Раненные пальцы,
Кровоточат изысканным красным.
Я по коже твоей малюю хокку.
Ты смеёшься, ты плачешь
Навзрыд.
Ты такой... –
Я бы бежевой кромочкой рта
Обрамляла твои поцелуи.
Становилась лучом,
И пронзительно нежно пронзала.
Твоё сердце продрогшее,
Грела в ладонях.
Бесподобно красивым,
Даром.

Мысли прилипают к мозгу. Обычно подобное случается утром, когда я пытаюсь заново воспроизвести то, ночное, - то ли приснившееся, то ли запомнившееся.
Два часа ночи, - душная комната и мой слегка простуженный шёпот.
Не хочется думать, что будет завтра и что было вчера.
Их нет! - это ещё не наступившее и уже прошедшее.
Обманчиво хочется спать. Но, как только мой затылок прикасается к мягкой подушке, сон мгновенно пропадает. Моему сознанию остаётся болтаться где – то между явью и сном.
Там липко, и время тянется нескончаемо долго.
Сегодня пусто, - мой телефон молчит, моя квартира заперта на замок. А кофе остыл...

На перекрёстках целованная
Осень.
В задворках брошенная, искажённая.
В моём сердце отметиной всаженная,
Огнём съеденная.
Дождём плачет,
Моя малюточка,
И вернуть всё упрямо
Хочет.
Целованья под циферблатами,
Кольцеванья под ветхими сводами...

Мои бывшие знакомые безжалостно скупы на слова. Предпочитают отвечать как можно короче и утрвердительней, не объясняя, не предаваясь смыслу сказанного.
Я без внутренней возможности – «привыкнуть», -
«свыкаюсь».
У меня есть возможность разрыть их сердечные раны, но я предпочитаю наблюдать за конвульсиями жизней, со стороны. Спутанные сценарии.
Мыльные оперы, мультфильмы, боевики, триллеры или же - порно?
Сюжеты так сложно закручены, что случаем приходишь к интересной фразе: «они невзаимно любили друг друга».
Катастрофическая нехватка смысла.

Жжёт своей недосовранностью. Все эмоции заранее продуманы, дабы выбить из себя настоящие. Такая, - напущено грубая! – девочка, которую я назвала, по – глупости: «подруга».
Зачем все эти условности, если мы всё равно не выдерживаем планки?
Названия, улыбки, собранность и мысли о том, что – вот он, - человек, который никогда не предаст.
Что – что? Что, вы сказали? Не предаст?
Те, в кого я прорастаю ветками, всегда их, в конечном итоге обрубает.
Не отрастают заново, - заматываю марлей и жду, когда сживётся и перестанет щипать.

Я спокойна, как йог.
И до невозмутимости, - до странности и пустоты - абсолютно не больно.

Девочка в красном берете рисовала Осень.
Кисточкой целовала лист, оставляя багрово – жёлтые мазки. Именно такого цвета типичная Осень. Оттенки золотого, коричневого и серо – голубого. Обыденная и родная... Такая долгожданная и ещё непривычная.
Она, как дорогой человек, уехавший надолго в большой город и вдруг, - неожиданно вернувшийся! Когда разумом понимаешь, что это он, а сердце отталкивает запах кожи, голос, жесты...
«Какая красивая, прошлогодняя Осень» - зачем – то шепчу я ей, еле шевеля губами. Она улыбается, - младенчески нежно. Вырывает лист из альбома, протягивает мне и уходит.
Парк. Осень вокруг. Осень внутри. Осень в руках.

Я оставляю тебя без меня,
Записку в шкафе,
Визг шин,
В окно тебе ударивший
Звуком.
Билеты в осень,
Распроданные прошлым
летом,
Подпаленные спичкой
В кармане цветом
Чёрным въевшиеся.
А ты мне подаришь в прощанье,
- Шагом беглым,-
Свои недопетые песни, -
Светом,
В сердцах потухшие.

Мой цинизм заполняет всё новые и новые пространства души.
Мама пытается выяснить, перешарив толпу родственников, в кого я такая пошла.
Я давлюсь сигаретным дымом и хочу плакать.
/Разреветься бы, до судорог в ключицах, - чтобы крупные капли жгли дорогами щёки. До вздрагиваний на каждом всхлипе/
Нет достойного алиби для слёз.
... Злость и взвинченность, - это то, что есть. То, с чего не выжмешь ни грамма воды.
Мама, называет меня «неблагодарной» и «чёрствой».
Я подтверждаю её слова молчанием.
/я кричу в себе отчаянно/
Переодеваюсь в шёлк. Ложусь спать.
Все проблемы называю: «сезонная депрессия».

Простуда ломает кости и гнёт мышцы.
Зябну пальцами, - согреваюсь по средствам зажигалки.
Вжал бы кто – нибудь меня в себя, хранил бы под сердцем, где тепло.
Где, удары чётко, как в часовом механизме ровняют минуты.
Где, кровоточат чувства...
... И живёт, ютится рядом, кто – то третий, незнакомый.
А я, ревнивая, толчками бы билась, напоминая о себе...
Жаль, что былая сентиментальность пропала и я уже не хочу писать в сообщениях: – «согрей меня».
И читать в ответах, чью – то нежную скованность.
Улыбаться и плотнее заворачиваться – закутываться в плед.
...Чужое тепло дорого обходится...

Скамейки – близнецы рядами. Смотрят друг на друга упёрто, ровно. А Осень не валит с дерева ни одного листика, только дует холодными ветрами и ломит кости простудой. Я шагаю вдоль набережной, сажусь на каждую скамью, по очереди, - будто пробую «на мягкость».
Они одинаковы, - только вид на реку, с каждой, - меняется/искажается. Впрочем, мне плевать на виды/пейзажи, полутона и краски.
В голове играет музыка нашей несостоявшейся группы, той что могла быть, но умерла в материнском чреве.
Кеды гладят асфальт подошвами.
Я думаю о нём, - недоступном. О нём, который мог быть испытывать ощущения рядом со мной, но вовремя отказался.
«Я по асфальту шагаю, с тем, кого сберечь не смогу» (с) «Ночные Снайперы».
Когда понимаешь, что что – то предсказал заранее, - становится смешно.
Смешно...

Подушечкой пальца рисуешь узоры
На теле моём,-
Отпечатанные.
Теплотой в кожу вжатые.
Прожженные.
Губами танцуешь
Клубнично – сочно,
По кромочке языка.
Слюною впитываешься,
Остаёшься.
Всасываешься.
Течёшь по капиллярам содой
Гашенной.
Водой –
Соленной.

Нетипичная нетрезвость.
«IMPERIAL» раскрепощает и прибавляет десяток новых тем для разговора. Комментарии поступают медленной размеренностью. Мужчина в красном смокинге курит ароматные сигары. Пьянящий дым распространяется по залу. Ароматерапия. Моя подруга кашляет в ладошку и сладко матерится. Ей хочется отвесить ему смачную оплюху, прочитать животрепещущую лекцию о «пассивных курильщиках»... Ей хочется, чтобы он её понял.
Я анимирую салфетку конурами маков. Пальцы движутся плавно, неторопливо. Стильный мальчик с пирсингом в брови рассказывает про свои победы. Он не называет своих бывших пассий поимённо, - только первые буквы имени. М. П. Ж. Путаюсь. Комментирую неспешными: «да» и «нет». Чаще молчу. Потому что мне хочется молчать.
Во мне переизбыток тем и интонаций.
Реанимирую своё внутреннее спокойствие сном.
Забываюсь.
Без восстановления.

Кофеин вместо завтрака и обеда, кровь из вены и пальца.
Я учусь довольствоваться малым, быть счастливой от мелочей. Оттачиваю своё умение ловить моменты, взгляды и слова. Умение вложенное в меня местами и людьми. А мой город до безобразия мал и тесен. Но эти неожиданные и случайные встречи спасают, заставляют улыбаться и почти убедительно говорить "всё отлично". В голове мешанина из строчек из песен и фраз из книг, которые правили мне судьбу, материализуясь в реальности.
Забавно, что память вообще в состоянии помнить такие вещи, странные детали и ощущения. Я помню всю свою короткую жизнь в деталях. Честно. Наверное, пора писать некролог. Они все говорят, что я хороший/замечательный человек. И может быть я им даже верю. А нас нет. Как и нет меня: я как обычно где угодно, но только не здесь.

Твоя сестра,
Заново начатая в моих стихах,-
Плавится унылыми ли? Чёрными ли?
Ночами,
На искорках свечи.
У неё охриплый голос,
У неё нежнее бархата,
- пальцы.
В одежды очень тонкие,
Облачённая,
Она заигрывает с мальчиком
Ресничками.
А я рисую её в портретиках,
На остановках
Сердца.

Вечер отдаётся вкусом кофе в висках.
Малюю в тетради странные шедевры, - телефонные диалоги нон – стопом. Без перерывов на молчание.
Пальцы сводит от усталости.
Мы, совершенно одуревшие друг от друга, без заминок удаляем эмоции. Поздние беседы наотмашь ударяют по черепу. В этих гудках есть что – то железное, с гадким металлическим привкусом.

(«...от долгих, ночных бесед под утро болит голова» (с)«Н.П»)

Телефон – лучшее изобретение человечества (после энного количества других, ещё более «лучших» и «полезных»), которым я травлю себе жизнь.
Ежедневно. После 11 вечера, - новая доза голосов с хрипотцой, безудержного смеха и слезливых разговорах о бытовой стороне жизни... В привычку.

Внутри развратно пляшет эйфория. Такая грубая с невозмутимо ровным голосом и тонкими пальцами. Кольца на них изысканной чеканки. Таких не купить в магазине, не выиграть в карты, не получить в подарок. Украшение – всего лишь скрытие пошлости в её порывах. Эта эмоция самая скрытная из всех. Лишь на первый взгляд – она спокойная и захватывающая. Лишь на первый...
Самый чёрный в миксе с самыми лёгкими мешается в организме сладким коктейлем. Подоконник приветлив и гостеприимен. Приглашает посмотреть на звёзды. Атмосфера располагающая к «помечтать».
Не люблю.
Просто сижу, глотаю амаретто и пялюсь на соседний дом. Как спичечный коробок, - близнец того дома, где я живу. Братья – близнецы с пластиковыми окнами – глазницами и полнейшим отсутствием обаяния.

Осень дышит в спину. Почти интимно, без пошлостей.
Гладит кожу холодком и бьётся ознобом по позвонкам. Чувствую её стремительное приближение каждой клеткой.
Я, как мальчик, чурающийся нагого женского тела, - непривычно несмелая.
Пробую на вкус и запах, - Осень.
Осень, как новшество, как инородное тело, - погружает в расжаренную, успевшую привыкнуть к Лету, душную душу свои ледяные пальцы. Мне приятны её прикосновения и шёпот и в то же время, - хочется оттолкнуть её, отдышаться.
Во мне предчувствие – предельной Осени, в которой упрямо тычется максимализм, - или ничего или предел.
Я иду к последнему, не боясь обжечься золотом листьев.

Чулки, chanel и немного виски.

Французскими поцелуями заманивать, ресничками хлопать, прищуриваться. Таинства флирта, - секретов раскрытия замков от чужих сердец
- Мне не постичь!
Дарить нечаянные подарки, строить глазки,
показывать страсть порнографических кинолент,
готовить ужин при свечах.
Ты же всё знаешь?
Я слишком не умею играть в любOFF, вовсе не любя! Мои ласки без торжества, - бешенные движения самки. А в жилках бьётся дурная кровь...
Я вся через «не умею» - заманивать, изображать и томно улыбаться, извиваться в непотребной решительности и смелости.

Вечер, кофе и немного ласки.

ЛюбOFF моя, - непонятая и не обласканная изнеженными пальчиками.
Не убитая вовремя, - оставленная под кожей неизведанной лаской.
Брошенная, как сука, под забором.
Изжаленная жалостью, разглаженная тёплыми ладошками. Испытавшая минутное тепло и шёпот чужих губ.
ЛюбOFF моя, - честная и чёткая.
Как, буковки вписанная в линеечку. Ровненькая... Каллиграфическая. Показная, - напудренная, накрашенная.
Моя, - до убийства с приставкой «само» отчаянная.
ЛюбOFF моя, - глухонемая.
... С фатальными, волчьими глазами. Ждущая – жаждущая.
Кричащая, но не откликающаяся.
ЛюбOFF моя, - Reinкарнированная. Восстановленная построчно. Поштучно. Упакованная в блестящую обёртку и подаренная на праздник.
ЛюбOFF моя...

«Я смотрю на кожу, любуясь ее рисунком, состоящим из тонких переплетенных венок, из дорожек, ведущих к сердцу по лабиринту - вот пройти бы каждую, занять бы себя на годы, а у самого пульса, у самой кромочки ритма
обнаружить ребенка теплого и нагого» (с) Яшка Каzанова