Это не страх, моё солнце, это вовсе не страх.
Это – отсутствие четкого плана передвиженья,
это – броженье, это сердечное жженье
эхом по телу стократно, будто в горах.
Шаг равносилен побегу, соитье – борьбе,
звук хлопнувшей двери – выстрелу в спину.
Горечь любви, безусловно, спасает от сплина,
губы свои тренирую в безмолвной мольбе.
Это не страх; очевидно, что дело не в страхе,
не в танце измотанных нервов в грудине, и не
в шагах незнакомых в густой тишине,
и, уж конечно, не в холоде каменной плахи
(читай здесь – постели, тобой не согретой). Мой страх
скользит в ежедневнике: в красном и в черном.
Почти незаметно, искусно скользит, отвлеченно;
он ярче всего разгорается в нервенных снах.
Так что – забудь, что за имя придумать. Замри,
нежно прижавшись ко мне, чуть дрожа и не зная,
что смерть – не для нас; у нас есть весна и
тепло, от которых цветами горит всё внутри.

20.06.2006

Скажи, отчего в моем январе
так много смертельных исходов?
дрожу от страха, а на дворе
по новой бушует холод.
и он – бежит от угла до угла.
будто спасаясь от перестрелки.
еще секунда. ладонь легла
на тельце входной дверки.
толкнула. открыто. я жду его,
тоскую. бешусь. старею.
бегу встречать. скупой кивок.
привет. извини. болею –
шепнет украдкой, и проскользнет
на кухню. откроет кран.
сжимаю зубы. отчаянье льет
из всех незаживших ран.
ползу за ним. спокойно, шепчу.
как дела? как прошел твой день?
устал. извини, говорить не хочу.
не хочешь или же просто лень?
замкнется. выйдет. заденет плечом.
несильно, и это всего больнее.
если честно, то он совсем не причем,
я сам по себе болею
его красивым разрезом глаз,
античным телом из книжек детства.
ползет по горлу привычный спазм
и мне никуда не деться.
и оттого, что он так смазлив –
внутри меня бесится голод.
и отчего у всех моих зим
такое холодное горло?

18.06.2006

Он. оголтело холодный. дрожит.
руки прячет в карманы.
жив. слабо дышит, но все-таки жив.
небесной давлюсь манной –
все из-за него. бегу. боюсь
к нему не успеть. пытаюсь
взлететь. взлетел бы, да разобьюсь,
с ангелами не расквитаюсь
за губы его. мой страх невесом,
как будто душа. и в этом
мне видится знак. напряжен висок
жилкой синего цвета.
бегу к нему. в парадной дверь
глотает меня жадно.
темнота. я, как дикий зверь,
вынужденный унижаться.
за его любовь. губу прикусываю.
в запястья заколотил бы
любые гвозди. кровушкой вкусною,
прорвавшейся через плотину,
его кормил бы с руки,
как щенка. сына сукиного.
курю. окурки, как курки,
в легкие. устало несу его
на ложе, ставшее алтарем
наших объятий безумных.
волосы схожие с янтарем,
голос – с музыкой струнных,
еще не порванных, еще не
тронутых даже временем.
мы тонем в этом календаре.
слепнем, теряем зрение
от страсти. мы не выживем – это факт.
мы сгорим. нам осталось совсем немного.
но если любить его, то лишь так
чтоб было завидно даже Богу.

18.06.2006

прости меня. я выдумал всё сам.
я сам бросал призывы к небесам.
и текст молитвы, выписанный сердцем
о том, что мне безумно тяжело бросать

когда-то близких. ныне – просто близко
знакомых. и тягучий привкус риска
бетонно перемешанный со страхом
не позволяет исключить из списка

еженедельника, мобильного и сердца
всех своих бывших. никуда не деться.
я собираю их как фантики от жвачки.
и запахом историй нежно греться

холодным зимним вечером так сладко.
в ствол разума все прошлое так гладко
вползает, чтобы пулею в висок.
и в книжке позабытая закладка

имен из прошлого.

14.06.2006

бросаюсь на тело бешеным зверем,
рву, нарушая простейшие правила боя.
удар за ударом. я больше не верю
в любовь. и желание быть с тобою
скомкано в шарик, лежащий в моих ладонях.
жгущий мне пальцы, бросаю его наземь.
раунд второй. под кожею ненависть тонет
и рвется наружу. манжеты запачканы грязью.
или же кровью? в этот бесцветный вечер
всё безразлично. и в этом я вижу символ,
что боль от груди ударяет в плечи
так остро, что бью удивительно сильно.
совсем на меня не похоже и в этом особо
мне открывается свойство слепого боя.
на ощупь удары. иначе уже не способен.
боль повторится в теле прибоем.
волной. захлебнувшись бессильной злобой,
я перестану в себе ощущать что-либо.
и тело, бывшее мне столь особым,
станем обычным. без ободочка-нимба.

06.06.2006

У паранойи питерский озноб,
тот город, что в мои забрался вены
и там живет и дышит откровенно
и телеграммы отсылает в лоб.
не твердокаменный, но где-то рядом. я
живу, дыша предпитерской тоскою,
о том, что этот город стал тобою
столь прочно, что ни стаи воронья,
ни холод, ни промозглые ветра
меня уже не остановят. веришь?
ты мягко бьешь, и столь же мягко стелешь
асфальт в столице имени Петра,
чтоб я приехал поездом ночным,
чуть заспанный, и этим окрыленный.
кафе. эспрессо с пирогом слоеным.
и наши взгляды цепки и прочны.
и наши пальцы бредят нежно под
кафешным столиком, сгорая в нетерпенье.
схожу с ума. и ангельское пенье
вкупе со счетом девочка несёт.
а после – улицы другие. и другие,
мне незнакомые, но радостные лица.
и мне опять приходиться мириться
что наши чувства - беззащитные, нагие
и, каплю наглые, Москве не суждены.
а после – ночь. ну, с ночью все понятно.
солёный запах, на простынке пятна.
под утро – страх, что мы не рождены
единым целым стать однажды, ибо
в нас плещется кровь разных городов.
но верь, пока мы вместе, я готов
тебе с небес достать кусочек нимба

02.06.2006

мой милый, здесь всё очевидно донельзя.
важнее всего разыграть эту партию молча,
поскольку слова есть противники равновесья,
ты чувствуешь? в них то ли сглаз, то ли порча,
то ли банальное свойство пустых рассуждений,
интеллигентское свойство пускания пыли
в глаза, покрасневшие от упражнений,
суть коих в том, чтоб следить как застыли
в воздухе бледные нити людских обещаний.
ты видишь, как тают они, подчиняясь движенью
бесчувственных стрелок часов? на прощанье
с тобой нам оставив от пустоты напряженье.

30.05.2006

Моя привязанность к тебе сильнее
любого разума и стен любых; сильнее
гранитных плит. я с нею не сумею
порвать или, хотя бы, сделать чуть слабее.
моя привязанность затеяна во вздохе
и в выдохе. она не то, что можно
забыть. забить. ножом делить на крохи,
а после – со стола неосторожно
смахнуть. она опять протяжно воет,
она волками верховодит в полнолунье.
я задыхаюсь этою игрою,
я грустный клоун, эдакий Полунин.
с тобой расстаться я сумею вряд ли,
мы связаны тугим троичным нервом.
мы будем нашу нежность прятать
под масками. наш карнавал в Палермо,
настолько ярок, громок, полон новым,
изыскан, безупречен, нескончаем,
что я устал. Прочти мне лучше Казанову
и пригласи на кухне выпить чая.