Больше чем романтизм. Русская и голландская живопись первой половины XIX века
До 12.01.2014 в Инженерном корпусе Государственной Третьяковской галереи в Лаврушинском переулке проходит выставка
«Больше чем романтизм. Русская и голландская живопись первой половины XIX века» — .
Год Голландии в России заканчивается серией выставок, знакомящих нас с неизвестным искусством, а не демонстрирующих знаменитую живопись. Никакой славы Голландии — ни Рембрандта, ни Вермеера, ни Хальса — к нам не привезли, и даже выставка Пита Мондриана представляет одного из главных художников ХХ века как находящегося в поиске подражателя — ранними работами. Получается, что весь год голландцы москвичей просвещали, а не поражали.
«Больше чем романтизм. Русская и голландская живопись первой половины XIX века» — выставка именно познавательная, поскольку то, как писали рембрандтовские соотечественники и коллеги через двести лет после него, русской публике неизвестно. Чтобы незнакомых голландских романтиков было интереснее смотреть, Третьяковская галерея подобрала к ним картины русского романтизма, но не самые великие, а поменьше.
Александр Иванов, Карл Брюллов и Иван Айвазовский представлены картинами скромного размера, а самое образцовое произведение русского живописного романтизма из представленных на выставке — «Дуб, раздробленный молнией (Буря)» Максима Воробьева. Картина доказывает, что лучше всего вписываются в стилевые каноны произведения скромных достоинств, шедевры в них не помещаются.
Тем не менее русскую часть выставки смотреть интересно именно потому, что там мало вещей азбучных, зато есть «Портрет неизвестной» Петра Шамшина с изображением приятной дамы, чье простое лицо обрамляет слишком замысловатая шляпка.
В пару к ней в голландском разделе подобран «Портрет Г. Е. Г. Виню-Хейе», написанный Яном Адамом Круземаном, востребованным в свое время мастеровитым живописцем. На парном портрете муж дамы изображен с пером в руке, он пишет письмо, которое его жена держит в руках на своем портрете. Супругов, видно, связывают теплые семейные отношения, так же далекие от романтических, как суховатая нарядная живопись художника — от страстного романтизма Эжена Далакруа или волнующих пейзажей Каспара Давида Фридриха, гениев жанра.
Марьян Схарло, директор Музея Тейлера, предоставившего картины на выставку (вместе с коллекционером Джефом Радемакерсом), в ответ на просьбу показать наиболее характерную картину голландского романтизма указала на солнечный, просветленный идиллический пейзаж Яна Вайссенбруха «У реки Лек недалеко от Элсхаута».
Музей Тейлера основал в 1784 году харлемский купец и банкир Питер Тейлер ван дер Хюлст, активный член религиозной общины меннонитов и рьяный благотворитель. Свое состояние он завещал тратить в числе прочего на поддержку современных голландских живописцев. Фонд его имени так и делал, в силу чего музей (наполовину художественный, наполовину естественно-научный) собрал вполне приличную коллекцию местного искусства той самой первой половины XIX века, о которой и идет речь в совместном проекте.
Голландская живопись к первой половине XIX века давно пережила свой расцвет, русская, сравнительно молодая, обретала силу. Романтизм в строгом его понимании был достаточно чужд обеим, так уж сложилось. Сравнительная выставка в Третьяковке ничему не учит и ничего принципиально нового не открывает — Россия и Голландия два века назад были культурными европейскими странами с похожими эстетическими и бытовыми запросами.
Романтизм из заглавия проекта — это ведь не столько изобразительная манера, сколько умонастроение, одно время разделяемое всей Европой. И хотя на пресс-конференции из уст одного из гостей прозвучала даже фраза: «Голландцев не считают романтической нацией», по этим низинам и каналам тоже гулял ветер взволнованного воображения. К примеру, излюбленные там морские пейзажи вдруг утратили прежнюю домашность и стали воплощением стихии, одновременно и губительной, и восхитительной своей мощью. Картина Кристиана Лодевейка Виллема Драйбхольтца «Кораблекрушение у берегов Англии» не менее экспрессивна, чем «Девятый вал». Впрочем, Айвазовский на этой выставке представлен более камерными и спокойными маринами — шторм оставили за голландцами. Зато в российском разделе можно увидеть «Дуб, раздробленный молнией» кисти Максима Воробьева — эдакую квинтэссенцию романтического понимания природы как одушевленной, драматической среды.
С картинами на исторические темы в Нидерландах XIX века обстояло плоховато, поэтому художественный диалог в Инженерном корпусе построен преимущественно на пейзажах, портретах, натюрмортах и жанровых сценах. И да, «больше чем романтизм» сказано было не просто так.
Ведь чистый романтизм — это Делакруа, Фридрих, Тернер, Гойя. Словом, не про нас с голландцами, если честно.
А здесь сценарные линии постоянно уходят то в бидермайер, так называемый мещанский стиль, то в социальную критику (зрителю нетрудно будет сопоставить «Свежего кавалера» Павла Федотова с гротеском «Бедность и богатство» Давида Йозефа Блеса), то в кокетливый академизм.
Конечно, точнее было бы назвать выставку «Вокруг романтизма» или «Во времена романтизма» — кстати, в Харлеме, куда она переедет, ей дадут другое название. Но, как считает заместитель директора Третьяковки Лидия Иовлева, публика будет в восторге. Если, конечно, дойдет до выставки, где имена половины художников ничего ей не говорят.
Россия
Максим Никифорович Воробьев «Дуб, раздробленный молнией (Буря)» (1842)
далее
