящие вдоль Дворцовой площади разномастные дома величественной дугой здания Главного штаба (1819—1829 годы) и украсить его гигантской аркой 18-метровой высоты с колесницей наверху. Это была не просто арка, а триумфальные ворота, посвященные победе 1812 года, причем попутно Росси блестяще решил сложнейшую задачу — соединил Дворцовую площадь с подходящей к ней под углом Большой Морской улицей. 

    Осенью 1825 года в Таганроге умер император Александр I. Царствование его не закончилось для Петербурга благополучно. Два страшных бедствия — одно природное, другое социальное — обрушились на город.
   7 ноября 1824 года в Петербурге произошло Второе Великое наводнение — самое сильное и разрушительное из всех. Улицы города превратились в бесконечное водное пространство, разрушения были поистине ужасающими. И хотя готовились к стихии заранее — жители были предупреждены о надвигающемся бедствии, — никто даже не мог представить себе, насколько масштабными окажутся последствия.
   Как пишет очевидец, «необозримое пространство вод казалось кипящей пучиной, над которой распростерт был туман из брызгов волн, гонимых против течения и разбиваемых ревущими вихрями. Белая пена клубилась над водяными громадами, которые, беспрестанно увеличиваясь, наконец, яростно устремились на берег. Множество деревянных построек не могли противостоять огромной массе воды и с треском обрушились... В одно мгновение вода полилась через края набережных рек и всех каналов, через подземные трубы она хлынула в виде фонтанов». Дворцовая площадь превратилась в бушующее озеро, которое сломало «плотину» из заборов возле недостроенного здания Главного штаба и ворвалось под его арку, а потом, как разбойник, устремилось на Большую Морскую и Невский, превратив их в беснующиеся реки. Люди спасались как могли, на крышах уцелевших домов, на бревнах, плавающих кровлях, воротах... Многие погибали в холодной воде, тонули также домашний скот, припасы и пожитки. К вечеру, когда вода схлынула, весь город был покрыт трупами людей, животных, слоем грязи вперемешку с хламом, унесенными водой судами, дровами, строевым лесом и вымытыми потоком воды с окрестных кладбищ гробами... 

   Как всегда, рядом с трагедией уживалось смешное. Помогая соседям перебираться по чердаку своего дома, Крылов неожиданно обнаружил свою, вывешенную на просушку еще 3 года назад, шубу, которую тщетно разыскивал. А вот некую молодую вдовицу ожидала находка пострашнее. О ее злоключениях писали потом в газете. Оказалось, что, живя в одной из дальних линий Васильевского острова, она буквально накануне наводнения похоронила на Смоленском кладбище своего старого супруга, «над прахом которого не расположена была плакать и терзаться, потому что покойный сожитель мучил ее своею ревностью. Проводив его на место вечного упокоения, она также думала найти наконец душевное спокойствие, но каков же был ее ужас, когда вечером рокового дня она увидела гроб своего сожителя у самого крыльца ея дома! Нечего делать, пришлось бедной вдовушке вторично хоронить своего неугомонного мужа». 

   А 14 декабря 1825 года город облетела весть о стоящих на Сенатской площади мятежниках, названных потом «декабристами». Весь этот пасмурный день несметные массы народа толпились вокруг Сенатской. Говорят, что число случайно пораженных выстрелами простолюдинов, гроздьями висевших на заборе вокруг стройки нового здания Исаакиевского собора, сидевших на деревьях и крышах окрестных домов, было больше числа убитых мятежников.

   В той самой толпе на площади — вместе с ней и в то же время отдельно от нее — стоял и Крылов. Его узнали, и из каре мятежников кричали: «Иван Андреевич, уходите, пожалуйста, скорей!» Как и всегда, он пришел посмотреть на их лица — и они ему не понравились... Так что еще до начала атаки правительственной кавалерии Крылов покинул Сенатскую площадь и медленно удалился в глубь города...  

   В молодости Крылов был беден и не смог жениться на своей избраннице Аннете. Всю жизнь он прожил холостяком. Зато талантами, здоровьем и отменным аппетитом был наделен природой сверх меры. Знал пять иностранных языков (греческий выучил самостоятельно в 50 лет, начал переводить "Одиссею", но по лености бросил); превосходно играл на скрипке; до самых холодов купался в канале, омывающем Летний сад, тучным телом проламывая лед.  

   Не имея семьи, не знал он и домашних забот. Одно время был заядлым картежником, но единственной его страстью стала еда. Его гастрономические подвиги повергали окружающих в ужас. Он очень ценил простой русский обед - добрые щи, ботвинью, кулебяку, жирные пирожки, гуся с груздями, сига с яйцами и поросенка под хреном. Иногда соблазнялся устрицами и уничтожал сразу от 80 до 100 штук, запивая английским портером. Чаще всего он обедал в гостях или Английском клубе: сам никогда не готовил, а служанка Фенюша была нерадива, стряпала неаккуратно и почти не следила за хозяйством. Везде лежала пыль, застарелая грязь, сигарные окурки не выносились неделями. Хозяин не обращал внимания на беспорядок: Крылов и сам был неряшлив.  Он частенько раскрывал окно гостиной и прикармливал окрестных воробьев и голубей крошками у себя в комнате на ковре. А однажды, болея и обедая дома, он был поражен дурным вкусом пирожков. Открыл крышку кастрюли, а там зелень - ядовитая ярь-медянка. "А ведь я уже съел два - и ничего, - стал рассуждать он. - Если умирать, то умру от двух, как от десяти". Махнув рукой, съел все и… поправился. ...

Торжественный обед у А.Ф. Смирдина. Акварель А.П. Брюллова.

   Приглашенный однажды графом В.В. Пушкиным "на макароны", Крылов перепутал время и опоздал. "Семеро одного не ждут," - сказал граф, и все гости сели за стол. Когда оканчивали третье блюдо - а это были те самые макароны, приготовленные знатоком-итальянцем, - Иван Андреевич появился в дверях. "А! - воскликнул граф. - Вот вам и штрафное!" Он велел подать опоздавшему глубокую тарелку горой, так что макароны уже ползли с вершины. Крылов съел. "Это не в счет, - сказал граф. - Начинайте обед с супа по порядку". Третьим блюдом оказалась еще одна гора макарон. Глазом не моргнув, поэт проглотил и ее, а после обеда признался пораженному хозяину: "Да что мне сделается! Я хоть теперь же еще готов провиниться".

   Садясь за стол в знакомых домах, Крылов повязывал себе салфетку под самый подбородок, и обшлага пачкались капнувшим на нее соусом; от движения салфетка развязывалась и падала, он не замечал и продолжал обшлагом тереть по манишке и белому жилету, который носил постоянно. Каждого подаваемого блюда он клал себе на тарелку столько, сколько влезало. Когда обед кончался, то около места Ивана Андреевича на полу валялись бумажки и косточки от котлет, которые или мешали ему работать, или нарочно из скромности направлялись им под стол. Отобедав, Иван Андреевич вставал и, помолившись на образа, всегда произносил: "Много ли надо человеку?" - что возбуждало общий хохот. Слыша же жалобы молодых людей на здоровье, он говорил: "А я, бывало, не давал желудку потачки. Чуть задурит - наемся вдвое, так он себе как хочешь разведывайся".

   По окончании трапезы, где бы Крылов ни находился, он любил по русскому обычаю вздремнуть. В Английском клубе, который он постоянно посещал более 35 лет, долго оставалось незакрашенным пятно на стене, сделанное его головой, покоившейся после сытного обеда. Там собирались поставить его бюст.    

   Водки и вина пил он не много, но сильно налегал на квас. Неоднократно старались его опоить, но не получалось. Несмотря на это,  в Петербурге он слыл пьяницей, поскольку имел вечно сонную физиономию. При этом он живо реагировал на шутки и замечания; мало кто мог состязаться с ним в остроумии. Один из писателей-завистников спросил его: "И чего это вас все время печатают?" Крылов ответил: "Так ведь басни дети читают. Дети книжки рвут, вот их и переиздают". Пушкин любя назвал Крылова "преоригинальной тушей".      

   Крылов жил долго и своим привычкам не изменял ни в чем. Сказывалось впечатление, что знаменитый баснописец полностью растворился в лени и гурманстве. Он совершенно не стеснялся слыть обжорой, неряхой и лентяем. Но работал Иван Андреевич до последних дней.

   "Великий обжора" любил, распахнув окно, прохаживаться по комнате без одежд. 9 ноября 1844 года "дедушка Крылов" умер от пневмонии, хотя поначалу и выдвигались версии, что от заворота кишок. За несколько часов до смерти, он попросил перенести его с постели в кресла, но затем, сказав, что ему тяжко, попросил снова лечь. Последним распоряжением умирающего была просьба раздать всем, кто его помнил, по экземпляру своего нового издания басен, который друзья и знакомые писателя получили вместе с извещением о смерти их автора... 

Могила Крылова на Тихвинском кладбище в Александро-Невской лавре

    После смерти И.А. Крылова в ноябре 1844 года газетой «Петербургские ведомости» и некоторыми журналами был объявлен сбор средств на сооружение памятника великому русскому баснописцу. Подписка прошла успешно, и в мае 1848 года в конкурсе на создание проекта памятника приняли участие скульпторы Н.С. Пименов, А.И. Теребенев, И.П. Витали, П.К. Клодт, П.А. Ставассер. Совет петербургской Академии художеств одобрил проект Клодта. Памятник Крылову явился последней крупной работой прославленного скульптора-анималиста. 

П.К.Клодт

   Скульптор П.К. Клодт изобразил Ивана Андреевича Крылова в обычной, будничной одежде, скопировав для большей точности просторный длиннополый сюртук, который баснописец носил в последние годы жизни. Иван Андреевич сидит на округлом камне в спокойной, непринужденной позе, держа раскрытую книгу. Он как бы машинально перелистывает ее, но взгляд его устремлен поверх книги, а чуть сдвинутые густые брови, сомкнутые губы и складка у рта придают широкому лицу сосредоточенное выражение. Погруженный в глубокое раздумье, он ничего не замечает вокруг. Все правдиво и естественно, как сама жизнь: старый человек вышел на прогулку, немного устал, присел отдохнуть на первый попавшийся камень и задумался... А может быть, в этот момент рождается новая басня? 

    Как известно, скульптор Клодт был очень ответственным человеком. Задавшись идеей украсить памятник Крылову персонажами басен, он внимательно прочел все произведения баснописца и составил список животных, изображения которых обязательно должны присутствовать в скульптурной композиции монумента. Лепить животных Клодт предпочитал с натуры. Говорят, что во время работы над памятником Крылову в доме скульптора разместился целый зверинец: осел, кот, собаки, волк, обезьяны, овца с ягнятами, лиса, журавль, лягушка и многие другие. Впоследствии сын скульптора М.П. Клодт вспоминал: «Эти животные жили у нас как члены семьи. И чего-чего только не было в обширных мастерских отца! Они наполнялись сплошным ревом, воем, блеянием, писком... Все это разношерстное общество жило бок о бок не только в клетках, многие свободно расхаживали по мастерской и по комнатам, и были дружны между собой, кроме волка, который не мог удержаться, чтобы не охотиться за кошками». Волк только с виду казался страшным, на деле же был привязан к людям, любил лежать на крыльце, сторожа вход в мастерскую. В сумерки его легко можно было принять за собаку. Из Новгородской губернии брат скульптора прислал медведя с двумя медвежатами, художник А.П. Боголюбов подарил обезьянку-макаку с острова Мадейра, сам Клодт приобрел овцу с ягненком, осла, журавля, лисицу. Были и другие звери и птицы. Автор скульптуры часто бывал на Мойке у немца Зама, содержащего большой зверинец, там делал этюды льва и других хищников. А чтобы понаблюдать за живым слоном, приходилось ездить в Царское Село. Когда все необходимые работы были закончены, Клодт передал своих животных в зверинец Зама.  
   Скульптор мужественно переносил соседство с животными, некоторые из которых жили во дворе, а некоторые - прямо в мастерской. Лишь к одному животному Клодт испытывал антипатию: ему не хотелось находиться под одной крышей с козлом. Однако, по замыслу скульптора, козел непременно должен был фигурировать в композиции памятника. В конце концов, Клодту удалось договориться, чтобы козлика к нему каждый день водила жившая неподалеку старушка. Главной проблемой было заставить его позировать: животное никак не хотело идти в мастерскую, упиралось, чуя присутствие волка и медведя. Но хозяйке так хотелось увидеть своего любимца, увековеченного в бронзе, что она все-таки заставляла козлика идти в мастерскую. Старания скульптора оправдали себя: животные, украшающие пьедестал памятника Крылову, выглядят очень естественно и правдоподобно. 

   Памятник И.А. Крылову был открыт в мае 1855 года, к десятой годовщине со дня смерти баснописца.  И вот уже второе столетие он привлекает к себе людей . В особенности любят его дети. В заключении своего поста я хочу лишь добавить несколько отрывков из басен "дедушки Крылова", сопроводив их фрагментами скульптуры....

"Чтоб музыкантом быть, так надобно уменье
И уши ваших понежней, -
Им отвечает Соловей. -
А вы, друзья, как ни садитесь,
Все в музыканты не годитесь".
("Квартет") 

"Ай, Моська! знать, она сильна,
Что лает на Слона!"

("Слон и Моська") 

Собака, Лев да Волк с Лисой
В соседстве как-то жили,
И вот какой
Между собой
Они завет все положили:
Чтоб им зверей съобща ловить
И, что наловится, все поровну делить.

("Лев на ловле") 

(с) текст - статья Е. Анисимова в журнале "Вокруг света"