Где-то классе в пятом меня в школе за успехи в учебе премировали вот такой книжкой.

Пишу «вот такой», потому что, перерыв всё, так и не смог ее отыскать, хотя специально бережно хранил. Поэтому – вы будете смеяться! – стал разыскивать по городским библиотекам. В центральной детской такая числится, но отсутствует. Я тогда по блату обратился в центральную городскую – жена моего приятеля по заводу работает там заведующей читальным залом. Она нашла.

Когда пришел брать, она передала всеобщее изумление коллектива столь экстравагантным запросом – ну дедуля жжот! В книжке 1970 года издания  приклеен листочек регистрации выдачи, за всю жизнь ее брали 9 раз. Провалявшись невостребованной, уцелела просто чудом. Дело в том, что испокон веку в библиотеках существовала практика (в советские времена тоже) – полки не резиновые, и чтобы разместить на них новые поступления, надо освободить место. То есть списать старые. В макулатуру. Так было всегда.

Книжка большого формата, оформлена по-богатому, коленкоровый переплет с тиснением, хорошая бумага. Цена тоже по тем временам сурьезная – 1рубль 08 копеек! Цветные иллюстрации. Даже форзац с картинкой в разворот. Вот она.

Книжка состоит из слащавых рассказов, как с приходом советской власти волшебным образом изменилась жизнь – рабочие стали хозяевами фабрик и заводов, поэтому перестали бухать, прогуливать и гнать брак. И, нагрузив телеги своей высокотехнологичной продукцией (косы, лопаты, грабли), повезли их в деревню для раздачи безвозмездных подарков. В деревне от умиления прослезились и повели благотворителей под белы ручки на безалкогольное угощение, которое прервало насыщенную культурную программу – помещичью библиотеку разобрали по избам.

И так далее. От Карелии до Чукотки. Рассказ об Армении начинается так: «Гурген не умеет играть на скрипке, зато он имеет скрипку. Сурен умеет играть на скрипке, но он не имеет скрипки.» (Опа, а на чем он тогда научился-то?..). Дальше о том, что советская власть навела справедливость – у одного забрала, а другому отдала.

Вообще через всю книжку проходит тема экспроприации – в каждом рассказе что-то отбирают у одних, чтобы отдать это другим. Или поделить между собой. В одном из рассказов хорошие пролетарские мальчики решили тоже поучаствовать – угнали у богатея-кровопийцы автомобиль и разбили  его о ближайший столб. Кончается рассказ так: «Однако по тому, каким тоном  говорила мать, и как ей отвечал отец, Колька понял, что драть его сегодня не будут. Ну и верно. За что же драть? Ведь Колька не для себя, для всего трудового народа старался.»

Ближе к делу. Вспомнил я об этом беллетристическом шедевре, прочитав в интернете заметку из газеты 1920 года. Она будет на десерт. А сейчас – вспомнившийся по этому поводу рассказ из этой книжки. И картинка к нему – именно она вспомнилась первой.

Дурное слово

- И чего ты царя поминаешь! – кричала тётка  Марья на дядю Ипата. – Что он тебе, царь, - отец родной? Что ты его позабыть не можешь?

- Отец не отец, а вроде как оно при царе лучше было, отбивался дядя Ипат.

Вот уже больше месяца, с той поры как сгорело село Выселки, тётка вместе с лёнькой живет в Москве у дяди Ипата. Живут они в Марьиной роще, на одной из московских окраин. Здесь в полуподвале старого, покосившегося дома у дяди Ипата маленькая , с непрпроходящей сыростью на стенах комната.

Удивительный был этот месяц. Помнит Лёнька, как встречал их дядя Ипат, большой, грузный, с белой бородой, что козьими рогами торчала в разные стороны. Он расцеловался с тёткой Марьей, потом посмотрел на Лёньку, сказал:

- Лёнька, значит. Вот оно как. Ростом не вышел, да как-нибудь…

Дядя Ипат работал швейцаром на Тверской в ресторане. Думал в помощь к судомойке пристроить Лёньку. Не получилось. Ресторан закрыли. Дядя Ипат остался и сам без места.

- Вот они, нонешние порядки, ворчал старик. – Да, было времечко. Нынче иные пошли времена…

Ворчал старик к месту, не кместу, дома, на улице, в бане, едучи в конке, толкаясь за хлебом в очереди. Был он однажды с Лёнькой на Сухаревском рынке, и тут опять за своё:

- А при царе оно лучше было. Вестимо, лучше.

Дорого обошлись ему эти слова.

Рядом находился вооружённый патруль. Матрос с маузером и задержал дядю Ипата.

- Ты что же это? – грозно спросил матрос. – Чем же тебе Советская власть не угодила?

- Старик смутился, заморгал глазами, взялся рукой за бороду, отпустил, опять взялся.

- Да она ничего. Она угодила, - наконец ответил дядя Ипат. – Только как же оно без царя? Оно вроде бы и несерьёзно.

- Несерьёзно? Ишь ты, - усмехнулся матрос.

В это время матроса кто-то окликнул.

- Стойте здесь, - сказал он дяде Ипату и Лёньке.

Но только матрос отошел, старик схватил мальчика за руку и поспешно шмыгнул в подворотню.

Потом они лезли через какой-то забор, и Лёнька едва поспевал за дядей Ипатом.

С того дня, как убежали они от матроса, старик жил в постоянной тревоге. Всё ждал, что за ним придут, арестуют. И вот наконец на пятый день в дверь постучали. Лёнька было побежал открывать, но дядя Ипат крикнул:

- Куды? Стой, сиди на месте!

В дверь опять постучали. Потом было слышно, шаги удалились. Старик перевел дыхание. И вдруг снова раздались шаги. За дверью послышались голоса. Говорила тётка Марья:

- А чего ему не быть дома? Дома. Заходите. Дядя Ипат побледнел. Быстренько стал за занавеску, дёрнул за собой Лёньку.

Дверь открылась, и в комнату вошли двое. Мальчик приложил глаз к дырке и всё увидел. Один, высокий, с портфелем в руке. Другой… с маузером на боку матрос, знакомый по Сухаревскому рынку. Вошедшие осмотрели комнату, матрос поднял глаза к потолку. И Лёнька поднял. Там, в правом углу, проступало мокрое пятно. Посмотрел себе под ноги.  Прогнившие доски образовали широкие щели, и из них несло сыростью.

- Так, значит, Ипат Игнатьевич Дрёмов, проговорил человек с портфелем.

- Он самый, - ответила тётка Марья.

- А вы ему родная сестра?

- Сестра.

- Мальчик ещё, говорите?

- Лёнька. Сирота. Нашей сестры Варвары, стало быть, сын.

- Так, так, - проговорил высокий. – А мы к вам из районного Совета рабочих и солдатских депутатов.

- По важнейшему делу., - добавил матрос.

- Лёнька посмотрел на дядю Ипата. Старик замер и, казалось, не дышал.

И друг Лёнька задел ведро. Оно громыхнуло. Дядя Ипат вздрогнул.  Пришедшие повернулись в их сторону. Матрос схватился за маузер.

- Кто там?

Дядя Ипат молчал и быстро, по-старушечьи, крестился. Подошла тётка Марья, отодвинула занавеску.

- Да куда ты залез!- закричала. – И бороду расправь… К тебе, чай, пришли.

Дядя Ипат взглянул на пришедших, увидел матроса, попятился.

- Хо-хо! – загудел матрос. – Монархист! Старый знакомый.

Дядя Ипат отступил ещё на шаг, задел за лавку, шлёпнулся на пол.

Матрос рассмеялся. А человек с портфелем бросился к дяде Ипату.

- Что с вами? Мы из Совета. – Он протягивал старику какую-то бумагу. – Вот ордер. Вас переселяют в благоустроенную квартиру. В дом геренала Инсарова.

Дядя Ипат поднялся, смотрел то на бумагу,  то на матроса, то на тётку Марью и никак не мог понять, что к чему.

- Благодарствуй, благодарствуй  - толкала тётка Марья старика в бок. – Вот окаянный! Сдурел, что ли, от радости…

А дядя Ипат стоял как пень.  И лишь глупо води глазами.

…Новая  комната оказалась на втором этаже. Была она большая и светлая, в два окна, на Садовой. Когда дядя Ипат в первый же вечер окунулся в мягкую широкую постель, он еще раз посмотрел по сторонам и сказал:

- Вот оно как при царе жили! Да, было времечко…

- Да умолкни же ты, ирод! – обозлилась тётка Марья.

Дядя Ипат смолчал.

А еще через день Дрёмова пригласили в районный Совет и предложили работу – заведовать хозяйством при детском доме. Возвращался дядя Ипат довольный, перебирал свою белёсую бороду.  «Значит, приметили, - рассуждал. – Вот и Лёньку теперь пристрою». И вдруг опять повстречал матроса.

- Хо-хо! – загудел матрос. – Монархист!

Дядя Ипат насупился.

- Ты это мне брось! – прикрикнул он на матроса. И, не поздоровавшись, прошёл мимо. – Тьфу, - сплюнул старик с досады. «Эка же слово дурное выдумал: «Монархист»! – повторил про себя. Потом усмехнулся, успокоился и степенно двинулся дальше.

Что интересно, в имеющемся в интернете трехтомнике собрания сочинений этого члена союза советских писателей в книжке «Октябрь шагает по стране» такой рассказ отсутствует. Не знаю почему.

Удивительным образом всплывая из глубин детской памяти,  меня, теперь уже, наверное, ровесника героя рассказа, эта картинка вызывала на размышления: "Вот любопытно, сколько времени у этого прожившего в хлеву швейцара генеральская наволочка сохранит свою снежную белизну?"

Перечитав рассказ сызнова, подумал - а чё? Дедок теперь при блатной должности, совсем как хрестоматийный "голубой воришка" Альхен. Не растеряется.

В тему придется и отрывок из другой детской книжки про те времена, куда более популярной – «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля, о детстве двух еврейских мальчиков из семьи провинциального врача в Поволжье.

«Но, разумеется, кое-какие изменения произошли. Папа, например, носил френч, а не пиджак. Красный крестик на клапане кармана говорил о том, что отец - военный врач. Он работал в эвакопункте. Затем люди "неподходящего знакомства", знавшие всегда лишь черный ход квартиры, теперь все, словно сговорившись, являлись через парадный. Даже водовоз, которому как будто удобнее и ближе было идти через кухню, требовательно звонил с парадного хода. Он топал через квартиру, он следил и капал. И ведра его были полны достоинства.»

(Даже спустя почти сто лет это икается. Вот недавно пришел проведать жену в больницу (из почки камушек выходил). На входе тетка-дежурная властно велела надевать бахилы прямо возле нее, хотя я это обычно делал, уже поднявшись на этаж. При этом мимо нас прошествовали двое рабочих в грязных робах и не менее грязных сапожищах. На мое замечание по этому поводу привратница высокомерно отбрила:

- А это не ваше дело! Это наши слесаря – им положено!)

А теперь – обещанная цитата:

“Наши улицы, — пишет в 1920-м журналист из Уфы, — превращены в форменные помойные или выгребные ямы. Обыватели уфимских домов разучились, пожалуй, даже ходить так называемыми черными ходами. Выметенный ли сор, слитые ли помои, выеденную от яйца скорлупу и тому подобные лоскутки и объедки они смело и безнаказанно выносят в парадные двери и выливают в соседнюю с тротуаром канаву, рассчитывая на бесплатное санитарное действие дождевой воды. Даже еще проще бывает, сплошь да рядом все это летит из окна, попадая подчас прямо на головы проходящих. В результате вышеизложенного уличные канавы до того изгажены и загружены без всякой периодической чистки, что мостики совершенно закупорились, и бурлящей дождевой воде приходится размывать и без того разбитые тротуары. Ко всему этому необходимо еще прибавить целое кладбище собачьих, кошачьих да крысиных трупов — и вот вам полная картина санитарного состояния нашего города”.

Хотели как лучше...