Блюз — это когда ты пытаешься найти смысл ситуации, который в том, чтобы не дать тебе найти в ней смысл. Чёрные давно (ещё со времён Гражданской войны) начали искать такую эстетику, которая освободила бы их от эстетики «менестрелей» — музыкантов, игравших «как учили», в результате, возникла музыкальная форма, называемая блюз.

Блюз — гибкая, податливая форма. Блюз — чисто американская музыкальная форма. Она держится всего на трёх аккордах, она очень эластична — потому что проста. Строясь на трёх аккордах, чаще всего, эта форма состоит из двенадцатитактовых фраз, названных рефренами и допускающих бесконечное число вариаций. Чтобы блеснуть в блюзе, мало обладать просто техникой — нужно подкрепить технику особым настроением; другими словами, создать особый язык, на котором можно уже строить любые конструкции.

Блюз — значит печаль, тоска. Блюзовый музыкант, не испытавший этих чувств, что новоорлеанская похлёбка гамбо без мучной заправки «ру»: суп, может, и получится, даже будет горяч, но вам подадут всего лишь суп, а не гамбо.

Блюз — нечестивый брат духовной музыки негритянской баптистской церкви. Он строился на тех же приёмах — стонах, криках, увещеваниях, знаках одобрения, на вопросах проповедников и ответах паствы. Духовная музыка обращалась к Богу, блюз обращался к человеку; первая музыка молила: «Прости меня, Господи», вторая музыка кричала: «Отпусти меня, мистер!». Одно дело испытывать тоску, другое — выражать тоску и печаль в блюзе. Играя блюз, ты изгоняешь тоску из себя; текст в блюзе может быть трагичным, но сама музыка празднична, и она прогоняет твою печаль ритмом.

В Новом Орлеане темнокожие музыканты переложили печальное послание блюзов на язык духовых инструментов. Они остались со времён Гражданской войны и звучали по-военному. И вдруг, вместо военных маршей или танцевальных мелодий, духовые оркестры стали имитировать хоровое пение в церкви; появилась вибрата на конце ноты, нота «вибрировала»: дууу-ди-и, ду-ди-ди, дуу-у, ди-и блю-у-з. Эта музыка выражала уже совсем другие чувства, у неё другая власть над тобой. Получилось так, как всегда бывает в переломные моменты: новая музыка соединила в себе две противоположности; она соединила в себе возвышенную духовную музыку церкви и светское «мирское» звучание блюзов. И оказалось, уже есть и музыканты, понимающие и то, и другое звучание; музыканты, которые умеют извлечь из своей трубы и ангела, и чёрта.

На протяжении целого века блюз будет тем водоносным пластом, коим станут питаться все ручьи американской музыки — в том числе, и джаз.

Так вот. Первого настоящего джазового музыканта должно считать джазовым героем. Да, несомненно, то был огромный мощный трубач и играл он великолепно, божественно. Плавильный котёл Нового Орлеана выбросил на поверхность чёрного, до синевы, негра из церковного хора. Он явился яркой индивидуальностью новой музыки — создал своё, собственное звучание. Он изобрёл тот ритм, который все теперь называют «большая четверка», «большой квадрат». Он придумал задержку на четвертой доле, когда в марше акцентируется каждая вторая и четвертая доли такта. Получилось так, что четвертую долю барабан и тарелки бьют вместе. Именно с этого момента джаз обрёл свой, особый ритм. А с ним появилось и другое настроение, иной «завод»: ты рычишь, кричишь-плачешь на своей трубе. И играя, слушаешь, как звучит кларнет: если кларнетист завернет интересную фразу, ты остановишься, чтобы не мешать ему, а потом ответишь — паба-риба, пабара’дун, ту-ду, дун! Так звучит только он, единственный и неповторимый, чёрный Джазмен! Но эта музыка, она имеет чрезвычайно чёткую организацию: всякое мгновение все музыканты совместно решают, как им организовать музыку дальше. Всякое!

Это и есть джаз.

К началу XX века Джазмен стал самым известным джазовым музыкантом в Новом Орлеане. Дети каждое утро собирались послушать, как он играет, и теперь его все называли «Король». Большая часть его поклонников обычно обреталась в местном квартале «красных фонарей», равных которому не было во всей Америке. Да, Новый Орлеан по праву считался вертепом разврата — предки современных американцев не были пуританами. И джазовая музыка ясно говорит: вот этим мы занимаемся, и это прекрасно. И при этом ужасно. Джаз имел дело с реалиями жизни — мужчиной и женщиной. Он говорил о пороке, поскольку порок творился на глазах музыкантов. Это-то и придаёт джазовой музыке особый настрой, «кусачесть», и именно это и привлекло в ней весь мир.

Серия сообщений "Записки на манжетах":

Записи обо всём

Часть 1 - Лимон
Часть 2 - Миллениум
...
Часть 5 - О литературе
Часть 6 - Заметка пофигиста
Часть 7 - Blues, Jazz