Мне иногда делают комплименты. В основном, мы же это все понимаем, для того чтоб развести на поебацца. Иногда, бывает, делают их совершенно искренне: «О! Ты побрила ноги? Так тебе намного лучше!» А иногда делают их себе во вред…

Ночь. Москва. Я – где-то в центре этой Москвы. Бухенькая. Бухенькая – это не в трипизды, а вполовину где-то. Всё прекрасно понимаю-осознаю, но кураж так и прёт. Стою, значит, таксо ловлю. Чтобы отбыть восвояси на свою северо-восточную окраину. Подъезжает таксо. «Куда едем?» - спрашивает невидимый голос, а я бодро отвечаю: «За двести рублей в Отрадное!» Дверь таксо распахивается, и я плюхаюсь в салон. На заднее сиденье. Лица водителя не вижу.
- На танцы ходила? – Водителю явно хочется общения. Простого человеческого общения.
- О, да. – Я старалась быть немногословной, чтобы водитель не понял, что пассажирка бухенькая, и не воспользовался этой досадной оплошностью.
- Наплясалась? – Водитель допрашивал меня с пристрастием. – Напилась? Домой едешь?
- Изрядно. – Подтвердила я. – И напилась тоже. Совсем чучуть. Домой еду, да.
- Хорошо тебе. – Как-то неопределённо позавидовал мне дяденька. – Напилась и наплясалась.
Разговор зашёл в тупик. Я закрыла глаза и задремала.
- А вот я теперь совсем один. – Вдруг нарушил тишину водитель, и повернулся ко мне лицом. Усатым таким ебалом. А машина-то едет… – Жена, сука шалавообразная, меня бросила. С карликом из шапито сбежала, мразь! Сын – тупиздень какой-то. Пятнадцать лет парню – а всё в шестом классе сидит. И ведь не олигофрен, вроде. Просто тупой. Я не хочу больше жыть! Нахуй она мне такая жызнь нужна?
Тут я окончательно просыпаюсь, трезвею, и понимаю, что дяденька-то, в отличии от меня, далеко не бухенький. Дяденька как раз в трипиздень. В подтверждение очевидного он ещё и икнул. По салону поплыл приятных запах перегара и киевских каклет.
- Дядя… - Я с трудом разлепила сведённые судорогой животного страха губы, и потыкала скрюченной рукой куда-то в сторону лобового стекла. – Дядечка мой хороший, вы бы, блять, на дорожку б посмотрели, а? На нас, вон, КАМАЗик едет. Щас нам с вами пиздец наступит. Извините.
Губы сводило со страшной силой. Чтобы этот маниак не выкупил моего панического состояния, я шёпотом дважды повторила про себя скороговорку, которую мы с подругой Юлькой придумали лет пять назад, когда отдыхали в Гаграх: «В городе Гагры, на площади Гагарина, за углом гастронома горбатый грузин Гиви гашишем торгует, а гашиш-то – тьфу – говно». Помогло.
- КАМАЗ? – Водитель на секунду обернулся, съехал со встречной полосы, и опять повернулся ко мне. – Да и хуй с ним, с КАМАЗом. Задавит – и хорошо. У меня сын тупиздень. Зачем жыть?
- А у меня сын отличник. – Я сильно заволновалась, подумав о том, что водителю хочется иметь компанию для путешествия на тот свет, а мне, например, туда чота не хотелось совершенно. – Футболист, шахматист, культурист…
- Культурист? – Водитель поднял одну бровь, и шевельнул усами. – А сколько, стесняюсь спросить, тебе лет?
Назвался груздем – полезай в кузов… Нахуй я для рифмы культуриста приплела?
- Сорок. – Говорю. – Почти. С хвостиком.
И тут же сморщилась вся, нахмурилась. Морщины обозначила. Ну, думаю, сорок-не сорок, а постарше теперь я точно выгляжу. Дядька почти вплотную приблизился к моему лицу, и чуть отшатнулся.
- Сынку-то, поди, лет двадцать уже?
- Да-да. Послезавтра стукнет. Мне щас умирать нельзя. Ребёнку праздник испорчу.
- Хорошо, когда дети хорошие… - Глубокомысленно крякнул дяденька, и отвернулся.
Я мысленно перекрестилась, и про себя отметила, что почти не вспотела. – А мой Санька – ну мудак мудаком. Как вас по имени-отчеству?
- Катерина Михална.
- Катерина… - Не люблю я это имя. Блядское оно какое-то. Жена у меня тоже Катькой была. Ебучая проститутка! Карликовская подстилка! – Я поняла, что дядя щас разгневается, снова повернётся ко мне лицом, а навстречу нам в этот раз едет автобус, и быстро исправилась. – Но это по паспорту. Друзья называют меня Машенькой.
- Ма-а-ашенька… - Довольно улыбнулся дядька, и я поняла, что попала в точку. – Машенька – это хорошо. У меня так маму звали. Умерла в прошлом году. Отравилась, бедняжка.
- Ботулизм? – Я прониклась сочувствием.
- Алкоголизм. – Загрустил водитель. – Маманька моя недурна была выпить хорошенечко. Видимо, это на её внуке и сказалось. Пятнадцать лет всего, а пьёт так, что мама-покойница им гордилась бы… Наверное, поэтому и в шестом классе сидит. Птенец, блять. Гнезда Петрова нахуй. – Дядя развеселился. Меня Петром звать. Ты шутку оценила, Манька?
До моего дома оставалось метров сто, и я больше не стала испытывать судьбу.
- Ха-ха-ха! – Я громко захохотала, но тут же сама испугалась своего заливистого звонкого смеха, и заткнулась. – Очень смешно. Вот тут остановите, пожалуйста. Мне в супермаркет зайти надо. За луком.
- Эх, весёлая ты баба, Манька-встанька. – Дядька попытался похлопать меня по щеке, но промахнулся, и дал мне по шее. Я кулём обвалилась на сиденье, провалилась куда-то на пол, и оттуда снова захохотала:
- Аха-ха-ха! Хороший ты мужик, Пётр. Мне б такого…
Через секунду до меня дошло чо я брякнула, и вот тут я вспотела как бегемот который боялся прививки. И не зря.
Когда я вылезла из-под сиденья, Пётр уже с готовностью сжимал в руке телефон.
- Говори номер, я тебе щас наберу. Пусть у тебя тоже мой номер останется. Созвонимся какнить, в шашлычную зайдём, по пивку ёбнем. Ты ж согласная?
- На всё! – Спорить и выкручиваться я не рискнула. – Записывай…
Когда я вошла в свою квартиру и сняла сапоги – я впервые в жизни пожалела, что у меня в правом углу иконы не висят. Они висят в спальне у сына, и над телевизором. Зашла, перекрестилась размашисто, и уволокла картонных святых в свою комнату. На всякий-який.

Пётр позвонил месяц спустя. К тому времени я благополучно забыла о том неприятном знакомстве, и имя Пётр у меня ассоциировалась только с Петькой-дачником, который как-то летом забрёл по синьке на мой участок, и начал самозабвенно ссать на куст крыжовника, за что был нещадно избит костылём моего деда.
- Привет, Манька! – Раздался в трубке незнакомый голос. – Помнишь меня? Это Пётр!
- Ну, во-первых, я не Манька, а во-вторых – иди нахуй. – Вежливо ответила я, и нажала красную кнопочку. Телефон зазвонил опять.
- Манька, ты вообще меня не помнишь?
- Мущина, я в душе не ибу кто вам нужен, но тут Манек нет. Васек, Раек, Зоек и Клав – тоже. Манька, может, вас и помнит, а я нет. Наверное, потому что я Лидка. Поскольку с церемонией знакомства мы закончили – теперь ещё раз идите нахуй и до свиданья.
Телефон зазвонил в третий раз:
- Девушка, простите меня, но у меня в телефоне записан ваш номер и подписан как «Манька – охуительная девка». Вы точно меня не знаете? А если я подъеду? А если вы меня увидите – вы меня вспомните?
- А если ты меня увидишь – ты меня вспомнишь? – По-еврейски ответила я, польщённая «Охуительной девкой».
- Обязательно!
- Записывай адрес…
Никакого Петра я, конечно, так и не вспомнила, но посмотреть на него было бы интересно. Заодно пойму почему я ему представилась Манькой.
Когда я спустилась к подъезду и увидела зелёную «девятку» с торчащей из неё усатой харей – Петра я сразу вспомнила. Так же как КАМАЗ на встречке, сына-тупизденя, маму-покойницу, жену Катьку, и почему я назвалась Манькой. Уйти незаметно не получилось. Пётр тоже меня вспомнил.
- А, вот это кто! – Обрадовался счастливый отец. – Садись, Манька, щас поедем, пивка попьём. За встречу. Быстро садись, а то выскочу – и поймаю. Ха-ха-ха.
Я представила себе лица моих соседей, которые щас увидят как за мной бежит усатый мужик с криком «Эгегей, Манька! Поехали в пивнушку, воблочки пососём!» - и самостоятельно села в машину. На этот раз Пётр был трезв как стекло. За свою жизнь можно было не беспокоится. Пока.
- В кабак-быдляк за воблой не поеду. – Я сразу воспользовалась трезвостью Петра. – Поеду в «Скалу».
- Чо за «Скала»? – Напрягся Пётр. – У меня с собой только три тысячи, имей ввиду. А у меня ещё бензин на нуле.
«Нищеёб устый» - подумала я про себя, а вслух сказала:
- На пиво хватит, я не прожорливая. Поехали, я дорогу покажу.
Сидим в «Скале», пьём пиво с димедролом, Пётр распесделся соловьём, а я всё молчу больше.
- У тебя такие глаза, Машка… - Дядька подпёр рукой подбородок, и посмотрел мне в лицо. – Как у цыганки прям…
Я поперхнулась:
- Ну, спасибо, что с китайцем не сравнил. Чойта они у меня как у цыганки-то?
- А глубокие такие. – Пётр отхлебнул пиво. – Как омут блять. Может, у тебя в семье цыгане были?
- Может, и были. – Говорю. – Я лошадей очень люблю, и когда их вижу – мучительно хочется их спиздить.
- Точно цыганка. – Удовлетворённо откинулся на спинку стула Пётр, и подкрутил ус: - А гадать ты умеешь?
Вот хрен знает, какой чёрт меня в ту секунду дёрнул за язык.
- Давай руку, погадаю.
Пётр напрягается, но руку мне даёт. Я в неё плюнула, заставила сжать руку в кулак, а потом показать мне ладонь.
- Чота я в первый раз вижу такое гадание… - Засомневался мужик в моих паранормальных способностях.
- Это самое новомодное гадание по цыганской слюне. – Говорю. – Не ссы, щас всё расскажу.
И начинаю нести порожняк:
- Вижу… Вижу, жена от тебя ушла… Так? – И в глаза ему – зырк!
- Да… - Мужик напрягся.
- Вижу… Вижу, Катькой её звали! Так?
- Так…
- Проститутка жена твоя, Пётр. Смирись. Не вернётся она к тебе. К карлику жить ушла. В шапито.
Молчит.
- Вижу… сына вижу! Сашкой зовут. Тупиздень редкий. Пятнадцать лет – а всё в шестом классе сидит!
- Всё правильно говоришь, Машка… - Пётр покраснел. – Глазам своим не верю.
- А знаешь, почему сын у тебя тупой? Наследственность дурная. Мать твоя, Мария, Царствие ей Небесное, бухала жёстко. Оттого и померла. Поэтому и сын твой пьёт втихушу. Если меры не примешь – сопьётся нахуй.
- Машка… Машка… - Пётр затрясся. – Как с листа читаешь, как с листа! Всё сказала верно! А ещё что видишь?
- А нихуя я больше не вижу. – Я отпустила руку Петра, и присосалась к своему пиву. – Темнота впереди. Щас ничего сказать тебе не могу.
- Что за темнота?! – Пётр заволновался. – Смерть там что ли?
- Нет. – Говорю. – Порча и сглаз. Жена тебя сглазила. Если не исправить вовремя – скопытишься. Точно говорю.
- А ты? Ты можешь сглаз снять? – мужик опять затрясся. – Можешь?
- Могу, конечно. – Тут я явственно вспомнила КАМАЗ, летящий прямо на меня, и добавила: - Тока это небесплатно.
- Сколько? – Пётр схватился за кошелёк, и вытащил оттуда пять тысяч.
«Вот жлоб сраный» - думаю про себя - «Три тыщи у меня, больше нету нихуя» Вот и верь потом мужикам.
- Хватит. – Говорю, и купюру сразу – цап. – Слушай меня внимательно. Щас мы с тобой едем ко мне. На такси. Потому что хуй я ещё с тобой в машину сяду, когда ты за рулём. Ты меня подождёшь у подъезда, а я тебе вынесу херь одну. И расскажу чо с ней делать надо. Согласен?
- На всё! – Пётр хлопнул по столу ладонью. – Чо скажешь – то и сделаю.
Уверовал в мои способности, залупа усатая.
Приехали на такси к моему дому, я оставила мужика в машине, а сама – домой. Кинуть его в мои планы не входило, поэтому надо было срочно чота придумать. Открываю шкаф, и начинаю шарить глазами по полкам в поисках какова-нить артефакта, который можно выдать за хуйню от сглаза. Тут мой взгляд падает на мешок с сушёной полынью. Мать в сентябре с дачи привезла. Говорит, от моли помогает. Курить её всё равно нельзя, а моли у меня и не было сроду. Поэтому я этот мешок даже не открывала. Так и стоит уже два месяца. Я этот мешок схватила, и на улицу.
Пётр сидит в машине, по лицу видно что в трансе и в состоянии глубокого опизденения. Так ему и надо. Меня увидел – из машины выскочил сразу, руки ко мне тянет:
- Это что? – И мешок пытается отнять.
- Это трава «Ведьмин жирнохвост». Раз в триста лет вырастает на могиле Панночки. Ты «Вий» читал? Ну вот, Панночка – это нихуя не выдумка. Это реальная баба была. Похоронена в Днепропетровске. Это ещё от моей прапрапрабабки осталось. Куда ты блять весь мешок схватил? На твою сраную пятёрку я тебе щас грамм сто отсыплю – и пиздуй.
- А мне хватит, чтоб сглаз снять?
- Не хватит, конечно. Ещё бабло есть?
- Штука на бензин…
- На хрен тебе бензин? Ты всё равно на таски. Давай штуку – полкило навалю.
Беру деньги, отсыпаю ему полмешка полыни во все карманы, и учу:
- Домой приедешь – собери траву, сложи в матерчатый мешочек, можно в наволочку, и спи на ней месяц. И всё. И никакого сглаза. Как рукой снимет.
- А сын? – Спрашивает с надеждой. – Сын поумнеет?
- Обязательно. Ему тоже насыпь децл под матрас. Всё, езжай домой, и смотри ничо не перепутай.
Обогатившись на двести баксов, и получив огромное моральное удовлетворение, иду домой, и тут же забываю об этом досадном недоразумении.
На месяц.
Потому что через месяц раздался звонок:
- Привет, Манька!
- Идите нахуй, не туда попали.
- Погоди, Мань, это ж я, Пётр!
- Первый?
- Ха-ха, какая ты шутница. Ну, Пётр… Я месяц уже на траве сплю.
- Заебись, - говорю. – На какой траве?
- Как на какой? На Ведьмином жирном хвосте. С могилы Вия.
Твою маму… А я и забыла. Щас, наверное, приедет, и будет меня караулить у подъезда с целью отпиздить за мошенничество…
- А… - Типа вспомнила такая. – Молодец, Пётр! И как, помогло?
- Очень! – Радуется в трубке Пётр, а я вдруг икнула. – Жена вернулась, сын бухать бросил! Правда, теперь какие-то марки жрёт, но зато к водке не прикасается! Я это… Спросить хотел только…
- Кхе-кха-кхы, блять… - Я поперхнулась. – Спрашивай.
- Я, вот, на травке этой сплю всё время, и теперь у меня на шее какие-то лишаи появились, и волосы на груди выпали. Может, аллергия?
- Не, это типа знаешь чо? Это типа плата ведьме. Ну, она тебе помогла типа, а взамен лишаёв тебе дала, и волосы забрала… - Несу какую-то хуйню, и чувствую, что ща смогу спалиться.
- А делать-то мне что?
- А ничего. Всё, можешь травку эту под кровать свою убрать, пусть там лежит всегда. Если будешь на этой кровати ебацца – хуй стоять будет как чугунный. Это такой побочный эффект. И лишаи скоро пройдут.
- Точно? – Обрадовался Пётр.
- Стопудово! – Мой голос звучал твёрдо. – Если чо – звони.
И положила трубку.
Потом подумала немножко, достала из телефона симку, и выкинула её в окно. Всё равно у меня все номера в телефон записаны.
Вроде, особой вины я за собой и не чую, а вот пизды получить всё равно могу. А ну как придёт к нему какой-нить ботаник с гербарием, распотрошыт мешок с полынью, и скажет Петечке: «Наебали тебя, друк мой. Нет никакого Ведьминого жирнохвоста, а ты, мудила, месяц спал на мешке с полынью Одно хорошо – моль тебя не сожрёт»
Может, я конечно, и не цыганка, несмотря на то, что у меня к конокрадству способности есть, но жопой чую – телефончик-то сменить нужно. Предчувствие у меня нехорошее.

А вы, если вдруг надумаете сделать мне комплимент – выбирайте слова.
Обидеться не обижусь, но лишай – вещь неприятная.