В рисунках начинает проступать весьма своеобразный мир, который он носит в себе, мир остановившегося времени, застывших движений, излучающий трепетную и чарующую поэзию. Над этим миром довлеет тишина, тишина почти осязаемая, сродни безмолвию, царящему порой в наших сновидениях. Плотные и компактные, формы отделяются одна от другой. Ничто не в силах разрушить колдовские чары, которые привели их в оцепенение и навсегда изолировали от внешней среды, обрекли на заточение, увековечили в их собственной реальности. Этот мир тишины является также миром фатального одиночества.

"С тех пор как я взял в руки кисть, - писал он в письме Фенеону, - я искал в течение 1876 - 1884 годов оптическую формулу..."  В живописи художник стремился разумом постичь всю тайну творчества. Большая картина, размером (2x3м) "Купание в Аньере" (1883-1884) открывает новый период творчества художника.

Купание в Аньере (кликабельно)

Художник писал эту работу на протяжении года, но картина не была допущена в официальный Салон.
Отказ жюри молчун воспринял как оскорбление. Он не доискивался до причин такого отношения к себе; в отличие от стольких отклоненных кандидатов, он не стремился объяснить его теми или иными обстоятельствами. Замкнутый, уверенный в своей правоте, Сёра обладал чудовищным самолюбием, подозрительной ранимостью, характерной для людей, сознающих свое превосходство, никогда не выставляющих его напоказ, но не терпящих, когда это превосходство недооценивают или игнорируют. Для него вопрос был решен раз и навсегда: никогда больше он не будет добиваться участия в Салоне. Узнав в середине апреля о том, что художники, не допущенные, как и он, намерены учредить ассоциацию и устроить свою собственную выставку, он решил к ним примкнуть. Своей размеренной походкой автор «Купания» дошел до кафе «Монтескье», где собирались художники-бунтари, и сообщил о своем решении примкнуть к ним, уплатив положенные одиннадцать франков.

Человек живет и движется среди того, что он видит;
но он видит только то, что способен осознать.
Валери.

Картина " Купание в Аньере" была показана на выставке Группы независимых художников в 1884 году в павильоне Тюильри. Знакомство и взаимное влияние представителей новых направлений живописи помогли Жоржу Сёра найти единомышленников. Одним из ярко выраженных поклонников пуантилизма (дивизионизма) стал Поль Синьяк, прежде писавший в импрессионистской манере. Синьяк добровольно взял на себя роль главного идеолога и выразителя идей молчаливого и замкнутого Сёра, в значительной мере поспособствовав росту его авторитета, как основателя отдельного художественного направления. Любитель парусного спорта и гребли Синьяк имел свою лодку и часто плавал с Сёра из Аньера на остров Гранд-Жатт. Так началась работа над картиной Воскресный день на острове Гранд-Жатт....

Воскресный день на острове La Grande Jatte.

Знаменитая картина огромных размеров (3х2м) является ярким примером пуантилизма и считается одной из самых замечательных картин XIX-го столетия периода постимпрессионизма. Картина является частью коллекции Чикагского института искусства.

Критики назвали пуантилизм Сёра "неоимпрессионизмом", попыткой превратить романтический импрессионизм в импрессионизм научный. Картины пуантилистов можно было рассматривать только издали, вблизи они превращались в мозаику, в цветовое месиво.

Например  Гоген пытался искоренить увлечение точечным методом среди знакомых художников. Дивизионизм - это враг, которого надо одолеть и над которым саркастичный Гоген не перестал иронизировать. Все его окружение распевало песенку о точке.
Рисуя, не входите в раж.
Коль вы задумали пейзаж,
Не день, а два вам наблюдать
И бормотать, и бормотать:
«Точней старайся ставить точки,
Одну, две, три — три крохотные точки»
Тому же, кто вас обвинит,
Что, мол, круглы они чрезмерно,
Ответьте важно и надменно:
«Красив и их квадратный вид.
Издалека отменны точки!
Одна, две, три — три крохотные точки»

Тем не менее, это было новое сильное слово в изобразительном искусстве. Жанровые картины и пейзажи Жоржа Сёра отражали, в первую очередь, внутренний мир самого художника, увидевшего действительность иным, отличным от других взором. Сёра отдавался этой стихии целиком. По своей натуре Жорж был человеком замкнутым, безразличным как ко всему, что не касается его творчества. Важно только его искусство. Он продолжал восхождение по суровым тропам, ведущим на вершину его горы.

Дорога, поднимающаяся в гору, и дорога, идущая под уклон, это одна и та же дорога.
Гераклит.

Даже Синьяк, который был в близких отношениях с художником и знал помимо его эстетических идей, о чем он размышляет и что чувствует просто как человек, говорил: " В Жорже иногда раскрывался художник и никогда - человек. Как только ему удавалось сказать все, что он хотел, человек исчезал".
Однако, жизнь проникла в его непроницаемое уединение. В его существование вошла женщина.

Ее звали Мадлен Кноблох. Ей двадцать лет. Трудно представить себе более неожиданную подругу для такого интеллектуального человека, каким был Сёра. Все, что внушало ему отвращение или ужас, все, что оправдывало его аскетизм творца, побуждало создавать, так сказать, минеральный мир, воплощалось в этой женщине. Обладая яркой, раскрывшейся красотой, Мадлен Кноблох отличалась весьма посредственным умом; если Сёра — воплощение рассудка, она — сама плоть. Ее несколько тяжеловатые черты не несли на себе никаких следов одухотворенности, которая освещала бы или оттеняла ее пухлое лицо пустой болтушки. Она принадлежала к той категории девушек, которых инстинкт, едва они созревают, замыкает в узкие рамки женского мира и которые в ожидании мужчины проявляют интерес лишь к окружности своей груди или объему бедер. С ее мясистой шеей, округлыми плечами, пухлыми руками, набухшими грудями, выпирающими из тесного корсета, она излучала животную сущность самки во всей ее свежести. Это было тело. Материя, которая манила, притягивала к себе, материя живая, что позволяло ей продолжать жизнь. Да, мэтр дивизионизма и эта женщина составляли странную пару. Жизнь подстерегла Сёра, и он оказался в ловушке инстинкта.

Влюбленность привела к тому, что художник сосредоточил свои усилия в новой для него области — в жанре портрета. Зимой 1888—1889 годов он рисует Мадлен, пудрящуюся за маленьким туалетным столиком с изогнутыми ножками. Этот стол и стоящее на нем овальное зеркало, украшенное розовой лентой и поддерживаемое изогнутыми металлическими прутиками, отличаются вызывающе дурным вкусом. Но благодаря умелой стилизации Сёра извлекает из этого обстоятельства яркий декоративный эффект. К тому же ему приходит в голову странная мысль нарисовать на заднем плане себя, как отражение в висящем на стене зеркале в бамбуковой оправе. Позднее свое изображение он уничтожит, заменив его горшком с цветами.

Что-то происходило вокруг него. Что-то происходило всегда. Человеческое море подобно тому морю, в котором Сёра увидел образ вечной мечты, но его волнения никогда не прекращаются. Все в нем пребывает в движении, оно непостоянство, порыв и упадок, кипение амбиций, сталкивающихся друг с другом; волны накатываются одна на другую, охваченные всеобщим стремлением к жизни, и их относит вдаль убаюкивающая зыбь времени.

Рождение ребенка лишь ненадолго отвлекло Сёра от работы. В выборе имени он не проявил никакой изобретательности, самого Сёра звали Жорж-Пьер; сыну он дал имя Пьер-Жорж. "Я качу на всех парах, точно живопишущий паровоз" - эти слова, которые Ван Гог написал из Арля брату Тео, Сёра вполне мог отнести на свой счет.

Натурщицы

Сёра спешит окончить «Канкан», он видел в этом сюжете возможность продемонстрировать, что его метод способен передать движение ничуть не хуже, чем состояние покоя. Однако усилия Сёра направлены не только на то, чтобы передать движение. Он хочет - и это тоже новшество - выразить атмосферу веселья, но веселья деланного, как и положено для такого мотива. Ощущения подобного веселья, столь чуждого его натуре, художник достигает посредством выбора линий и цветов. Но к этому добавляется и определенная доля юмора.

Не позволяя себе ни малейшей передышки, поглощенный осуществлением своей задачи, откладывая кисти лишь глубокой ночью, и с каждым разом все позднее, Сёра без устали продолжал работать над картиной, будто его подгоняла необходимость побыстрее ее закончить, представить последнее доказательство универсальности своего метода, будто близость цели вдруг распалила его до крайности, повергла в лихорадочное состояние, побуждая трудиться с удвоенной энергией. Если только... Если только в душе художника не шевельнулось предчувствие, если только некий тревожный голос не стал нашептывать ему знакомые каждому слова — предупреждение Екклесиаста:

«Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости».

Предельное умственное напряжение не позволяет ему внимательнее прислушиваться к гудению людского роя вокруг него. С головой уйдя в изнурительный труд, он не сходит со своей узкой тропинки, продвигаясь вперед ценой тяжких и длительных усилий, еще более равнодушный, чем когда-либо, ко всему, что непосредственно не затрагивает творчества или теоретических раздумий — его творчества, его раздумий; он творит в одиночку день за днем, ночь за ночью, влекомый единственной страстью.

Большая работа «Канкан», ныне хранящаяся в Чикаго, произвела сенсацию и стала восприниматься как программное произведение неоимпрессионизма. Но творческое развитие Сёра продолжалось дальше. Его интересует уже не только воздействие определенных оптических сочетаний на сетчатку глаза, но и эмоциональный характер разнонаправленных линий и движений.

Он обращается к трудам известных ученых, в частности к «Эссе об абсолютных знаках в искусстве» (1827—1832) Юмбера де Сюпервиля, который связывал направленность разных линий с выражением эмоционального состояния. Он познакомился с изданным в 1885 году «Введением в научную эстетику» Шарля Анри, где излагалась его теория «геометрического изображения экспрессии», утверждалось, что линии, идущие слева направо, снизу вверх, из глубины наружу, воспринимаются как радостные, стимулирующие, а идущие справа налево, сверху вниз, в глубину — как тревожные, депрессирующие. Красно-желтые цвета возбуждают, зелено-фиолетовые угнетают. Анри считал, что человек «обладает врожденным математическим чувством», что существуют незыблемые законы гармонии.

К миру зрелищ и представлений по своему сюжету относится и последняя, незаконченная картина Сёра - «Цирк» (1890-1891). Эта тема цирка как отражения мира и мира как странного цирка.

Сыны человеческие уловляются,
Ибо человек не знает своего времени.
Священное писание

"Прошлой зимой в Париже от эпидемии гриппа (ее называли тогда инфлюэнцей) умерло множество людей; а недавно доктор де Беллио рассказывал Писсарро о появлении дифтеритной инфлюэнцы. Чем же на самом деле заболел Сёра? Болезнь, неожиданно его поразившая, с головокружительной быстротой прогрессировала, подтачивая могучее тело художника. В пятницу он, дрожа в ознобе, слег в доме родителей на бульваре Мажента. Сёра метался в бреду, лежа на своей постели в темном углу квартиры. Температура поднималась, пульс учащался... Шестнадцать дней, тринадцать дней, восемь дней. Успеет ли он к сроку закончить «Цирк»?.. Еще эта ошибка в изображении лошади... Три дня, два дня. Скамьи амфитеатра на заднем плане лишь намечены. Искусство — это гармония... Два дня... Вся эта борьба длится за подчинение жизни, за то, чтобы увековечить ее в минераловой неподвижности, словно простирающееся под ослепительным августовским солнцем безбрежное море. В искусстве вес должно быть сознательным... Кнут мсье Луаяля вьется змейкой между тенями и светом. Тени вычислены. Свет вычислен. Арабеска кнута вычислена. Овал цирка вычислен. Восходящие лучи этого полотна, наполненного радостью и движением, определены в соответствии с теориями Шарля Анри. Адский метроном отстукивает свой счет. Сердце колотится в пылающей груди. Разум может все. Самая совершенная форма, говорил Давид Сюттер, — это та, которая способна всецело овладеть умом. Разум может все. Нужно смотреть на природу глазами разума. Разум может все. Разум...

Под утро, в воскресенье 29 марта - это было пасхальное воскресенье, - последовало кровоизлияние в мозг. Художник еще борется. Задыхается. Хрипит. Затем его массивное тело расслабляется на постели в темном углу комнаты, где мебель из красного дерева отбрасывает размытые пурпурные отсветы. На стенах висят многочисленные религиозные картинки. Однорукий отец устроит своему сыну пышные похороны. Часы бьют десять.
Ее обрели.
Что обрели?
Вечность! Слились
В ней море и солнце!...

Georges - Pierre Seurat скончался 29 марта 1891 года в возрасте тридцати двух лет, всего за несколько месяцев до смерти своего сына. Сын художника от Мадлен Кноблох, заразившись, умирает 14 апреля, 24 мая в Ренси умирает и его отец. А ребенок, которого ждала Мадлен, так и не увидит света.
Что касается творческого наследия Сёра, то с ним будут происходить печальные вещи.....

Прочитать книгу А. Перрюшо, посвященная Seurat Georges - Henri Perruchot "La vie de Seurat."
Перевод с французского. Г.Генниса; Послесл. К.Богемской
можно здесь

Великолепный вечный гений
не страшится забвения.
Малларме.