20.11.2010 | 22:54 История с разрешённым пикетом ЛГБТ-активистов в Санкт-Петербурге, а также последующим закидыванием его яйцами, псалмами, хоругвями, проклятиями и иной фанатской атрибутикой напомнила мне детство. Школу, тетрадь в клеточку и домашнее задание по геометрии. Задача, в которой нужно доказать, что треугольник равносторонний.
Записываешь цепочку рассуждений сухим языком математики, ставишь стрелочки от одного доказанного пункта к другому, и, придя к искомому, пишешь в самом конце: «ч.т.д.».
Что и требовалось доказать.
Сегодня я хотел бы объяснить, почему, на мой взгляд, массовые гей-акции в сегодняшних российских условиях контрпродуктивны.
Но, прежде всего, я хочу поблагодарить ребят из Питера за гражданское мужество и стремление постоять за свои права. За их труд, ибо добиться разрешения пикета и подготовить его – это тяжёлое и неблагодарное дело. За то, что им небезразлично, в каком мире живёт не только каждый из них по отдельности, но и другие геи и лесбиянки.
Спасибо вам. Вы молодцы.
А теперь – к сути вопроса. К горьким пилюлям, которые мы все, так или иначе, должны выпить.
Горькая пилюля заключается в том, что фанатов команды соперника было больше. И на трибунах СМИ они нас перекричали.
Горькая пилюля в том, что вместо внимания общества к реальным проблемам геев и лесбиянок в итоге мы имеем скорее пиар стада агрессивно настроенных людей с иконами.
Особенно горькая пилюля для всех нас в том, что очень многие люди, даже не будучи столь агрессивно настроенными, всё же сочувствуют хоругвеносцам. Я рискну сказать, что это не их вина. Это наша вина: мы не сумели объяснить, почему для нас так важны эти акции, и почему мы, геи и лесбиянки, не представляем для других никакой угрозы. Мы до них не дотянулись. Я до них не дотянулся.
И, наконец, самое обидное: что изменилось? Давайте ответим на вопрос: чем станет легче жизнь каждого гея и лесбиянки, если наше сообщество проведёт ещё одну такую акцию? Десять таких акций? Сто таких акций? Станет ли общество от этого терпимее? Поймёт ли кто-то, что это никакая не «пропаганда гомосексуализма», а стремление сказать что-то важное и желание быть услышанным? Поверит ли кто-то в себя и найдёт ли силы рассказать о своей ориентации хотя бы родителям, увидев, как таких же как он забрасывают яйцами? Смогут ли родители подростка-гея сделать шаг навстречу ребёнку, принять его таким, какой он есть, если будут видеть вокруг ненависть и осуждение общества? Прибавится ли в масс-медиа объективной информации об ЛГБТ-коммьюнити?
Нет.
Эти проблемы остаются нерешёнными. А мы идём в кавалерийскую атаку на танковый корпус. Благородно и красиво, нет слов.
Но что толку?
За время, прошедшее с моего первого поста на гей-тематику на «Эхе Москвы» я получил много писем от совершенно мне незнакомых людей. И за каждым таким письмом – чья-то история.
История матери, случайно узнавшей, что её 17-летний сын – гей. Шок, непонимание, как это и за что это, страх под названием «а вдруг узнают». Она неожиданно для самой себя оказалась в ситуации, в которой она не знала куда податься и к кому обратиться. Рядом не оказалось человека, который объяснил бы ей самого простого. Хорошо, если мама обратится к квалифицированным психологам, позвонит на телефон доверия или свяжется с группами социальной адаптации геев и лесбиянок. А если нет? Если она вместо этого пойдёт к ребятам с хоругвями? Что ждёт эту семью?
История девушки, которая живёт в состоянии постоянной войны со своей семьёй из-за ориентации. Любые её попытки что-то объяснить, как-то сблизиться с родителями, помочь им понять её мир упираются в стену. Скандалы. Одиночество. Безденежье. Депрессия.
История мальчика 16-ти лет, над которым издевается вся школа, после того как кто-то его «раскрыл». Ребёнок ТРИЖДЫ пытался покончить с собой. ТРИЖДЫ.
И так далее, и на трёх страницах.
А теперь пусть кто-нибудь мне потрудится мне объяснить, каким образом даже разрешённое шествие размалёванных существ с перьями в заднице и радужным боа на шее (а именно таково стандартное видение гей-парада) поможет этим людям?
И насколько более терпимым станет отношение к геям и лесбиянкам после того, как люди со словом «Мочи!» на знамёнах разгонят это пусть даже и разрешённое шествие?
Сколько дерьма прольётся в интернете, и какая вонь от этого поднимется?
Сколько ещё людей завопят: «Опять пропаганда содомской мерзости!»?
На мой взгляд, идея гей-парада в России давно отделилась от реальных проблем ЛГБТ-сообщества и стала вещью в себе. Так за что идёт борьба?
Если мы боремся исключительно за право пройти по улице в указанном виде и заявить в лицо всему миру: «Я гей, смотрите, как это круто!», то я – пас. Более того, я даже готов признать, что изначальным движущим мотивом является что-то другое, но воспринимается это со стороны всё равно как акт эксгибиционизма. Спасибо, не любитель. Вот и приходит полтора человека. На радость средневековому флэш-мобу.
Уверен, найдутся люди, готовые назвать меня предателем, трусом и иными сортами редиски, после чего они покажут пальцами на страны, в которых гей-парады проводятся, а геи, как следствие, наслаждаются толерантностью и равноправием.
Это, мягко говоря, заблуждение. Простейший пример начинается у меня за окном. В Японии гей-парады проводятся уже с десяток лет. Продвижение в правах для ЛГБТ-сообщества? Никакого. Нет этой темы ни в СМИ, ни в общественном сознании. Помахали перьями и разошлись. Даже при том, что практически при каждом крупном университете есть ЛГБТ-сообщество, отношение к геям и лесбиянкам и среди молодых людей довольно сложное.
Самое же главное, на мой взгляд, отличие заключается в том, что на Западе борьба за ЛГБТ-права началась не с пустого места. До этого тем же путём прошли, скажем, суфражистки и афроамериканцы. Там есть традиция гражданской активности, работы в локальном сообществе, есть определённые правила общественного приличия, которые говорят: пусть тебе не нравится, с чем ходят эти люди, но они имеют на это право – прекрати бить их хоругвями (или кидать в них радужным боа; нужное подставить). Нашедшему хоть что-то из этого у нас – приз.
Возвращаясь к школьным метафорам, можно сказать, что гей-парад – это тест на терпимость для общества. Тест, надо отметить, очень сложный. Не каждое общество готово его сдать.
Если ребёнок проваливает тест, это не значит, что ребёнок тупой. На самом деле, вполне возможно, что он только-только начал осваивать арифметику, а вы ему суёте задачи с производными второго порядка. Прежде чем он сможет их решить, вам придётся долго и упорно объяснять ему вещи, которые вам могут казаться прописными истинами, а для него будут настоящими открытиями.
Когда я рассказал своей маме о том, что я гей, на меня рухнул град вопросов. И мне пришлось самому близкому человеку, знавшему меня едва ли не лучше меня самого, объяснять свою жизнь с самого начала. Иногда наталкиваясь и на вопросы, казавшиеся мне нелепыми. Нет, можно было бы и с перьями в заднице станцевать, и с транспарантами по квартире походить, немедленно требуя прийти в восторг от идеи, что я встречаюсь с мальчиками, но вряд ли помогло бы.
Я скажу очень банальную вещь: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши». Надеюсь, не надо объяснять, откуда цитата.
Мы, геи и лесбиянки, всегда будем встречать враждебность, если будем противопоставлять себя обществу и бороться за повестку дня, непонятную и недоступную другим. Говорю я это, опираясь на личный опыт. Снова и снова приходится объяснять, что гомосексуализм и педофилия – это не одно и то же, что человека нельзя сделать гомосексуалистом, что никакой опасности для общества в целом геи и лесбиянки не несут (и для демографии в том числе).
Не беда, объяснять готов. Конечно, с хоругвеносцами лично мне говорить не о чем. Я понимаю, что я им не нравлюсь, а они - мне, но есть одна существенная разница. Я не лезу в храм проповедовать об своём понимании любви и человеческом достоинстве. Я не пишу комментарии на их форумах и в их блогах. Что-то мне подсказывает, что взаимности в этом вопросе я не добьюсь. Да и слушать мои аргументы они не готовы. Гей? Значит, враг. Значит, бить.
Ну да ладно. А вот Захару Прилепину, я уверен, мне удалось бы объяснить, почему для ЛГБТ-сообщества важно в открытую говорить о своих проблемах. Потому что это человеческие судьбы (см. выше). Я не встречал дискриминации людей, любящих приковывать жену наручниками к батарее. Человек и батарея точно не могут воспитывать детей, а вот две лесбиянки могут (Захар, у меня есть такие знакомые). А теперь представьте, как де-юре неженатой женщине сложно получить кредит, скажем, на квартиру. И что могли бы изменить однополые браки.
Так или иначе, возможно, он бы со мной не согласился. Но это был бы цивилизованный разговор. Я бы смог узнать, что его не устраивает в нашем активизме. Что ему непонятно. С чем он не готов мириться. Если я выйду с плакатом или уже опостылевшими перьями (можно я больше не буду их носить?), то я ничего этого не узнаю.
Нечего делить мне и с моим давешним оппонентом Георгием Янсом. Я, в общем, уяснил одно – человеку не нравится агрессивность, и он боится за свою семью. Объяснить ему, что мы не угроза самому дорогому для него – наша задача.
Задач перед нами очень много. О них я хотел бы поговорить в другой раз.
Но, в любом случае, мне кажется, что нынешняя стратегия публичного действия (а именно массовые акции оказываются в центре внимания, в то время как кропотливая тяжёлая работа различных активистских объединений «на местах» не освящается почти никак) не работает на решение наших проблем. Нужно искать другие пути. Пути стать частью общества, а не выделиться из него.
Впрочем, есть ещё один позитивный итог сегодняшней акции. Её главный message. Кратко и предельно чётко выраженный Папой Иоанном Павлом II, о чём вчера напомнил в своей передаче Сергей Пархоменко.
«Не бойтесь».
Не бойтесь.