Поднявшись по скрипучим ступеням на второй этаж – лестница со двора, чтобы не тревожить хозяйку – молодые люди попали в просторную, почти квадратную комнату. Никого из чужаков в комнате не оказалось, лишь остатки неубранной трапезы еще лежали на столе, да нехитрый скарб был растолкан под лежанки вдоль стен. Иоганн поискал глазами распятие, но вместо него увидел короткую сучковатую доску, на которой стояла глиняная статуэтка вороны. Ворона - крупная, даже толстая, вместо глаз маленькие черные пуговки - была аккуратно склеена из разбитых кусочков. Видно, кто-то уронил по нечаянности, но затем не поленился, собрал все до единого осколки и склеил игрушку заново. Только игрушку ли? На месте распятия?

К тому времени, когда выяснилось, что Иоганн и Мартин, не спросясь позволения, ушли в холмы, Генрих успел запрячь лошадь в телегу.

- Ну что поделать, поезжайте, - расстроенно произнёс отец Иеремия. – Неизвестно, когда теперь мальчики появятся.

Кузнец недовольно нахмурил брови, повёл плечами, сказать ничего не сказал, но уезжать, похоже, без священника не намеревался – пошёл в сарай и стал греметь там какими-то железяками. Отец Иеремия заглянул в дверь - в глаза ему бросились несколько ржавых капканов в углу сарая. Вероятно, капканы были неисправны. Генрих, напевая себе под нос, чинил один из них.

Окинув взглядом обширный сарай, отец Иеремия оценил хозяйственность лесничихи: здесь было всё, что могло понадобиться в работе по дому, и всё располагалось на своём месте: по стенам висели хомуты, посредине сарая стояли токарный станок и плотницкий верстак, сзади размещался садовый инвентарь, а в переднем углу были аккуратно разложены инструменты и всевозможная утварь. Всё больше – по полкам, струганым и крашеным. Только несколько топоров стояли на полу, чуть в стороне.

Отец Иеремия пригляделся к ним повнимательнее – топоры как топоры, ничем не примечательные, в отличие от алебарды, которой был убит Феликс. А ведь одним из них скорее всего зарубили лесника. Связаны или нет эти два убийства?

Священник, задумчиво потирая переносицу, побрел по двору. Навстречу ему двигался давешний чернобородый попутчик.

- Ганс! – окликнул его отец Иеремия. – Среди вас, говорят, есть мадьяр. Мне бы хотелось спросить его кое-о-чем, - священник надеялся, что если и не сумеет добиться от мадьяра образца почерка, то хотя бы поймет почему тот отказывается написать несколько слов. Может быть, как Йоахим, он попросту не умеет писать? А может… Надо бы, конечно, уточнить.

- Мадьяра нет, ушёл сразу вслед за мальчишками, - буркнул Ганс. – Кажется, на кабана отправился, взял свой нож. Вернется – тогда поговорите. Только вряд ли вы от него добьетесь чего. Мадьяр зол, нем и нелюдим.

Отец Иеремия не представлял, как можно быть нелюдимее самого Ганса, но от одной мысли об этом содрогнулся внутри себя. Зачем этот неприятный человек ушёл с ножом вслед за Иоганном и Мартином? Ганс говорил невозмутимо – может быть, такие походы были в порядке вещей у чужаков, а может, Ганс просто не осознаёт, что по округе разгуливает оголтелый бессовестный убийца и что мальчикам, возможно, угрожает опасность.

Отец Иеремия не на шутку взволновался, он собирался поговорить с чужаками, спросить их, кто где был сегодня в полдень. Но вместо этого с молитвой к Богородице на устах, мимо конюшни и хлева, мимо пустующей собачьей будки, поспешил к калитке.

- Осторожнее там! – крикнул ему один из чужаков. – Тут вокруг ловушки понатыканы. Попадетесь еще в какую...

Вот и забор. Но куда идти дальше? Священник не знал направления, в котором отправились юные искатели приключений, он растерянно посмотрел по сторонам и тут громко каркнула сидящая на ближайшем вязе ворона. Вслед ей ответила другая, через несколько секунд на отца Иеремию обрушился целый шквал требовательных надрывных звуков, большие птицы вылетали из кустов, а следом за ними – о счастье! – выскочили Иоганн с Мартином. Живые и здоровые, только до смерти перепуганные . Отец Иеремия не стал бранить племянника, так обрадовался его возвращению, но тут же поспешил к сараю за кузнецом.

- Мы на минутку вышли, - оправдывался, сопровождая его, Иоганн. – Время так быстро пролетело. Вы не думайте, дядя, мы не просто так гуляли, мы проводили расследование на местности.

Наконец телега могла отправиться в путь. Анна вышла проводить гостей, и они поехали обратно к кузнице.

- Вы чего-то испугались в холмах? – добродушно – ведь опасность миновала – спросил отец Иеремия. – Надеюсь, не призрака увидели?

- Призрак все больше к ночи является, когда темнеть начинает, - машинально обронил кузнец и дернул поводья. – Рано ему еще.

- А вы сами его видели?

Генрих недоуменно пожал плечами:

- Кто его знает – есть ли он, нет ли, я ни разу не видел, а у колодца Рэнгу он, говорят, появляется, ну, и в холмах… там даже чаще. Чужаки видели, и в деревне многие, почему я должен сомневаться?

Священник оживился:

- Вот мне интересно, а кто-нибудь знает, что нужно призраку? Ведь если он является людям, должна быть для этого какая-то причина. Неужели вы не хотели никогда разузнать, в чем тут дело?

- Я не любопытен, - сухо заметил кузнец. – Чем меньше лезешь в чужие дела, тем дольше живешь на этом свете. Анна считает, что призрак – это ее покойный муж. Боится дико. Что я мог сделать для нее – сделал: поставил вокруг хутора ловушки, капканы, собаку вместо убитой привез. Думаю, если не бояться, призрак не навредит. Человек бывает гораздо страшнее привидения.

- Это да, - охотно согласился священник.

- Не лучше ли не устраивать панику, а заниматься каждому своим делом? – укоризненно произнес кузнец.

Отец Иеремия покраснел до корней волос, это ведь была его обязанность - таким образом вразумлять невежественных, полных предрассудков, прихожан, но появление призрака, возможно, связано с убийствами, и, значит, ему следует разобраться во всём. И в этом вопросе тоже.

Лошадь доехала до глубокой вязкой лужи и понуро остановилась.

- Но! Но! – хлестнул кнутом Генрих, но лошадь стояла как вкопанная – так, словно перед ней расстилалась не лужа, а по меньшей мере море. Задумавшись и глядя вглубь леса печальными глазами, она прядала ушами и вовсе не собиралась трогаться дальше. – Но! Поехала! – снова гаркнул кузнец и уже хотел слезть с облучка, чтобы повести лошадь в поводу, но тут раздалось очередное громкоголосое карканье, на телегу налетела туча ворон, и лошадь, тяжело вздохнув, и выйдя из состояния глубокой задумчивости, потянула телегу вперед. В этот раз Иоганну было не так страшно проезжать топкое место, как по дороге к лесничихе – вероятно, на него подействовало добродушное спокойствие кузнеца.

- Мартин много раз видел призрака, - затараторил он, боясь, что дядя опять начнет задавать свои вопросы Генриху, а он не успеет высказаться. – А сегодня мы видели знаки. Рисунки на скалах. И еще был один знак – мы нашли отрубленные вороньи головы. Убийца не только людям головы отрезает, но и воронам.

- Топором? – хмыкнул кузнец. – Ну-ка, дружок, возьми там, под рогожей, топор, да попробуй им хоть одну из этих тварей зашибить.

Священник внимательно посмотрел на кузнеца. Он уже не раз думал об этом. И вправду – убить ворону налету топором не так уж просто, да еще вот так, чтобы голову ровно-ровно отрезать. Сколько, говорил Иоганн, он нашел вороньих обезглавленных трупов? Четырнадцать? Пятнадцать?

- Значит, убийца сначала ловит ворон, а потом отрубает им головы, - загорячился Иоганн. Он испугался, что его версия может быть сейчас отвергнута.

- Или их убили метательным оружием, - добавил кузнец, - кто-то, кто хорошо им владеет. Очень хорошо. Не хуже, чем я владею молотом и наковальней, – он задумался. – Я видел у графа Ерёмина книгу: в Австралии туземцы бросают изогнутые отточенные палки, их называют бумерангами. Такая палка вполне может снести вороне голову, если бросить ее со сноровкой. И в Индии местные воины бросают во врага круглые острые диски – их называют чакрами. Люди много придумали орудий, как убить себе подобного. Вот, скажем, топор. Полезная в хозяйстве вещь. Всегда можно дров нарубить. Так ведь нет, сразу найдется кто-то, кому придет в голову из этого сделать орудие убийства: секиру, лохабер, бердыш, алебарду, - кузнец осекся, и это не прошло мимо внимания отца Иеремии.

- Кстати, насчет алебарды, - тут же спросил он. – Для кого вы ее изготовили?

- Ох, Себастьян, ох, паршивец, - скрипнул в сердцах зубами кузнец. – Сколько раз говорил ему: никто не должен видеть мою работу, запирай дверь, если уходишь. А лучше – вообще ни шагу со двора.

- Если бы отец Себастьяна признал его сыном, он бы не ушел, уверяю вас, - мягко вступился за подмастерье священник. – А дверь он, наверное, забыл закрыть.

Кузнец немного помолчал, а потом хмыкнул:

- Хитрый вы, святой отец, хотите, чтобы я мальчишку запросто так сыном признал. А если я в этом не уверен, что он мой сын, если…

-… если так, можно было бы усыновить его, - закончил за Генриха отец Иеремия. – Ведь не чужой он поди, а при том сирота.

- И дверь он не запер не потому, что забыл! Он наверняка поджидал этого проходимца Альфонса Габриэля. Стоит мне уехать, как он сразу этого пройдоху кормить-поить начинает.

- Себастьян – добрый мальчик, - мельком заметил отец Иеремия.

- А кстати, - встрепенулся кузнец, - вы узнавали, где был бродяга во время убийства?

Священник задумался. Нину с Йоахимом он об этом не успел спросить, а надо бы… А что говорил учитель? Он сказал, что не помнит, когда появился бродяга, но когда обратил на него внимание, тот торчал за забором.

- Вряд ли однорукий бродяга справится с алебардой, - сказал отец Иеремия.

- Но кинуть бумеранг он мог?

- Стоп-стоп-стоп, - запротестовал отец Иеремия. – Это уже вовсе досужий вымысел. Алебарда была воткнута в горло Феликса. Его ударили два раза. Это факт. А бумеранги – это всего лишь ваше предположение.

- А может, вправду бумерангом? – взволнованно подскочил Иоганн. – Мы с Мартином пробовали, как можно ударить человека топором по горлу! Так вот – это очень-очень не-сподручно, дядя! Надо низко, почти пополам изогнуться и стоять при этом сбоку от того, кого хочешь ударить. И надо чтобы противник еще при этом держал шею открытой и не пытался сопротивляться. Но если тебя хотят ударить топором, пока размахиваются, ты не будешь стоять столбом, ты десять раз успеешь поднять руки, чтобы как-то защититься.

- Вы – что, баловались с топорами? – нахмурился отец Иеремия.

- Да нет! Это был «судебный эксперимент», - затараторил Иоганн, не забыв вставить почерпнутое из газеты модное выражение. – Мы палкой сражались. Вот давайте я вам покажу…

- Потом-потом, - отмахнулся священник. – Сейчас есть вопросы поважнее. Я все-таки хочу узнать, для кого Генрих делал алебарду.

- Я не могу разглашать тайну заказчика, - пробурчал кузнец. – Мой клиент никак не связан с убийством. И вот что я хочу сказать насчет удара по горлу. Такую рану алебардой можно нанести только лежащему человеку. И ваш племянник прав: лишь при отсутствии сопротивления. Значит, тот, кого убивают, должен быть без сознания.

- Или мертв? – подскочил Иоганн. – Феликса могли отравить, дождаться, когда он умрет и тогда убийца совершенно безопасно для себя мог ударить его алебардой. Чтобы замести следы!

- Ну, если человек мертв, то от удара топором не будет много крови, - уточнил кузнец.

Священник вспомнил залитую кровью рубашку Феликса и причитания доктора Филиппа.

- Много было крови, - сказал он. – Но все-таки, давайте вернемся к алебарде. Я не ошибусь, если предположу, что вы делали ее по заказу графа Ерёмина?

Генрих нахмурился, помолчал, а затем отрицательно мотнул головой:

- Нет! Граф Ерёмин тут ни при чем.

- Ну хорошо, - добродушно согласился отец Иеремия. – Тогда позвольте мне задать ещё несколько вопросов. Кто знал о вашем отъезде, Генрих?

- Себастьян знал. А, вроде, никто больше. Себастьян наверняка проговорился Альфонсу Габриэлю.

- А Феликс?

- Феликсу я говорил, да. Он заходил вечером насчет ограды узнать, вроде как отец до отъезда приказал ограду поправить. Но насколько я понимаю, вы ведь его не подозреваете в самоубийстве?

- Нет, конечно, нет! Но Феликс договорился с убийцей о встрече в кузнице. И убийца специально выманил Себастьяна. Мне не хочется думать на Рудольфа… Но Рудольф наверняка знал что-то важное, чему сам не придает особое значение. Феликс делился с ним всем, даже своими любовными секретами, наверняка и здесь без него не обошлось. Если Феликс сказал учителю о вашем отъезде, тот мог нечаянно проговориться об этом при встрече с убийцей.

- Или убийца мог услышать этот разговор, - добавил кузнец.

- Да, это так, - вздохнул отец Иеремия. – К Рудольфу каждый день наведывается Йоахим. По идее, он мог услышать.

- Зачем ему убивать Феликса? Мне вообще не хотелось бы плохо говорить про молочников, - насупил брови Генрих. – Мне дико неловко перед ними за крашеную свинью.

Вспомнив полосатую пиратку-хавронью, напугавшую его несколько часов назад, отец Иеремия с трудом погасил невольную улыбку.

- Нет, я не говорю, что Йоахим убийца, но если такой разговор между Феликсом и Рудольфом состоялся, он вполне мог его услышать и передать кому другому. Это надо все разузнать.

В это время телега подъехала к колодцу Рэнгу. В отличие от чужаков, кузнец не стал торопить лошадь, напротив, остановил ее, слез с облучка и пошел к колодцу напиться воды. Мрачное было это место. Заброшенное и жуткое. Иоганн, котором было немного не по себе, смотрел на Генриха с нескрываемым восхищением.

- Все боятся колодца Рэнгу, а вы нет! – такими словами он встретил вернувшегося к телеге Генриха. – Чужаки, как его увидели, так припустили во всю прыть.

- Кстати, откуда вы знаете чужаков? – спросил священник. – Ведь это вы их отправили на постой к Анне?

Генрих задумчиво пожевал губами.

- Я о них слышал еще в городе, - вспоминая, ответствовал он. – Говорили, что это безобидные чудаки, почитатели древнего местного языческого культа. Я вот всю жизнь в Рабеншлюхт живу, а ничего не слышал об этой Вороне-Матери. – на эти слова громким обиженным сварливым хрипом отозвалась взлетевшая с тропы ворона. – Только и осталось от этого культа – одно название у деревни. Да еще эти шкодлы всюду летают, - он хлестнул кнутом в сторону, где сидели на ветке, нахохлившись, несколько больших серых птиц. – А потом чужаки пришли ко мне. Им надо было идти в холмы, искать там что-то собирались, знаки свои какие-то. А мой дом в деревне – крайний к ним. Только Анна ближе, поскольку совсем в лесу живет. Я и подумал, что мне лишние люди – суета, ни к чему, а Анне – какой-никакой доход. И мужики при хозяйстве будут. А чтоб не шалили по бабской части – так я за этим слежу.

- Генрих, Анна говорила вам что-нибудь о бумагах мужа?

- О каких бумагах?

- Написанных на латыни.

- Нет, ничего такого не слышал, - покачал головой кузнец.

- Ну хорошо, а что вы знаете о том, что связывало Феликса и чужаков? Он часто у них появлялся?

- Да, этот бездельник, мерзавец и вертопрах, Царствие ему Небесное, бывал на хуторе Анны. Но не сразу он там появился. Не сразу. Потом присоединился. А недавно ушел от чужаков. Или они выгнали его. Не скажу, не знаю.

- А мадьяр?

Кузнец сплюнул.

- Этот – вообще чёрт, злой, странный, смотрит косо, ходит криво, молчит. Сегодня попросил пару слов написать – так зыркнул, что до сих пор мурашки по коже.

- Мы его в лесу встретили! С ножом! – воскликнул Иоганн.

- И что он там делал?

- Крался за нами! Когда мы его увидели, то сразу побежали назад, на хутор. Но мы вовсе не испугались, а просто вдруг вспомнили, что пора вернуться.

- Ну да, конечно, - согласился отец Иеремия. – Мадьяр очень странный тип, как о нем отзываются. Хотелось бы на него взглянуть.

- Не приведи Господь, - пробормотал кузнец. – Не хотелось бы мне, чтобы этот тип мной заинтересовался. Если ему будет надо, он ни перед чем не остановится. Будьте осторожнее, святой отец! Если убийца решит, что вы что-то знаете… и не дай Бог, это мадьяр! Любопытство наказуемо.

- Я всего лишь хочу спасти Себастьяна, - сухо напомнил кузнецу священник.

- Если вы хотите знать мое мнение, - произнес кузнец. – то я думаю, что все дело в политике. Феликс долго жил среди городских, у студентов волнения часто случаются. Почему он отсиживался в деревне в последнее время? Кто говорит: шашни, - а я так уверен, что дело это политическое. И, кроме того, не забывайте! Отец Феликса – местный староста. Многие им были недовольны. Сами знаете, он взяточник, хапуга и бабник. Ничем не лучше своего драгоценного сыночка! Не убили ли мальчишку в отместку отцу за какие-нибудь его темные делишки?!

- Да, чем дальше, тем больше вопросов, - подтвердил священник. – Однако, надеюсь, Господь поможет мне связать концы с концами и узрить истину.

Иоганну показалось, что дядя говорит слишком пафосно, он почувствовал себя неловко, завертелся, глянул на кузнеца, не заметил ли тот. Но Генрих продолжал спокойно править лошадью. Кузница была уже совсем недалеко. Иоганн соскочил с телеги и побежал вперед:

- А вот эти следы, - он ткнул палкой в полустертые, уже едва видные, следы велосипедных шин – когда они появились?

- Вчера, когда я уезжал, их не было, - подумав, ответил Генрих.

- Точно?

- Да, я вчера до колодца Рэнгу шел пешком, заметил бы. Тпру! Приехали.

- Значит, Франц был здесь утром! – подняв указательный палец к небу, радостно возгласил Иоганн. – Он должен был что-то видеть.

Отец Иеремия, кряхтя, слез с телеги.

- Благодарю вас, Генрих, что подвезли. Не посмотрите – всё ли в кузнице цело? Может быть, что пропало?

Пока Генрих отводил лошадь и осматривал кузницу, Иоганн стоял около забора и проводил пальцем по вырезанному гвоздем силуэту вороны. Отец Иеремия заглянул во двор – Рудольфа, сторожившего место убийства, не было видно. Возможно, жандарм уже отпустил его? Или он сам ушел, не дождавшись смены?

- Всё на месте, - сказал вернувшийся с алебардой в руках Генрих.- Только Себастьяна нет. – углы его губ дрогнули, Иоганну вдруг стало пронзительно жаль деревенского богатыря. Ему показалось, что кузнец разом постарел и осунулся.

- Пойдемте, дядя, - потянул он за рукав замешкавшегося отца Иеремию. – У нас еще много дел. Мы должны спасти Себу!

Если не считать отца мельничихи, который уже лет пять не поднимался с постели и никого не узнавал, фрау Герта была самой старой жительницей деревни. Восемьдесят человеку, а она ежедневно в саду копошится, и рассудок в полном здравии, и память такая, что отец Иеремия в пример забывчивым прихожанам ставит. Вот только глуховата да зрение совсем никудышное.

Иоганн с фрау Гертой был почти незнаком. Родился он в Леменграуене, куда maman уехала из Рабеншлюхт в восемнадцать лет, сразу после смерти бабушки. Иеремия собрал все деньги, какие только мог, да еще и занял в долг, лишь бы дать сестре хорошее образование. Матушка очень любила своего брата, старалась навещать почаще, а уж Иоганна, как подрос, так и вовсе пыталась отправить на целое лето. Впрочем, сам он предпочитал город и под всяческими предлогами увиливал. До сих пор это чаще всего удавалось.

До сего дня Иоганн был у старухи Герты лишь дважды, и оба раза с дядей. Мог бы и не ходить, но любопытство взяло верх. Дело было в одной истории, нечаянно подслушанной из разговора maman и мельничихи. Случилось это еще в прошлом году, когда отец Иеремия уехал по делам в город, а женщины засиделись далеко за полночь, вспоминая давние времена – в детстве они были подругами. Проснувшийся Иоганн выглянул в распахнутое окно и с удивлением обнаружил во дворе maman и Марту. Они сидели под деревом с кружками в руках и громко хихикали, а на расстеленном покрывале стоял графинчик с виноградным вином. Луна была в самом соку – полной, яркой, Иоганн задвинул штору и уже хотел отправиться спать, как женщины вдруг заговорили о старухе Герте.

В стародавние времена, когда Герта была молодой девчонкой – не старше Иоганна – она сбежала из родительского дома с настоящими разбойниками. Ее отец отличался нравом весьма крутым, и стерпеть такого позора не мог. Запряг коня, взял с собой охотничье ружье, ножи, топор и отправился в лес искать беглянку. Вернулся через несколько дней, мрачный и хмурый, а вместе с ним приехала и заплаканная девчонка. О том, что там произошло, так никто никогда и не узнал. Да только отец мельничихи – тогда еще вполне здоровый – утверждал, что видел Герту молящейся за упокой невинно убиенных душ.

Родители Герты вскоре умерли - оба в один год, а единственный брат уехал в Америку и пропал там. Последняя весточка, переданная сестре, сообщала, что он отправился на мексиканскую войну. Замуж Герта так и не вышла – то ли никто не звал, то ли сама не хотела, но Марта утверждала, что время от времени у нее жили подозрительные личности, а в доме существовала тайная комната с настоящим подземным ходом, выводившим в лес. Об этой тайной комнате Иоганн как-то заикнулся дяде, но тот только отчитал племянника, чтобы не верил всяким сплетням и не возводил напраслину на хорошего человека. Священник по-доброму относился к Герте, жалел одинокую старуху, и она отвечала ему большим уважением.

Вся эта история промелькнула в голове Иоганна, пока он шагал к дому фрау Герты - как раз на краю леса, невдалеке от изгиба дороги, убегающей из деревни к кузнице. Домик был окружен яблонями, и деревенские мальчишки частенько залазили сюда воровать яблоки. Деревья, правда, были старые, плодоносили с каждым годом всё меньше, а от рухнувшего забора остались лишь два столба с калиткой. Иоганн невольно улыбнулся, вспомнив, что отец Иеремия, наверное, единственный, кто упорно ею пользовался, а не срезал дорогу к домику через сад. Сам юный сыщик пошел именно через сад. Пошел да остановился, задумавшись. Если расспрашивать старую Герту про сегодняшнее утро, надо будет и про убийство Феликса сообщить, а как? Неровен час, старой женщине плохо станет. Нужно как-то издалека начать, подготовить…Иоганн попытался вспомнить, как в таких случаях поступали другие, но так ничего и не припомнил. Смерть в его жизни была явлением пока редким и даже исключительным. Рука машинально потянулась к яблоку, сорвал, надкусил, выплюнул – кислятина какая… И тут же получил удар между лопаток.

- Ах ты, поганец! – раздался сзади старческий голос. – Еще же не созрели даже, а он уже ворует. Ты у меня узнаешь, как на чужое добро рот разевать!

Юный сыщик не успел опомниться, как на него обрушился еще один удар, на этот раз по макушке. Он развернулся, закрывая голову руками, и увидел разгневанную Герту. Выглядела она воинственно: всклоченные седые волосы, нос горбинкой, большая бородавка на подбородке и метла в руках – ну чисто ведьма!

- Фрау Герта! - помня, что с глухими людьми нужно разговаривать громко, во весь голос завопил Иоганн. – Подождите!

- Я тебе покажу «фрау Герта»! Думаешь, раз старуха, так не управлюсь с тобой? - метла полетела в сторону, и хозяйка сада больно ухватила Иоганна за ухо.

- Я к вам по делу! – взвыв от боли, выкрикнул юный сыщик. – Да отпустите же!

- Я тебя отпущу! - пообещала старуха.- Я тебя сейчас так отпущу, ты еще год синяки считать будешь! По делу он…Вижу по какому делу ты сюда повадился, ублюдок несчастный. И Генриху скажу! Пусть получше следит за мальчишкой! Совсем избаловались.

- Я не Себастьян! Я по делу пришёл! О-о-о, да отпустите же! – взвыл Иоганн. - Там Феликса убили!

- Что? – застыла старуха.

- Феликса убили… - севшим голосом проговорил Иоганн. – Насмерть. Топором. То есть это….алебардой.

Он говорил все медленнее и медленнее, с испугом глядя на женщину. Подготовил, называется, а ну как сейчас в обморок упадет? Или сердечный приступ будет? Но старая Герта вовсе и не собиралась падать в обморок. Отпустила, наконец, чужое ухо, посмотрела подслеповато на Иоганна, силясь узнать, и спросила:

- А ты сам чей-то будешь? Не Себастьян, разве?

- Иоганн я. Отца Иеремии племянник.

- Вон оно как… Помню тебя, как же. Ишь, какой здоровый вымахал, не узнать. И чего ты у меня яблоки воровал, коли об убийстве сообщить послали?

- Я это… – смутился Иоганн. - Нечаянно я. Задумался, как вам сообщить помягче. Ну это, подготовить же нужно к такой вести. Издалека…

- Меня подготовить? – повторила за ним Герта и неожиданно расхохоталась, отчего бородавка на подбородке закачалась перед носом Иоганна, и сходство старухи с ведьмой еще больше усилилось. Хозяйка потрепала мальчишку по голове, а затем вдруг опомнившись, что смех и убийство вещи мало совместимые, смахнула с лица улыбку и позвала в дом.

- Пойдем, я тебя малиновым вареньем угощу, - пообещала она. – И чаем китайским. Пил когда-нибудь зеленый чай?

Иоганн отрицательно помотал головой.

- Ну, вот чаю попьем, да подготовишь меня… Сильно метлой-то попало?

- Да нет, - потирая шишку на голове, соврал он. – Ерунда.

- Эх, скинуть бы мне годков тридцать, - мечтательно произнесла Герта. – Тогда б ерундой не отделался. Мамашу твою я однажды так приложила, до сих пор, небось, меня вспоминает.

- Maman? – Иоганн остановился и даже рот открыл от изумления. – Вы ничего не путаете?

- А с чего бы мне старое путать? – ответила Герта. – Вижу плохо сейчас, людей путаю иногда, а память еще при мне… Или ты думаешь, девчонки меньше по садам лазят? Еще как… А твоя вообще сорви-голова была. Как она там поживает? Перебесилась?

- Перебе… - Иоганн запнулся и тут же поправился.- Хорошо поживает. Французский язык преподает.

Зеленый чай оказался гадостью, теплой и совсем невкусной. Бедные китайцы, даже настоящего чая не знают. Юный сыщик отпивал из чашки маленькими редкими глотками, чтобы только не обидеть хозяйку. И налегал на варенье, рассказывая старухе Герте о сегодняшнем ужасном происшествии.

- Так и знала, что этого охальника когда-нибудь зарежут, - выслушав рассказ, заявила Герта. - Ни одной ведь юбки не пропускал, прости Господи. Одно время у меня в саду повадился с докторской дочкой миловаться. Думал, я сослепу ничего не вижу. Может, и не увидела бы, да услышала. Совсем не стеснялись. Видать, решили, что если вижу плохо, то и не слышать ничего не слышу. Сначала прогнать хотела, а потом решила – пущай. Дело молодое, может, на самом деле любовь. Так чего тебя дядя послал мне об этом сообщить?

- Тут вот какое дело, - оторвавшись от варенья, сообщил Иоганн. – Алиби мы проверяем. К вам доктор сегодня заходил?

- Был доктор, да, - подтвердила Герта. – У меня серчишко прихватило, так я за ним соседскую девчонку отправила. Когда? До полудня приходил, точнее не скажу… А что, отец Иеремия его подозревает, что ль?

- Да нет… Просто проверить нужно все. Следствие!

Увидев, что чашка гостя опустела, Фрау Герта налила гостю еще одну и задумчиво произнесла:

- Странный доктор какой-то нонче … Может, выпил сильно. В последнее время кажный день почитай пьяный. Ты вот что… Пусть отец Иеремия зайдет ко мне на днях, пожалуюсь ему.

Иоганн с тоской взглянул на полную чашку и спросил:

- На кого? На доктора?

- На него… - кивнула Герта. - Совсем чумной стал. Пошел за микстурой для меня, гляжу через некоторое время возвращается… Да садом, садом мимо. Я ему кричу: куда пошел? Совсем что ли с ума спятил? И иду, значит, через сад. А он как-то со спины вынырнул, рот мне ладошкой прикрыл и стоит, держит. Я уж позже сообразила: прятался он от кого-то.

Иоганн сразу забыл и про чай, и про шишку. Вот это да! Значит, доктор возвращался к фрау Герте? Да еще и прятался, чтобы не увидели, как он здесь проходит! Юный сыщик нетерпеливо заёрзал на месте, до того ему хотелось скорее сообщить о том отцу Иеремии. Взял в руки чашку, выпил залпом все ее содержимое и все же задержался, задал уточняющий вопрос хозяйке:

- Фрау Герта, а это точно доктор был? Вы не могли перепутать?

- А кто ж еще? – удивилась старуха. – Не отвертится он теперича, у меня и доказательство есть. Как там у вас, у сыщиков такое доказательство называется? Улика?

- Какое доказательство? – выдохнул юноша.

- Ключ я с его пояса сняла, - и фрау Герта неожиданно подмигнула Иоганну. – Пока он мне рот затыкал. Эх, сколько лет прошло, а руки до сих пор это баловство помнят… Нет, не отвертится теперь. Завтра же в храм схожу, к дядюшке твоему. Ему и отдам. Он не спустит это дело.


(c) Оксана Аболина, (с) Игорь Маранин     Оформление обложки выпуска № 8 - (c) Бромбензол

При копировании любых материалов ссылка на авторов обязательна.

Продолжение