Профессор Георгий Дерлугьян о роли войн в становлении империй, образовании и разрушении СССР и об отличии китайского коммунизма от русского

Архив КГБ, 1990 год. Фото: Николай Малышев / ТАСС

И наконец, в-третьих — КГБ и то, что я бы условно назвал идеологической и военной инквизицией, это контрольный орган. Вот как раз им приватизировать было нечего — приватизация крупного предприятия делает вас миллионером, приватизация республики делает вас президентом, приватизация органов госбезопасности делает вас бандитом. В этом и состоит главный провал 90-х годов. Вы видите, что страна быстро теряет признаки сверхдержавы и, соответственно, о чем дальше можно договариваться с западными державами? Это, кстати, тоже было предсказано Валлерстайном — летом, в июле 1991 года, за месяц до путча, он пишет в одной из статей по поводу шоковой терапии в Польше: революционеры Восточной Европы, мечтая привести свои страны к обетованным берегам Америки, достигнут ее, но не Северной Америки, а Южной.   

Профессор Георгий Дерлугьян о роли войн в становлении империй, образовании и разрушении СССР и об отличии китайского коммунизма от русского

Геополитические амбиции Мао напоролись с одной стороны на США, с другой стороны на СССР, и Китай к концу семидесятых уже не мог ничего сделать на международной арене, и это оказалось для него крайне полезным. Задумайтесь вот о чем: в Китае нет аналога КГБ, вообще все центральное правительство КНР по сей день меньше, чем департамент сельского хозяйства США. Нам кажется, что в Китае все должно быть огромным, но там очень маленькое правительство — не потому, что он экономный, но потому, что он недоразвит. В 1989 году, когда под воздействием советского примера перестройки в Китае начинается студенческое движение, руководство китайских коммунистов, которое очень хорошо помнит две вещи — Культурную революцию и хунвейбинов, — сразу понимает, чем им это грозит: возобновлением репрессий. Но с другой стороны, как сказал один мой китайский коллега, насколько на Западе негодовали, что Дэн Сяопин мог применить оружие против демократически настроенных студентов, настолько в самом Китае было понятно, что он не может его не применить. Дэн Сяопин и две трети китайского политбюро образца 1989 года — это члены партии с партизанским стажем, люди, вступавшие в нее с реальным риском для жизни, готовые умереть за идею и убивать за нее, и для них афоризм «Винтовка рождает власть» отнюдь не был метафорой.

Джеральд Форд и Бетти Форд на встрече с Дэном Сяопином, 1975 год. Фото: Gerald Ford Library

Профессор Георгий Дерлугьян о роли войн в становлении империй, образовании и разрушении СССР и об отличии китайского коммунизма от русского

Советский и китайский коммунизм

Все страны, которые выжили в Первой мировой войне, должны были массово производить оружие и образованных людей, способных делать и использовать это оружие, — танки, самолеты, вскоре ракеты. Советский Союз фантастически успешно и жестоко справился с этой задачей. Возможно, если бы в Японии пришли к власти коммунисты, она тоже стала бы коммунистическим государством, но вся эмпирика показывает, что ни в одной другой стране левое движение не смогло защититься — вспомним слова Ленина о том, что революция ничего не стоит, если не умеет защищаться. Отсюда мы почти неизбежно получаем Сталина. Много говорят о разных альтернативах, но сложно себе представить, как можно было бы в крестьянской стране, не имеющей внешних инвестиций, провести индустриализацию по-другому, и это настоящая трагедия.

Важно понять, что после Второй мировой войны Советский Союз все еще оставался социалистическим. Сталин начиная с конца 30-х годов проводил вполне имперскую политику, но после Второй мировой социалистическая идеология возрождается и происходит демократизация. Кто остановил репрессии? Та же самая элита. Как я уже говорил, и у России, и у Японии есть очень важная традиция угнетения элит — традиция опричнины, традиция петровского и сталинского террора, традиция реставрации Мэйдзи. К счастью, она была прервана в 1950-е годы, равно как и вторая великая российская традиция, — раньше можно было загнать миллионы крестьян на государственные стройки или пожертвовать ими в ходе войны, но теперь их не стало.

Профессор Георгий Дерлугьян о роли войн в становлении империй, образовании и разрушении СССР и об отличии китайского коммунизма от русского

Если бы журналисты могли опросить глобальных экспертов в районе 1500 или 1550 года, через 50 или 100 лет после падения Константинополя, об основных трендах их мира, то эти эксперты скорее всего говорили бы по-китайски, по-персидски или по-арабски, и они бы сказали, что главный тренд — это вовсе не возникновение капитализма, а создание крупных пороховых империй, потому что они приобрели наконец пороховое оружие.

Первым был Китай, мирное возрождение после монгольского нашествия — порох, пушки, бумагу, компас и много чего еще изобрели китайцы. Но почему тогда они не завоевали весь мир? Почему европейцы воспользовались китайскими изобретениями? На это есть очень простой ответ: потому что китайская цивилизация — очень мудрая и древняя, ответ совершенно неверный, как и все ответы, основанные на такого рода допущениях. Тогда почему она мудрая, что сделало ее мудрой, с каких пор она мудрая? Как великое исследование Норберта Элиаса о том, с каких пор немцы стали пунктуальными — ведь германцы, которых описывает Тацит, явно не пунктуальны, да и средневековые тоже. Таким же вопросом можно задаться по поводу Китая. У Джареда Даймонда есть работа с хорошим названием: «Как Китай стал большим и китайским» — почему такая огромная страна состоит из китайцев, ведь археологически хорошо известно, что предки подавляющего большинства людей не были китайцами. Дело в том, что Китай первым создал пороховую империю, то есть новую армию, и тыл, который эту армию обеспечивает, то есть финансы. У них было два министерства: министерство ведения войны и министерство подготовки к войне, то есть сбора налогов.