Все время все забываю.
Стою тут на балконе, курю. Идут две девахи, и одна чета пялит на меня, и сначала это льстит, потом начинает раздражать, потом где-та в мозге мысля рождаеца что я както должен отреагировать. Тут она толкает локтем в бок вторую и кивает на меня, что уже кажеца подозрительным. Вторая поворачиваеца, улыбаеца, и вводит меня в полный ахуй фразой "Я ТОЖЕ СЕБЕ ТАКОГО ХОЧУ". Моя левая бровя резко ползет вверх кудато на затылок, а в башке мысля что я хуйзнает как на это реагировать, а через секунду я начинаю догадываца, потом поднимаю голову и вижу на форточке надо мной свою сиамскую кошку.
И как я мог забыть про кошек у меня же их три.
P.S.: раз я забыл про трех кошек, значит не все потеряно, и ты тоже когданибудь исчезнешь из моей головы.

В колонках играет - Nine Inch Nails - Right Where It Belongs
Я нажимаю «REWIND» и мы видим меня маленького, лет восьми или семи.
Теплым июньским днем я иду по бульвару своего родного пригорода. Солнечный свет, такой естественный, такой яркий, ложится на асфальт, на ухоженные газоны, на серебристые автомобили, на загорелые лица людей, заставляя все вокруг улыбаться и смеяться, просто так, просто потому что никто не запрещает, и это здорово, это замечательно. Прогретый воздух теплым одеялом обворачивается вокруг твоего тела, но тебе не жарко, тебе хорошо. В небе птицы, много птиц, они летят неторопливо, важно. Мистер Грин в своей соломенной шляпе косит лужайку у небольшого коттеджа. Домик небольшой и скромный, но построенный на честно заработанные деньги. Мистеру Грину уже за пятьдесят, но он только полтора года назад въехал сюда со своей семьей: всегда веселая толстушка жена Миссис Грин и просто потрясающая дочурка Бетти. Раньше они жили в каком-то Гетто, уж не знаю, что это за город такой, думал я, когда услышал это слово, но взрослым это место почему-то не нравится. Мистер Грин приподнял соломенную шляпу а-ля «Я белая рвань с юга», как называли ее родители, и кивнул, когда увидел меня. Я еще шире улыбнулся и кивнул в ответ. Хорошие люди, эти Грины, но родителям они почему-то не нравились.
В голове играет сама по себе песня какой-то старой группы: "See the animal in his cage that you built...". Даже названия не помню, просто слова и мотив.
Я иду дальше. А вот и Бетти Грин. Она играет с другими девчонками, одна из них Коллетт Браун, и какими-то парнями, не местными, на лужайке у Браунов. Бетти старше меня лет на пять, но мне не нравятся девчонки моего возраста, мне нравится Бетти Грин. Она уже походит на взрослую женщину, думаю я. Я до сих пор не решился подойти к ней, но уверен, что когда-нибудь это сделаю. А лучше, если она сама подойдет. Но родители говорят, чтоб я особо на нее не облизывался. Бедные не водятся с богатыми, говорят родители. Бедные прислуживают богатым. Я сильно сомневался в правдивости их слов. Мистер Грин никому ведь не прислуживал, он работал на заводе. И вообще, всегда такой приветливый, такой добрый, и его жена, и Бетти.
Что это за уроды трутся вокруг нее? Я младше их, и их больше, что еще больше злит меня. Я, конечно, кинусь в драку, если будет какая-то угроза Бетти с их стороны. Но как быть уверенным, что она сама не скажет «отвали, мелочь», как быть уверенным, что ей самой не нравятся эти залетные? Один из них, в тяжелой кожаной куртке и с прилизанными назад волосами, явно лидер, уверенный такой, клеится к Бетти. Его друзья тоже, в общем-то, не лохи, но рядом с ним выглядят довольно дебильно. Они о чем-то разговаривают, но о чем, черт подери? Вдруг Коллетт Браун толкнула одного из ребят. Тот упал, а девчонки звонко расхохотались. Парни явно не ожидали чего-то подобного и, обиженные, ретировались. Девчонки продолжали смеяться. А потом Бетти Грин повернулась и, ты не поверишь, она увидела меня и помахала мне рукой. Я кивнул, потом попытался поднять руку в приветствии, но от волнения жест вышел настолько неуклюжим, что и понять-то толком было невозможно, что я пытался сделать. Бетти улыбнулась еще шире (боги, как она красива!), и я еще раз подумал, что таких потрясающих дней просто не бывает. У меня даже не было чувства, такого тревожного чувства, которое обыкновенно сопровождает подобные счастливые дни, чувства, что все это может в миг закончится. Я просто радовался жизни.
Я понял, что слишком пристально смотрю на Бетти и слишком широко улыбаюсь, и что, вообще, мне бы надо охладиться. И, какая удача, я замечаю невдалеке фургон с мороженым. Такой большой розовый фургон, как в мультике, звенит себе через динамик. Я покупаю большой ванильный рожок и сажусь на ярко зеленую скамейку дальше по дороге.
"Are you sure what side of the glass you're on?"
У дома напротив малыши пускали мыльные пузыри. Большие, переливающиеся на солнце пузыри. Они не лопались. Летели.
Густая злоба поднялась из поджелудочной железы и опалила губы огнем. Ванильное мороженое оказалось клубничным. Не красным, не розовым, а желтым, но клубничным. Я услышал дикий скрежет несмазанных деталей тысячелетней шарманки у себя над головой, когда преподобный Уайт подошел ко мне.
- Здесь не занято? – спросил приходской священник, кивая на свободное место на скамейке.
- Нет. – выдавил я, не отрывая глаз от гадости, стекающей из рожка на асфальт.
Преподобный Уайт сел.
- Ты ведь Адам, да?
- Я не люблю это имя. – я и правда не любил, когда меня звали Адамом.
- И как ты хочешь, чтобы тебя называли?
- Лекс.
- Но ты же Адам.
- Я Лекс.
- Как Лекс Лютер?
- Да.
- Странно. – Уайт сказал это с чувством, будто он и правда считал это странным, но лицо его оставалось каменным. – Я думал все мальчишки хотят быть Суперменами, а Лекс Лютер, если я не ошибаюсь, злейший враг Супермена.
- Я не хочу быть Суперменом, я не хочу быть Лексом Лютером, я просто хочу, чтобы меня звали Лексом. Просто Лексом.
"What if all the devils and the gods, all the living and the dead..."
- Но ведь имя Адам тебе дали родители, ты должен уважать их и их решения, какими бы они ни были. Так говорит Священное писание. – Уайт выдержал паузу. – Кстати, почему ты не был в церкви в прошедшее воскресенье? Я видел твоих родителей, но не тебя.
- Вы знаете всех, кто ходит в церковь? – я действительно был немного удивлен.
- Бог знает всех. Бог знает все. Я не Бог, но я его слуга. Видишь? – Уайт наклонился и оттопырил указательным пальцем левое ухо. За ухом была дыра размером с пятицентовик.
- Что это? – скривился я.
- Ты не ответил на мой вопрос. Ты не был в церкви на прошлой неделе. Почему?
- Я почувствовал себя плохо. Живот, знаете ли. Так что я остался дома. Съел, наверное что-то не то.
- Ты говоришь правду?
- Да.
- Перед этим распятием? – Уайт коснулся маленького серебряного крестика на своей шее.
- Да.
- Так мал, и так грешен. Ты лжешь.
- Нет.
- Лжешь! – седые волосы на голове преподобного Уайта встали дыбом, но я смотрел на его ухо.
- Да нет, вроде.
- Ты соврал своим родителям, и теперь ты врешь мне. Наглец! У тебя не болел живот! Ты просто не захотел идти в церковь! Я все знаю! Смотри… - он снова оттопырил ухо. Там была дыра.
- Не докажете. – усмехнулся я.
- Ты остался дома и думал об этой грязной девчонке, Бетти Грин, и трогал себя.
- Я… я… да что вы вообще… - я перепугался, а лицо наверное залила краска, то ли от испуга, то ли от смущения, то ли от смеси испуга, смущения и отвращения к этому козлу.
- Бог все видит!
- Бога нет! – вырвалось у меня. Я решил, что эти слова позлят Уайта.
Но тот вдруг как-то успокоился и мягко сказал:
- Бог есть. Иначе откуда я все это знаю?
- Он что, подглядывает за мной?
- Не подглядывает, ты, маленький богохульник, Он видит.
- Если он подглядывает за маленькими мальчиками, что в нем такого хорошего? За что вы все любите его?
- Ты еще мал, чтобы понимать действия Его и волю Его. Возможно, тебе и не будет дано познать это. Но ты должен просто принять это, как должное. Многие так делают, почти все.
- Но я не хочу принимать!
- Тогда ты окажешься в аду.
- А откуда вы знаете, что ад – это плохо?
- Так говорит Священное писание.
- Не знаю, не читал. – я посмотрел на клубничный кефир, стекающий из вафельного рожка с ванильным мороженым. – Что там еще написано?
- Все. – многозначительно произнес мистер Уайт, пристально глядя на меня.
- А там не написано, почему ванильное мороженое ни с того ни с сего становится клубничным?
- Нет. Но это очень важный вопрос. – без тени сарказма в голосе сказал священник. – Очень важный, правильный вопрос. Ты сам как думаешь?
- Ванильное мороженое не может быть клубничным, я думаю. Потому что оно ванильное, никакое другое. Это ошибка…
- Нет, это не ошибка. Подумай. Ты любишь клубничное мороженое?
- Терпеть не могу. Потому и купил ванильное… Дьявол!
- Именно он. – улыбнулся Уайт.
- Что?
- Я сказал «именно он». Дьявол.
- Не понимаю. Вы хотите сказать, что дьявол сделал мое ванильное мороженое клубничным? Но зачем?
- Низачем. Просто он плохой, и он любит делать людям плохо.
- Плохой? А Бог хороший?
- Да.
Я попробовал мороженое.
"An elaborate dream..."
- Оно все еще клубничное. – сказал он. – Почему дьявол сделал мое мороженое плохим, а Бог не делает его хорошим, ванильным?
- Допустим твое мороженое станет снова таким, как ты любишь. Однако однажды оно уже было осквернено. Сатаной. Ты станешь его есть?
- Почему нет?
- Потому что его уже коснулся Нечистый. Бог может сделать его хорошим, вкусным, может даже превратить его в мороженое, несущее благодать. Но подумай, стоит ли Ему размениваться на такие мелочи, как плохое мороженое?
Я задумался. Одно испорченное мороженное – мелочь по сравнению с большим розовым фургоном, набитым хорошим мороженым. Один розовый фургон, набитый испорченным мороженым, - мелочь по сравнению с большим розовым заводом по производству хорошего мороженого. Один розовый завод, изготовляющий плохое мороженое, - мелочь по сравнению с одной хорошей Бетти Грин в розовой мини-юбке. Одна испорченная Бетти Грин…
- Знаете, мистер Уайт…
- Преподобный Уайт.
- Не ебет. Я люблю клубничное мороженое. – я в два присеста осилил вафельный рожок с ягодно-молочным коктейлем, в который превратилось мое мороженое. Я облизал пальцы. – Очень, мать его так, вкусно. Знаешь, чем плох белый цвет, Уайт? Его легко запачкать. Ты носишь черную сутану, потому что на черном хуже видно пятна грязи. Но от меня тебе не спрятаться, гондон. Потому что ты Уайт, клирик, ты Белый.
Священник почувствовал, что задыхается. Лицо горело, он пытался что-то сказать, но не знал, что именно можно сказать в такой момент, как этот, поэтому из его глотки вырывались лишь нечленораздельные звуки вперемешку со зловонными парами из недр его похабного чрева. Он поднял свою волосатую руку, чтобы просто ударить меня, мальчишку, который потихоньку ускользал из этого мира Большой Неправды, впереди маячила земля под сводами красного неба, расчерченного желтыми буквами. SHOOT.
"You can leave in this illusion, you can choose to believe!.."
Но я не ускользнул. Уайт не ударил. Мы оба уставились на только что подошедшего мистера Грина. Сказать, что он был немного не в себе, значит не сказать ничего. Его лицо побледнело в несколько раз, даже обычный летний загар рабочего человека куда-то исчез. Он едва дышал. Он немного шатался, и я сначала подумал, что он пьян. Но мистер Грин не пил. У него не было проблем с алкоголем, он просто не любил пить. И сейчас он был трезв. Потом я содрогнулся. Мистер Грин держал перед собой розовую юбочку Бетти. На ней черным маркером было написано «Мы тут все заводные болванчики».
- Мистер Грин, что с вами? – я спрыгнул со скамейки и сделал шаг в его сторону.
- Мы тут все заводные болванчики. – одними губами произнес мистер Грин, а через секунду раздался выстрел и его затылок превратился в облако красной пыли.
Подбежал какой-то парень с дымящимся револьвером в руке:
- Вы в порядке? – спросил он.
- В полном. – ответил Уайт.
- Что… что здесь… - я помолчал, а потом выпалил, - Ты гребаный ковбой, что ты наделал?! Ты убил мистера Грина! За что, за что, мать твою, гребаный ковбой!
- Эй, полегче, парень. – стрелок убрал револьвер в кобуру. – Никакой я не ковбой. Федеральное Бюро Расследований, отдел по борьбе с терроризмом. – сказал он, обращаясь скорее к Уайту, чем ко мне. – Специальный агент Банана. Этот человек…
Я сквозь слезы вселенской горечи и скорби по мистеру Грину дико заржал, как необъезженный конь:
- Ты, блядь, Банан!.. Мистер Грин не должен был умереть от рук козла с таким именем! Ты слышишь, падаль?! Ковбой Банановый Джо, еб твою мать!.. Блядь, за что?! За что ты убил его?!
- Эй, парень… - Банана растерялся. Я уверен, он всегда терялся, когда смеялись над его именем. – Парень, ты бы хоть из уважения к власти попридержал свой язык. Этот человек, Джеремайа Грин, изготавливал в подвале своего дома оружие массового поражения. Он был коммунистом, парень. Ты ведь знаешь, что это за люди, так ведь?
Я упал на колени перед телом мистера Грина и зарыдал.
- Коммунисты враги всего христианского мира. – прогудел преподобный Уайт.
Я, отчаянно вытирая вновь подступающие слезы, шептал: «суки, суки, суки, суки».
- Он оказал сопротивление при аресте, парень. – Банана только сейчас понял, что надо бы извиниться. – Ударил нашего сотрудника. Извини, что так вышло. Детям не следует видеть смерть. Я думаю, тебе стоит уйти отсюда подальше…
- Сам иди куда подальше, сука! УБИЙЦА!
Я вновь опустил голову и заплакал. Тут я вспомнил последние слова славного мистера Грина. Мы тут все заводные болванчики, сказал он. Что он имел в виду? Кто, мы? Мы все? Заводные болванчики? Что-то здесь неправильно, нечисто. Он ведь держал в руках юбку Бетти, вдруг вспомнил я. После выстрела мистер Грин упал прямо на нее. Я вытащил розовую юбчонку из-под бездыханного тела. Мы тут все заводные болванчики. Ну точно, это юбка Бетти. Я задрожал. От злости, от жалости. Да. Но еще я задрожал от страха. Я видел Бетти Грин где-то двадцать минут назад. И эта розовая мини-юбка была на ней. Я вскинул красные от слез и гнева глаза на Бананового Джо.
- Элизабет. – Банана поежился под взглядом ребенка. – Она напала на нас… вступилась за отца, наверное… - агент сделал шаг назад, потому что я встал и сделал шаг вперед. – Она в порядке, парень. Но… понимаешь…Она наказана. С ней сейчас ваш директор школы…
Я рванул по дороге что есть сил. Последние два слова… Черт! Директор школы, чертов религиозный фанатик, Свидетель Иеговы. Безумный фашист с кожаной плетью за поясом. Мистер Блэк.
Через тридцать секунд я услышал тихий детский смех и громкие крики Блэка. Возле дома Гринов собрались люди, соседи все, на лицах улыбки. Дети смеются и машут руками вслед отъезжающему черному фургону. В фургоне миссис Грин, накачанная транквилизаторами. Я останавливаюсь и с распахнутыми глазами пытаюсь понять, что за повод для веселья в такой поганый день. Я слышу громкие… что это, шлепки? Звук противный, звук ужасный. Я подхожу ближе. «Вонючие коммунисты», слышу я, «Так их», говорят соседи. Я подхожу еще ближе и вижу огромную тушу мистера Блэка на крыльце Гринов. Он сидит на ступеньках в неизменном черном костюме, который только подчеркивает нескладность его жирного тела. На его коленях животом вниз лежит Бетти. Без юбки. Трусики спущены. Блэк бьет ее по попе. Каждый удар неизменно оставляет красный отпечаток его пухлой ладони и сопровождается чем-то вроде проповеди о Красном Дьяволе в лице коммунизма и необходимости следовать закону и Конституции. Бетти, похоже, без сознания. Соседи и их маленькие ублюдки смеялись над Бетти. Над моей Бетти.
Я зарычал:
- БЛЭЭЭК!!!
Тот вскинул голову. Выражение критической свирепости скривило его и без того уродское лицо.
На мое плечо легла рука преподобногоУайта, подошедшего сзади.
- Не надо, сынок.
Я повернулся к нему. Рядом с ним стоял агент Банана. Большой блестящий револьвер находился в кобуре на его бедре. Так близко.
- Не делай того, о чем можешь потом пожалеть, Адам.
- Отъебись, Уайт. – я кинулся на агента, но тот увернулся, и я упал, а Банана добил меня ударом колена в челюсть. Я почувствовал как кровь наполняет мой рот, и начал терять сознание, когда Блэк поднял меня за шиворот над землей.
У дома напротив малыши пускали мыльные пузыри. Большие, переливающиеся на солнце пузыри. Они не летели. Лопались.
- Ты хочешь меня убить, Адам? – он ударил кулаком в мой живот.
- Я заберу ее, малыш, - прошептал он мне на ухо. – Я заберу ее.
Я поднял глаза. Блэк улыбался.
- Я могу читать твои мысли, - шепотом сказал я.
- Что? – он не расслышал и наклонился ближе.
- Я могу читать твои мысли, - громко сказал я и вцепился ногтями в его лицо.
Он закричал и сдавил мое горло рукой. В глазах потемнело, но я видел, как небо над моей головой разверзлось, обнажив огромный ржавый часовой механизм, и одна из шестеренок со скрежетом покинула его и, набирая скорость, раздувая облака, полетела вниз. Я видел как все задрали головы вверх. Я видел как они тоже видели это. Огромная шестеренка упала где-то внизу пригорода, где асфальт и земля взорвались, поднимая вверх обломки домов, переворачивая в воздухе машины. Синий бьюик моего отца упал с небес и раздавил всмятку Блэка и меня.
Теперь я уже и не скажу точно, что было на самом деле в тот июньский день.

"And it's all right where it belongs..."

Ты знаешь, чем все кончится?


19.

Если бы Мистер Краб был психологом, он бы обязательно написал ученую работу с названием «Эгоизм и Бисексуальность», где подробно описал бы, как второе непременно вытекает из первого. По долгу службы ему приходилось наблюдать бисексуальные отношения, а в модельном бизнесе таких чрезвычайно много. Процентов 90 моделей, как женщин, так и мужчин, открыто выражали свои бисексуальные наклонности, плюс ко всему каждый из них был абсолютный эгоист. А остальные 10, по мнению Мистера Краба, не проявляли эгоизма, таким образом, крабья логика провела взаимосвязь между этими явлениями. Надо признать, это скорее его глубоко похороненное либидо придавало столько значения сексуальным отношениям своих подопечных, поэтому Мистер Краб любил проводить тренинги по сексуальному воспитанию.
- Таким образом, куннилингус будем считать причиной кариеса, герпеса, ангины и гастрита, - этими словами он закончил очередную двухчасовую лекцию.
Ева не слышала ни слова, поглощенная своими мыслями и рисованием в блокноте. Краб отпустил всех, но попросил Еву остаться. Он подошел к ней и сел на стул напротив:
- Как ты?
- Не знаю, босс.
- Я же вижу тебя что-то гложет, Ева.
- Я… это сложно, босс… и я не могу говорить об этом… ну вы понимате…
Мистер Краб тяжело вздохнул и напряженно уставился в окно.
- У меня с дюжину различных воспоминаний о том, как от меня ушла жена…
Глаза Евы расширились, она посмотрела на своего начальника.
- Ты ведь никому не скажешь? Знаю, не скажешь, я доверяю тебе, Ева.
- Не скажу, - выдавила она.
- Большинство помнит лишь пару предыдущих… не знаю, как это назвать… реальностей. Другие не помнят вообще ничего. Может и я помню лишь малую часть.
- Их двенадцать, - прошептала она. – Сейчас двенадцатая…
- Я не хочу этого знать, Ева.
- И это невозможно, босс…
- Все же не говори никому, прошу тебя.
- По уставу я должна. Но не скажу.
- Да, и тот факт, что ты никому не скажешь, пугает меня еще больше, – он вытер клешней испарину на своем лбу, что невольно выступила там.
Ева кивнула.
- Первый раз жена меня бросила потому, что я разорился. Второй – я был алкоголик. Предпоследний – из-за моей импотенции. А сейчас… моя жена умерла. Она не бросала меня. Ее сбила машина. – Мистер Краб заплакал.
Ева хотела сказать что-то вроде «мне очень жаль, босс», но ком встал в горле, и она промолчала.
Мистер Краб собрался с силами, и остановил дрожь в голосе:
- Ева, я понятия не имею, чем вы там занимаетесь и что ты делаешь для Ордена, но, пожалуйста, ради бога, будь осторожна.


20.

Я не мог унять дрожи в коленях, выходя из кофейни в ночной город. Пора бы привыкнуть, но волнение все же неизменно сопровождало мои вечерние приключения. Дождь мутной стеной прикрывал силуэты города, заливал дороги потоками свежей грязной воды, как в гребанном Таиланде. Бурлящая муть выгодно отражала огни города, эти мигающие светофоры и неоновую рекламу, и не менее выгодно должна была смыть с меня подозрения. Я повернулся к стеклянной двери, чтобы осмотреть свое отражение на предмет каких либо подозрений, а табличка черными буквами «CLOSED» намекала мне, что я сейчас обязан не спалиться перед случайными прохожими. Мое молодое, изрезанное неглубокими, но достаточно четкими морщинами, лицо довольно таки быстро приобретало невозмутимое выражение. В отражении этой же стеклянной двери я увидел кривое мокрое такси. Автомобиль остановился позади меня, а водитель, чье лицо скрывалось в темноте салона, прокричал, пытаясь заглушить шум дождя:
- Эй, приятель, подбросить?
Я обернулся.
- Дешевле возьму, все равно в парк порожняком иду.
Я кивнул и вошел в стену дождя, стараясь идти как можно медленнее, чтобы больше промочиться. Все равно искать такси посреди ночи будет затруднительно, а перед таксистом я уже, если что, спалил свое лицо, поэтому я сел на заднее сиденье автомобиля.
- Погода славная, приятель, - водитель улыбался мне в зеркало заднего обзора. Жиденькая поросль над верхней губой придавала его лицу еще более крысиный вид, чем даже его длинный нос и странной формы уши.
Я назвал ему свой адрес, и машина тронулась.
- Давно так не поливало город, да, приятель? Ни одна собака не вылазит. – он продолжал улыбаться и иногда поглядывать на меня.
Ни одной собаки на улице и правда не было, даже машин или других такси, я подумал, что мне все же повезло с парнем и попытался прикинуть, сколько сейчас должно быть времени.
- Ты посмотри, как заливает!
Вода действительно была уже высоко, того и гляди начнет просачиваться в машину.
- Это твое кафе?
- Какое?
- Ну время три часа, а ты выходил из кофейни, я знаю эту кофейню, милое местечко, только курить нельзя, и закрывается рано, часов в 10 вроде, вот я и подумал, что оно твое.
Нет, не повезло мне с этим парнем.
- Да и лицо мне твое знакомо. Знаете, мне приснилось, что тебя показывали по ТВ, мол ты тот самый убийца сектантов. – водитель весело засмеялся.
Потом он свернул на перекрестке, недалеко от моей улицы. Только моя улица была прямо.
- Да это ты и был, да?
Он смеялся.
- Ну и кто ты? – как можно спокойнее спросил я.
- Скажем так, я представляю организацию, которая очень в тебе заинтересована.
- Сторожевая башня?
- Нет. Можно сказать, мы твои друзья, но пусть это будет небольшой тайной, пока мы не добрались до места. И кстати, двери заблокированы на всякий случай, как ты мог бы уже догадаться.
Водитель почти смеялся.
- Мы за тобой давно наблюдаем, мы знаем, что ты не вооружен только после очередного своего дела. Да и делом то это трудно назвать. Ты ведь развлекаешься, да? Но оружия при тебе сейчас нет. Ты его оставил возле трупов этих тупых сектантов в кофейне. Ты всегда так делаешь. Единственное, чего мы не можем понять, так это зачем ты их убиваешь. Но это нас интересует впринципе не так сильно, как тот факт, что ты каким то образом связан с этими искажениями.
- Искажениями?
- Наша, я думаю не будет ничего страшного если скажу, Стая, объединяет людей, которые помнят каждое из этих искажений. Мы помним даже самое первое, приятель. Ты едва ли еще помнишь последнее. Помнишь Майло? Она соскучилась по тебе, - водитель засмеялся.
- Майло?
- Ну эта, та самая крыса.
- Это же был сон.
- Джимми Панк вчера вечером после работы встретился с тобой в баре на цокольном этаже вашего дома, и рассказал тебе свой так называемый сон. Мы в курсе, что ты в курсе. Ты же знаешь, что все это реальность, не так ли, Адам? – он улыбался.
- Ударение на первый слог. Не адАм, а Адам. Это значит, что ты знаешь меня только по документам. Значит, ты знаешь очень мало, и вообще ты всего лишь водитель, так ведь?
- Да, я водитель, но знаю я достаточно. – водитель казался обиженным. – Не выпендривайся, приятель, только мы сможем тебя защитить. Да и то, что ты в прошлый раз убил омлетом нашего агента под прикрытием, заставляет нас расценивать тебя как опасного субъекта, Адам. Мы по одну сторону баррикад.
- Каких еще нахер баррикад? Я вообще не в теме. Мне плевать на все это.
- Знаешь, приятель, мы в Стае не только помним все искажения. Мы еще и не подвержены им. Невозможно иметь двенадцать разных воспоминаний и выжить при этом, правда я слышал о таких людях, но верю, что это не больше, чем миф. У нас одна память обо всех этих двенадцати искажениях. И если мы умираем в одном из них, то ни в каком другом последующем мы не воскреснем.
- Я не понимаю о чем ты.
- Мы с братом росли, подстраиваясь под эти искажения. Жили на помойках и в подвалах. Нашу младшую сестру задрали коты, приятель. Прямо перед супермаркетом. Куча народу вокруг. Никто не помог. И как по твоему, кто виноват в ее смерти? Эти коты, или люди, которые не вступились за нее? Непричастных нет, приятель.
- Бог ты мой, ты же сам грызун, - я выдохнул и невольно вжался в кресло, увидев тональник потекший по его лицу.
- Да, - он вытер щеку, обнажив серую шерсть под смазанным кремом. – В этой реальности мы вне закона, вот и прячемся. Ты даже не представляешь сколько нас на самом деле среди людей. И мы даем тебе шанс узнать больше, шанс на спасение и защиту, потому что ты действительно в опасности. До последнего искажения Адам, пуля летела прямо тебе между глаз. И когда она коснулась твоей кожи, произошло искажение. Это ведь странно, Адам, не так ли?
- Мне все равно, останови машину, я ухожу.
- Тот агент, которого ты убил омлетом, это был мой брат…
Я достал из кармана шариковую ручку.
- И если ты нам окажешься бесполезен, - засмеялся таксист, - прошлая реальность была такая чушь, а вот эта… мне нравится…
Я вонзил ручку ему в шею. Машина ускорила ход, и казалось, вся погрузилась в воду.
- Я не хочу ничего знать.
Ручка скользила в моей руке, мокрой от теплой крови.
- Мне не нужна правда.
Водитель хрипел и вертелся.
- И мне не нужно спасение.
Нос автомобиля резко потянуло вниз, потом от удара меня кинуло вперед салона, и плотный поток грязной воды хлынул в перевернутое такси. Я чуть не захлебнулся в этой луже, но сумел наощупь выбраться через разбившееся окно в двери. Машину затянуло в какую-то неглубокую яму, ее колеса торчали над поверхностью воды.
Когда пытаешься изменить себя, главное постараться не изменить себе.
Домой пришлось идти пешком.



21.

Генри лежал в кровати и писал под себя. В нем было много воды. Теплая лужа очень быстро заливала кровать, матрац не успевал впитывать влагу, поэтому лужа стремительным потоком выходила из берегов, Генри слышал как желтый дождик, который он устроил, стучит по паркету. «Вот бы еще покакать, - думал Генри, - Тогда мама совсем заебется убирать все это». Но какать не получалось. Генри тужился, его лицо краснело, вены на шее и лбу вздувались, как толстые, мясистые черви, но ничего путного из этого не выходило. Тогда он очень громко заплакал.
В ту же минуту в комнату влетела его мать:
- Ах, Генри, ты опять надудолил! - заботливо заверещала она, - Опять маме разбирать твои какашки!
- Я не какал, - надулся Генри, - я просто насикал.
- Ты еще поспорь со мной, пиздюк, - очень ласково сказала мама, взяв в руки грязную, вонючую тряпку. – Был бы жив папа, он бы тебе хорошенько вдул.
Папа Генри преставился очень давно. Мама Генри хорошо позаботилась об этом.
- Твой папа был большой драчун. – мечтательно произнесла она, на мгновение уставившись в окно, мимо которого быстро, как маленькая, юркая мышка, пролетело птичье говно. – Хоть у него и была больная голова, он был большим храбрецом, и отваги ему было не занимать.
Она подняла Генри с кровати и, поставив на пол, принялась вытирать его вонючей тряпкой. Мамаша была очень здоровой и сильной женщиной, не каждая сможет так легко поднять такую огромную, стокилограммовую тушу, как Генри. Даже после того, как она вытерла его, он продолжал вонять мочой. Только теперь в его запахе появилась еще и примесь какой-то тухлятины, видимо от самой тряпки.
Генри, так и продолжая стоять на полу, пока его мать разбирала обоссанную постель, взял в руки игрушечного солдатика.
- Млечный путь, Млечный путь! – пискляво закричал он. Он всегда кричал «Млечный путь!», когда играл с этим солдатиком. Что это означало, было секретом даже для его матери.
- Да, блин, Млечный путь, придурок мелкий. – очень тихо сказала мама.
- Млечный путь, Млечный путь!
Генри орал про какой-то Млечный путь, хотя даже не знал, что это, черт подери, значит, а в голове крутился минувший сон. Там было огромное чистое поле пшеницы под большим голубым небом. В поле росла толстая, коренастая сосна. На ней сидела белка с шишкой в маленьких лапках, на которых были надеты розовые перчатки.
Генри заткнулся и поставил солдатика на тумбочку, где стояли пластмассовые динозавры, трансформеры и фигурки маленьких рэпперов.
- Ма… - только заикнулся он, как его мать сразу отреагировала:
- Нет, не куплю я тебе Барби, маленький извращенец!
- Я не про Барби… - хотя он очень давно мечтал о Барби, сейчас он и правда хотел поговорить совсем не об этом.
- На улицу не пущу. Там одни шлюхи и садисты! Они все очень шустрые! Тем более твои ровесники не будут играть с тобой. Твои ровесники уже работать давно пошли.
Генри задумался на секунду:
-… Но я не хочу работать.
- А тебе и не надо работать!
- Чудесно. Но я не об этом… Мне приснился сон сегодня. Там было поле, а в поле сосна, а на сосне белочка в розовых перчатках…
- Придурок… - опять очень тихо сказала мать.
- А в лапках шишечка…
- Блин…
- И вот эта белочка сказала, что моя мама, то есть ты, на самом деле не моя мама, а кукла, как Барби…
Если бы мать Генри не стояла к нему спиной, если бы он видел выражение ее лица и если бы он не был таким тупым, то он, возможно, заподозрил бы что-то ужасное, что-то, что могло бы спасти ему жизнь в дальнейшем. Но она стояла к нему спиной, он не видел выражения ее лица и он был, прости Господи, полным идиотом.
- Что еще сказала твоя белка? – она обернулась, приняв какую-то хищную, ощетинившуюся позу, полуприсев на своих коротких толстых ногах, изрисованных почти черными варикозными венами.
Потом Генри сказал одно единственное слово, которое продлит ему на некоторое время, на очень короткое время, его жалкую жизнь:
- Ничего.
Ему было не привыкать лгать своей матери, но в этот раз он ощутил странное, страшное чувство правильности того, что он делал.
- Ничего? – прищурилась она.
- Ничего. – замотал головой Генри.
- Ничего, значит…
Он кивнул.
Мать сделала вид, что поверила, и продолжила работу:
- Ох, растут дети, стремительно растут. Сорок два года назад родила я тебя, балбеса, и за все эти сорок два гребанных года ни разу от тебя помощи никакой не допросилась…
- Но ты и не просила, ма…
В комнату важно прошла совершенно лысая кошка. Генри проявил невероятное, удивительное усилие своего птичьего мозга:
- Мамуля, я могу сходить в магазин. Куплю что-нибудь вкусное для Лысика.
Некоторое время она молчала, натирая вонючей тряпкой зассатый пол. Генри уже начал бояться, что она что-то заподозрит.
- Вкусненькое он что-нибудь купит. Ты же знаешь, какую дрянь жрет твой Лысик.
Генри и правда знал, что кошачий корм очень невкусная дрянь. Когда ему было тридцать четыре, он попробовал какие-то консервы из миски тогда еще очень молодого Лысика и обкакался. Он до сих пор помнил тот случай.
- Возьми из комода деньги и просто купи то, что я всегда покупаю для нашей кошки. - Лысик, несмотря на мужскую кличку, была кошкой, а не котом.
- Хорошо, мам…
Хитроумный, коварный план Генри сработал. Ему нужно было выбраться из дома, и он с этой задачей справился блестяще настолько, насколько это вообще может быть в его случае.
Он не договорил о своем сне. Кроме всего прочего, белка в перчатках сказала ему, что он должен как можно скорее добраться до кукольного театра, что в центре города.

На мое совершеннолетие папа отвел меня в цирк. Приезжие артисты из Восточной Европы (тогда то я и понял, что глубже Европы нету жопы). Первым номером были педофилические зарисовки венгерских гусар, это нам неинтересно, так что опустим, тем более что мой папа тогда это никак не прокомментировал. Потом появились силач Таня Голикова и карлик Наташа Никитина. Начали они с обычных акробатических трюков и комичных ситуаций, а потом силач встал на четвереньки, и карлик стал засовывать ему в анус пудовые гири, связанные между собой цепью. На 15й гире я сбился с их счету. Силач краснел и потел и иногда громко дышал. Когда карлик закончил, он сделал круг по арене, размахивая маленькими руками, а потом резко выдернул цепочку этих самых гирь. Следом за последней гирей силач обосрался. Вонь и брызги по всей арене сопровождались взрывом аплодисментов, а карлик принялся вылизывать каждую гирю. Тогда мой отец сказал, пожалуй, самый важный совет в моей жизни:
- Сынок, совершеннолетие дает тебе свободу. Гораздо в большей степени свободу, чем ответственность, хоть последнюю так и преувеличивают. Ты волен распорядиться своей свободой, как только можешь, но еще лучше, если получится взять от своей свободы БОЛЬШЕ ЧЕМ ТЫ ВООБЩЕ СПОСОБЕН. Я не буду учить тебя жизни, потому что сам не так уж пиздато все сделал. Живи, как сможешь, старайся жить лучше. Делай запретные вещи, употребляй запрещенные вещи, бери то, что нельзя брать. Делай что угодно. Но. Пожалуйста, не проеби ее так же бездарно, как эти два ублюдка на сцене.

В 20 лет ты занимаешься какойнибудь экстремальной хуйней и думаешь что и через 20 лет будешь таким же полудурком и тебе это нравится. А если какойнибудь там умник вздумает со снисходительной улыбкой тебя учить жизни, и скажет мол повзрослеешь, то ты имеешь полное право послать его нахуй, ведь тебе 20, это значит ты молод, и если ты собрался посвятить свою жизнь какойнибудь необычной хуйне типа рисование ягодицами или прыжки с парашютом в длину, то ты вообще пиздат и никому ниче не должен.
Я проснулся посреди утра и смятой кровати и глянув на свое отражение в зеркале, что было возмутительно горизонтально приклеено прямо на потолке, совсем не узнал ни себя, ни кровать, ни это зеркало, и слегка прихуевши, встал а точнее сел.
Казалось, я проспал пару месяцев, и отголоски минувшей сонной фантазии стучали в голове безобразными фразами и картинками. Во сне, не поверите, я хотел трахнуть свою дочь (которую я на самом деле не видел тысячу лет), но она не дала, зато дала крыса, и это вообще жесть (мне правда понравилось, но это же мой сон). Потом навалили копы, и произошла редкостная чушь. Одного я замочил омлетом, другого крыса подстрелила в мошонку и он умер от неожиданности и болевого шока. А потом я стал падать вверх, наблюдая как пол подо мной трескается и крошится. Странная фигня и непонятно к чему, славно все же, что я проснулся.
Я посидел и на самом деле позже встал, вместе со мной с некоторым запозданием встал мой маленький пенис, что заставило меня встревожиться и почесать его.
Синяя заря синими полосками, минуя жалюзи, ложилась на пол моей комнаты и рябила в глазах. Я зевнул, и едва открыв рот, выпустил облако перегара, что заставило меня вспомнить, что я вчера бухал вино. Вполне логичное объяснение пизданутому сну.
Потом тебе исполняется 22 года и ты вдруг обнаруживаешь, что в твоей губе нет больше этого ебанутого пирсинга, что на голове человеческая прическа, а не пробритая джиллетом танзура, ты вспоминаешь, что забыл наколоть на шее эти дебильные звездочки и вшить в лоб рога из нержавейки, ты вдруг понимаешь, что ты другой человек. И либо радуешься, либо...
Я засовывал в миксер яйца и делал выпады и приседания, что делать было крайне неудобно. Из моего окна был виден Уотч-Тавер, чья стеклянная крыша бликовала предрассветными лучами. Ненависть к тем, кто на самом деле сидел в этой архитектурной причудливой приблуде, вскипела во мне, и засвистел чайник, который находился, несомненно, ниже пояса.
Я позавтракал и в мою дверь ударила чья то нога, обутая в тяжелый ботинок, подозрительно напоминающий звуком подошвы бьющей о дерево, обувку легашей. Только один легавый мог сделать такое с моей нежной психикой.
Я открыл дверь и совершенно не удивился бледной роже Джимми Панка.
- Ну привет, уебище - я протянул ему руку.
- И я тебя люблю. Я че пришел та... я обычно так не делаю, но денег нет, воще жопа...
- Да, я помню, я у тебя занимал, - я рылся в пальто в поисках кошелька. - Извини, чет совсем из головы вылетело...
- Да все норм... Прикинь ты мне снился, - Джимми захохотал.
- Прикинь, ты мне тоже.
- Офигеть!.. - Джимми захохотал еще громче и взял деньги.
- Наверное, это любовь, Джимми...
- Ага, в моем сне у тебя с крысой любовь, - заливался хохотом Джимми.
А я от этих слов, напротив, замолчал и не сразу смог что то сказать.
- Ччччего?!?!
- С крысой, гы. Ладно мне на работу пора, и так задерживаюсь немного, пока!
- Эй, погоди, - но Джимми не обратил на меня никакого внимания.
Ненавижу всех своих соседей, но Джимми из них самый обсос. Вечером обязательно расспрошу его насчет крысы.
Я оделся и спрятал заряженный револьвер в левом рукаве пальто.
Если к 40 годам ты завел жену и детей или когонибудь убил, считай, что ты уже сделал ЧТО-ТО в своей жизни. И забудь про звездочки на шее.

Фотографии Shi-sama :

Nirvana-party 2010

Стеклянный лифт поднимался по фасаду четырехсотметровой башни, как пузырек воздуха внутри шприца. Официально – произведение искусства и новая штаб-квартира ООН, неофициально… ну этого точно не мог сказать никто. Ева разглядывала город все с большей и большей высоты, на полу рядом с ней лежала коробка, ее задание. Под черным элегантным плащиком сквозная рана в правом боку, залепленная сахаром, начинала кровоточить. Город даже отсюда казался необъятным. Бесчисленное количество спальных районов, деловых центров, разноцветных небоскребов, тело города, изрезанное кривыми улиц и каналов, огромные площади и зеленые парки, все это простиралось так далеко, насколько хватало глаз, и исчезало на горизонте.
Лифт остановился на самом верхнем этаже. Двери бесшумно раздвинулись, и Ева вошла в прохладу большого темного зала. В центре пустого помещения в кресле сидел Его Преосвященство, облаченный в дорогое золотистое убранство, усыпанное драгоценными камнями. Его непокрытая голова лежала на правом плече, а шея была неестественно раздута.
- Я принесла, что вы…
- Я вижу. – перебил он ее. – Слишком много шума.
- Ситуация вышла из под контроля…
- Ева. Что сказал старик Лот горожанам, когда те пришли и встали возле дверей его дома, прознав, что ангелы гостят у него?
Ева покраснела.
- Вот именно Ева. Вот именно…
- Ваше Преосвященство, я ранена…
- Я должен был бы добить тебя, Ева, - его шея раздулась еще больше. – Ты практически провалила задание…
- Я принесла, что вы просили! Теперь помогите мне!
- Не смей повышать голос… - прохрипел он. – И никогда не перебивай меня.
Ева молчала.
- Подойди ко мне.
Голографическая клавиатура повисла в воздухе перед Его Преосвященством, а через секунду белые пластиковые манипуляторы, спутанные бесконечными проводами, и лазерные скальпели закружили вокруг Евы. Его Преосвященство нажимал неосязаемые кнопки и приговаривал:
- Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа…

С крысой мы заснули лишь на рассвете, и бессонная ночь дала о себе знать острой головной болью, когда я проснулся от мелодичного пердежа будильника, вибировавшего на полу. Ей богу, не помню, как он там оказался. Я жарил яичницу, а крыса сушила голову феном в гостиной и смотрела утренние новости:
- … выборы президента Соединенных Штатов Америки закончились победой кандидата от демократов… - голос у диктора сегодня утром был приятней, чем обычно.
- Ты отличный любовник, - крикнула крыса.
Я улыбнулся:
- Ты тоже, детка…
- Да я кончила пять раз за ночь!..
- … Наш кандидат, Хьюго Корень, будет великолепным президентом, - заявил председатель ассоциации корней, - это великий день для всех нас, Америка доказала, что здесь больше нет места многовековой и постыдной традиции дискриминации корней…
- У тебя было много женщин?
- Ну как сказать…
- …проигравший кандидат от партии республиканцев, Энтони Богомол, отказался комментировать результаты выборов…
- А крысы были?
- Да, но таких красоток, как ты, не было…
Крыса расхохоталась.
- венгерские дети вышли на улицы в знак протеста легализации детской порнографии…
Я разложил яйца по тарелкам. Крыса прошла ко мне в кухню.
- … в Гонконге задержан гражданин Малайзии по подозрению в нелегальной продаже Библии несовершеннолетним…
- Как думаешь, когда они вычислят меня? Это ведь я убийца?
- Нет. Ты не убийца. Это не ты грохнул того несчастного ублюдка.
- Ты ведь что-то знаешь?
- Все, что нужно знать тебе, это то что я на твоей стороне… Отличные яйца.
- Спасибо.
- И яичница тоже ничего.
А потом по телевизору назвали мое имя рядом со словами про маньяка.
- Значит они знают, - крыса достала пистолет, - странно, что они еще не здесь.
В следующее мгновение окна во всей квартире и входная дверь взорвались.