В ту дальнюю-дальнюю пору, когда власть в стране захватили Мальчиши-Кибальчиши, жил да был Мальчиш-Плохиш по прозванию Мальчиш-В-Помойке-Торчишь со своим дедом- кулаком и отцом- дураком. Жили - не тужили. Себя кормили, соседей кормили, комиссаров городских кормили. Маленький Кацо знаешь? И его кормили.
Гоп! Гоп! Хорошо! Дед работает - сено косит, отец работает - дурака валяет, а Плохиш знай себе лопает хлебопеченье и хлещет бочками самогоноваренье. Но вот, дело к вечеру, вышел Плохиш из дома, то ли корову подоить, то ли сельсовет поджечь, и почудилось ему, что пахнет ветер не цветами с садов, не медом с лугов, а пахнет ветер жареным. Лег он спать, и вдруг - стук в окно.
Стоит всадник - конь вороной, сабля острая, сердце горячее, руки чистые, а голова холодная.
И говорит: "Эй, козлятушки-ребятушки, отворитеся-отопритеся! Губчекa пришла, приговор принесла."
Сказал эти тревожные слова и открыл беспорядочную стрельбу.
Хотел дед-кулак винтовку взять, да такой он старый, что не поднимет. Хотел саблю нацепить - нацепил, да не туда, только все уши в кровь изрезал. Хотел просто так выйти, по репе настучать, да лень ему стало. Сел дед на двадцать лет, и громко заплакал. Остался Плохиш со своим отцом-дураком жить- поживать.
Гоп-стоп! Плохо! Плохиш работает - сено косит, отец работает - в сено с разбега прыгает.
Но вот однажды ночью - стук в окно. Открыл Плохиш и видит: сидит перед ним всадник. То, да не тот. Нос орлиный, взгляд соколиный, грудь в крестах, а голова в кустах. И вдруг говорит голова из кустов человеческим голосом: "Вот вы печенюшки кушаете? Это хорошо. А с собой насушили?".
Делать нечего. Собрался отец-дурак, подозвал сына и говорит: "Ну что, сынок? Щи в котле, каравай на столе. На дворе трава, на траве дрова. Эне бэне раба - квинтер финтер жаба". Сказал он ему так, ткнул вилами в бок и сгинул.
И вот однажды вылез Плохиш из теплотрассы - то ли в Баден- Баден собрался, то ли отопительный сезон кончился. Вдруг видит - стоит перед ним всадник. Тот, да не тот. Коня нет - пропал конь.
Сабли нет - пропала сабля. Папахи нет, мыла нет, сахара нет, помидоры гнилые и жрать нечего.
У Плохиша от изумления даже сыр изо рта выпал. А всадник и говорит: "Товарищ! Я не ел семьдесят лет. У вас не будет лишней печенюшки?"
Делать нечего. Достал Плохиш масло, намазал на фигу и протянул всаднику: "Вот все, что у меня осталось!"
Облизал всадник дулю и вдруг превратился их хилого дряблого старца в хилую дряблую старуху.
Вскочила она на помело и умчалась прочь. "А ведь догоню!" - подумал Плохиш, и верно подумал, так как торчавшее между ног помело мешало старухе бежать быстро. Но тут дорогу преградил паровоз. "Постой, паровоз, не стучите, колеса!" - молвил Плохиш. И встал паровоз, а колеса продолжали стучать.
Подбежали к Плохишу три добрых молодца - один краше другого, а третий и вовсе урод, подхватили его под белы ягодицы и кинули в подвалы Бердского ЧК. Стали они его бить-пытать. Дед бил-бил, не разбил. Баба била-била, не разбила. Привели Плохиша к Главному Кибальчишу. - Ничего не сказал нам проклятый Плохиш!
- А вы бы ему тряпку изо рта вынули, может, и скажет чего! - сообразил Главный. Вынули.
И плюнул Плохиш в толстую трусливую морду Кибальчиша. И Кибальчиш плюнул в худое мужественное лицо Плохиша. И так плевались они три дня и три ночи. И стали оба такими склизкими и омерзительными, что все люди отвернулись от них.
Пошли Плохиш и Кибальчиш куда глаза глядят, а так как у них обоих глаза с детства глядели в разные стороны, то и разорвали они себя на две половинки.
