ludmilapsyholog.livejournal...tml#cutid1

Какое-то время назад написала вот статью для "Мамонтенка". Наверное, в журнале придется ее поджимать, так что вешаю здесь полный вариант. Актуальненько...
"Защита прав детей – что может быть благороднее и очевиднее этой идеи? Ребенок не должен страдать от голода, холода, унижения, насилия, эксплуатации, у него должны быть все условия для полноценного роста и развития. Счастливое детство должно быть.
Удивительно, но эта столь очевидная сегодня позиция стала широко распространенной относительно недавно.
Всего пару веков назад считалось вполне нормальным, естественным, и даже необходимым детей эксплуатировать, жестоко наказывать и спокойно относиться к тому, что они недоедают, не имеют крыши ад головой, не получают врачебной помощи и не ходят в школу. Еще чуть раньше за родителями признавалось право даже убить или продать своего ребенка, а родитель, не использующий суровых физических наказаний, вообще считался опасным «попустителем и потворщиком греха». Весьма просвещенные люди своего времени порой давали такие рекомендации по воспитанию детей, от которых у современного родителя волосы встали бы дыбом
Судьбы же детей, оставшихся без семьи, вообще не считались важным для обсуждения вопросом: либо место родителей занимал кто-то другой (обычно родственник, друг, сосед, семья, назначенная общиной), либо дитя погибало. Просто умирало от голода и холода, свернувшись клубочком на обочине дороги морозным зимним вечером. У Андерсена все подробно описано в «Девочке со спичками». Всем было очень жаль, но на фоне и высокой детской смертности гибель ребенка, по которому даже некому было убиваться, выглядела не такой уж большой трагедией. Судьба такая, что поделать. В Х1Х – начале ХХ века произошли события, казалось бы, не связанные прямо с защитой прав детей. Но именно они привели в конечном итоге к революционному перевороту в этих сферах. Это было осознание важности санитарии и гигиены, создание систем очистки воды в городах и развитие массовой вакцинации. В результате в разы упала младенческая и детская смертность. Если раньше было нормально, что из нескольких рожденных семьей детей вырастало меньше половины, а значит, ребенок был «венчурным проектом», который еще неизвестно, вырастет или нет, теперь все изменилось. Для ребенка стало нормальным быть живым и здоровым. Ранняя гибель детей стала восприниматься без философского «Бог дал, Бог взял», а как трагедия, роковая ошибка, нечто недопустимое. «Цена ребенка» в глазах общества стремительно росла, его страдания перестали восприниматься как норма, неизбежное следствие «несовершенства подлунного мира»
Стали появляться благотворительные инициативы по защите прав детей, появилась система общественного призрения сирот. Сама она, впрочем, нередко бывала ужасной, достаточно вспомнить романы Диккенса, смертность в приютах была огромной, да и состояние живых детей оставляло желать лучшего. Понадобилось время, внимание общества, усилия множества людей, чтобы сиротские учреждения в общем и целом перестали быть местом, где детей истязали побоям и морили голодом. Конечно, эксцессы случались, и случаются до сих пор. Эти учреждения всегда были закрытыми системами с неограниченной властью нескольких взрослых над полностью зависимыми от них детьми, а такие системы обречены на вспышки насилия просто по своей сути. Но в целом дети были сыты, одеты, обуты, они ходили в школу и обучались началам мастерства, их приучали к чистоте и порядку, их лечили в случае болезни.
Возникло впечатление, что это -- решение вопроса. И долгое время усилия неравнодушной общественности были направлены именно на улучшение работы сиротских учреждений. То есть, конечно, очень жаль, что у ребенка нет родительской любви и заботы, что ему тоскливо и одиноко, и все такое, но это уже частности. Главное: жив, сыт, присмотрен. Ребенок при этом воспринимается в первую очередь как тело, его чувства, желания, стремления вторичны, был бы жив и здоров. Если говорить обо всем остальном, то, по замыслу, он должен быть благодарным за все, что для него сделано и «по одежке протягивать ножки», не претендуя ни на что особое, «честно трудиться», радуясь самому факту, что выжил и вырос. Все это в теории было так заманчиво, что в некоторых странах матерей, оказавшихся в трудной ситуации, например, родивших ребенка вне брака, или живущих в нищете стали прямо уговаривать и подталкивать к передаче ребенка в приют. 
Дальше -- больше, и вот уже государство начало заниматься не только детьми, оставшимися вовсе без родителей, но и теми, чьи родители явно не могли или не хотели обеспечить своим детям «нормальные» условия жизни. То есть чтобы вот это «сыт-обут-присмотрен» было на уровне. И тогда стало казаться логичным, что ребенку будет лучше в учреждении, под заботливой опекой государства, чем у таких родителей, где с ним все что угодно может случиться. Начался новый этап развития системы призрения сирот, этап работы с социальными сиротами. На сегодняшний день лишь каждый десятый ребенок в сиротских учреждениях РФ – действительно сирота. Остальные либо оставлены самими родителями, либо отобраны у них. И они с точки зрения закона считаются «устроенными». Да, одинокими, да, не очень счастливыми, но в общем и целом имеющими все необходимые и достаточные условия для того, чтобы вырасти полноценным членом общества.
Шли годы, росли и вырастали дети, у которых «было все необходимое». И все больше и больше становилось понятно, что что-то не так. Всем и каждому понятно, кто видит воспитанников учреждений не только на праздниках и елках. Не выглядят дети в учреждениях благополучными, сколько бы денег ни вкладывали, какие бы инновации ни вводили. Часто болеют, отстают в развитии, не хотят учиться, бывают очень непросты в общении. И после, уже выросшие, редко оказываются благополучными в жизни, нередко страдают зависимостями, совершают правонарушения, с трудом создают семьи, не удерживаются на работе, не могут найти себя в жизни. Не все, конечно, но многие. Уж очень многие. Сироты, избавленные государством от ужасной голодной и холодной смерти на обочине дороги, все равно оказываются на обочине жизни
Осознание этого обстоятельства происходило очень небыстро. Всегда находились восторженные сторонники воспитания детей в учреждениях, которые расписывали перед обществом и государством сказочные перспективы «правильных» людей, которые будут вырастать не у абы каких родителей, а под мудрым руководством профессиональных воспитателей. Под эти проекты всегда охотно выделялись деньги, а когда результаты оказывались весьма печальными, часто делался вывод, что просто недостаточно средств было выделено или недостаточно продуманные методики воспитания применялись.
Переломным моментом стали исследования и просветительская работа английского психолога Джона Боулби. Он первым сумел убедительно показать, что отношения с родителем, близость, привязанность для ребенка относятся не к разряду «хорошо бы», это буквально вопрос жизни и смерти. Недостаточно ухаживать за телом, у ребенка есть душа, чувства, разум, и все это не может нормально формироваться и развиваться вне глубокой эмоциональной связи с одним, постоянным взрослым. Как тело матери через пуповину выращивает тело ребенка, так после его рождения душа и личность матери через привязанность выращивают его душу и личность. Если же за ребенком ухаживают постоянно сменяющиеся люди, каждый из которых уделяет ему не так много внимания, потому что детей целая группа, привязанность не формируется. Ребенок испытывает сильные страдания и его развитие нарушается, порой необратимо. Также Боулби и его ученики исследовали ситуацию прерывания привязанности, когда ребенка разлучали с матерью. Был описан процесс детского горя, которое внешне не похоже на привычные взрослым проявления боли, скорби, отчаянии, но переживается ребенком крайне мучительно и тоже сильно отражается на его здоровье и развитии.
Работы Боулби произвели эффект разорвавшейся бомбы. В Англии, а потом и в других западных странах, произошла серьезная переоценка прежних представлений о защите прав детей. Было осознано, что базовым для ребенка правом, залогом его нормального развития является право жить и воспитывать в семье, иметь близких, родных людей и сохранять связь с ними на протяжении всего детства. За изменениями в сознании стразу стали происходить изменения в практике, родителей стали пускать в больницы, поскольку стало очевидно, что гипотетический риск занесенной ими инфекции гораздо менее опасен, чем госпитализм – состояние упадка всех жизненных сил, в которое впадает ребенок, разлученный с мамой и папой и помещенный в больницу. Детские сиротские учреждения стали закрывать, параллельно создавая институт профессиональных (фостеровских) семей, где ребенок мог жить и расти в более естественных условиях.
Суды стали гораздо реже принимать решения о лишении родителей родительских прав, ведь для ребенка даже жизнь в бедности и в не очень благополучной среде со своими родителями часто бывает менее травматичной, чем потеря семьи. Затем пришло осознание, что если ребенку в семье плохо или чего-то не хватает, гораздо эффективнее поддержать вовремя саму семью, помочь родителям преодолеть кризис, чем потом забирать у них ребенка. Ведь никто не заводит детей специально, чтобы их обижать и плохо кормить. Жесткое обращение с ребенком или пренебрежение его нуждами чаще всего становятся следствием отчаяния и неблагополучия самих родителей, которые не справляются с жизнью. Кризис обычно нарастает постепенно, и вовремя предложив помощь, можно не допустить сползания семьи на дно. Или, если родители не могут сами полностью дать ребенку все необходимое, например, тяжело больны, можно не заменять их на других, а разделить с ними обязанности по уходу за детьми, помогая в том, с чем они не справляются, но не прерывая их связи с ребенком.
Помощь семьям, оказавшимся в трудной ситуации, и помощь детям, которые остались без семьи или живут в приемной семье, или детям, ставшим жертвами жестокого обращения, постепенно превратилась в особый вид деятельности, профессию, которой необходимо долго учиться, и которая требует особых знаний и навыков. Один из самых сложных аспектов этой работы – принятие решений в тех случаях, когда одно право ребенка вступает в противоречите с другим. Ребенок хочет быть с родителями, но с ними он не в безопасности, или недоедает, или не ходит в школу. Ребенка нужно защитить от жесткого обращения, а его обидчиков наказать, однако сам процесс следствия и судебного разбирательства может оказаться для него еще более травматичным, чем совершенное насилие. И сам факт насилия бывает очень трудно установить и доказать, а как тогда принимать решение о том, можно ли ребенку оставаться дома? И забирая его из семьи, помещая в приют, вовсе не всегда можно быть уверенным, что это более безопасное место для него, что его не обидят старшие дети или педагоги, что потеря дома и семьи не принесет ему больше вреда чем, например, физические наказания отца.
(продолжение в след. посте, все не лезет)