В колонках играет - Nirvana "Smells Like Teen Spirit"
Настроение сейчас - Тоскливое

Вот нашла в сети фик. Что сказать, этот фанфик произвел на меня сильнейшее впечатление: такая беспросветная тоска и безысходность, что аж мурашки по коже бегут. Переведено очень качественно, красивым и литературным языком, в общем, прочитала на одном дыхании, практически, как и саму мангу X/1999.

К сожалению, шапка данного фика не содержала пункта о размещении, так что если у автора или переводчика возникнут претензии по поыоду размещения, без вопросов - все уберу.

Название: АНГЕЛ НЕ ПРИДЕТ
Автор: KelseyML
Перевод: Сфенц
Фэндом: X/1999
Пейринг: Субару/Камуи
Рейтинг: PG-13
Жанр: тоска, ангст

"Don't try to fix me,
I'm not broken"
Hello, Evanescence

Предупреждение: очень мрачный, жутчайший Angst, не читать на усталую голову. Вас предупредили…
Посвящается всем фанатам пары Субару х Камуи
Вкратце: Субару и Камуи делят квартиру после Обещанного Дня.


Комната пустая, темная и холодная, но чего вы ожидали. О, в ней есть мебель, если честно - кончики его пальцев быстро скользнули по прохладной поверхности стола, прежде чем резко отдернуться - но здесь не чувствовалось ничьего присутствия, ни единого признака, что кто-то здесь дышит. И, по правде говоря, возможно так и есть.

Он раздвинул жалюзи, чтобы впустить свет, но солнце слишком слабое и бесцветное в январе, жалкое подобие настоящего сияния. Вместо того, чтобы смягчить обстановку комнаты, он создал тени пустого монохрома, каждый угол мебели стал неровным и грубым. Камуи удивился, как это он никогда раньше не замечал, сколько острых углов у каждого объекта. Это неуютное осознание.

Дверь щелкнула со звуком, непохожим на выстрел, и все же несущим ту же окончательность.

"Что ты здесь делаешь?"

Четыре слова, произнесенные голосом, таким же монохромным и безжизненным, как сама комната, плоские, как будто прижатые слоями и слоями горя и муки. Вес, который несет Субару на своих плечах, проявляется в его голосе, в мертвой апатии его глаз, одного зеленого и одного янтарного. Камуи передернулся, когда янтарный глаз поймал тонкий луч света.

"Я нужен тебе, Субару". Камуи горд собой, его голос не дрожит, его руки не трясутся. Он не предлагает пустых обещаний, оправданий, ничего, кроме простой правды. Больше ничего нельзя предложить человеку, жизнь которого основана на одной абсолютной лжи. Выстроенная им самим жизнь вокруг этой лжи, от которой Сумераги Субару был будто раздет, избавлен, как и ото всех других иллюзий. Камуи чувствует ледяной укол ужаса, проследовав далее за этой мыслью, и теряется в догадках: как много от Субару, которого он любил, вообще было реальным. Какая его часть существовала только из-за другой личности, как много было в нем ослепляющей иллюзии, искусно сплетенной искусством Сакурадзукамори.

Он делает один шаг вперед, желая закричать. Это его трагическая ошибка, это безразличие к тому, как или почему эта новая личность цепляется со всей силой своего существа к тому, кого он полюбил в самом начале, влюбившись однажды, полюбил навсегда, и Субару не исключение. [мои мОзги кипели, скрипели, потели, но лучше перевести не смогли] У него не осталось никого, чтобы прижать близко к своему сердцу, кроме этого человека, разбитой оболочки.

Субару видит все это с беспристрастной учтивостью божества, божества ни доброго, ни злого, но просто наблюдателя людских поступков. Он, кто любил столь страстно, теперь не чувствует абсолютно ничего. Он, кто не мог видеть правды, теперь видит ее кристально ясно. Ирония здесь в горечи, и хотя вкус этой горечи появляется на его языке, это ничего не вызывает в нем.

"Тогда оставайся, если хочешь".

И хотя Камуи знает, что бесполезно думать, что он смог бы заставить Субару полюбить его, он улыбается, и позволяет себе, в первый раз за долгое время, начать надеяться.

***
Он учится готовить и делает в этом поразительные успехи, так он может сказать. Он больше не может заставить себя посещать школу, так что он занимает себя просмотром кулинарных шоу и рисованием скетчей во время рекламы. У Камуи нет фотографий Печатей, и он боится, что забудет их лица. Линия за линией, карандаш вычерчивает нежный изгиб женской щеки, добрую улыбку мужчины. Они умерли вместе, в руках друг друга, и он вспоминает выражение радости на лице Карен, когда кто-то, кое-кто плачет о ней.

Остальных очень сложно нарисовать правильно. Котори умерла больше восьми месяцев назад, и хотя он все еще видит ее нежное лицо в своих снах, оно мягко заглушено его чувствами к ней. Она была такой доброй, такой чистой, полной противоположностью всего того, что символизировал 1999. Это ее лицо, вызвало силу его кеккая, потому что он хотел защищать ее мечту о будущем. Делая ее бессмертной, в некотором отношении, позволив этой мечте жить. Ее призрак стоял между Камуи и Фумой в Обещанный День, и это Котори и ему прошептал Фума до свидания, когда Шинкен проворно скользнул между его ребрами.

Он делает скетчи Субару, как он в первый раз увидел его, одна рука протянута, лицо наполнено заботой и громадным сопереживанием. Наполнено. Лицо трехмерное и полное, лицо, которое едва ли могло содержать скрытые чувства под поверхностью. Камуи не может рисовать Субару теперь, потому что он не выглядит реальным на бумаге.

Он вообще больше не выглядит реальным.

***
Временами он умудряется втянуть Субару в разговор, хотя и короткий. Он дорожит этими маленькими случаями, этими несколькими драгоценными словами. Они пустые, бесцветные, но он слышит что-то чудесное в них. Если Субару все еще жив, все еще связан с этим миром хотя бы немного, то есть надежда. Не для любви, не для любви к Сейширо, которую Субару несет в себе, а ради друга, которого он знал. Ради друга, которого он любит.

Он морщится при виде крови на перчатках Субару, но именно тогда он более всего расположен говорить, так что он проглатывает желчь, подкатывающуюся к горлу, и тихо спрашивает его, как прошел день.

"Как шкаф", - однажды отвечает Субару, а затем вынимает сигарету из пачки, щелкая зажигалкой, пока Камуи пытается всосать утверждение.

Несколько секунд проходят в молчании, сгорая вместе с сигаретным дымом. Камуи не начал курить, но он больше не кашляет, когда Субару делает это. Он гадает, как долго заняло у Субару приобрести ту элегантность, с которой он вдыхает и выдыхает, заняло ли это годы или совсем не потребовалось времени, чтобы развить это. Он курит намного больше, чем Камуи помнит из старых дней; возможно, ему просто необходимо держать что-нибудь в руках. Они кажутся пустыми без шрамов Сакуразукамори.

"Все вешается на свои места или кладется в ящики, если это нельзя повесить" - наконец разъясняет Субару и Камуи кивает, разглядев сопоставление утверждения с обыденностью его жизни. Пальцы Субару нервно барабанят по картону сигаретной пачки, пока Камуи взвешивает это, обдумывая форму подходящего ответа. Начальный вопрос: "Тогда почему ты не выйдешь из шкафа?" заставляет его губы свернуться от неподходящей игры слов, и он со злостью закусывает нижнюю губу, чтобы не дать этому веселью вырваться наружу. Истерическое желание расхохотаться сохраняется, но оно плавает под соленым резким привкусом крови.

"Если ты не удовлетворен жизнью, почему бы не переодеться?" - спрашивает он обстоятельно, говоря вокруг нового пореза на его губах.

Взгляд Субару настолько бесстрастный, что Камуи передергивается от этого, хотя какая-то часть его внутреннего Я ослабляется перед лицом такой абсолютной апатии.

"Когда я был моложе" - говорит он, и каждое слово многослойно и нагружено смыслом, "я часто прятался в шкафу моей сестры".
***
Он пробегает руками по мягкой коже, гладкой и белой, как мрамор, и все же он не может избежать чувства отделенности. Мрамор существует, чтобы быть высеченным под опытными руками, раздразненным и обтесанным и исцарапанным в вещь изумительной красоты. Он чувствует себя, как подмастерье, пытающийся закончить последнюю недоделанную работу его мастера, неопытные руки неумело касаются там, где однажды исследовали руки ремесленника.

Субару тихо лежит на кровати, далекий, отвлеченный взгляд в его глазах, как будто то, что происходит сейчас, не имеет никакой значимости, момент скуки, который нужно выдержать как можно лучше. И, кажется, когда свет падает на Сумераги, что он истекает всеми цветами и заостряет все углы и очертания, подобно бритве, стирая даже мягкие изгибы, пока они не остаются подобными наждачной бумаге. Лунный свет смывает с его лица ту немногую окраску, что оно еще имело, и заставляет его светиться, как у призрака.

День Валентина. Глаза Камуи горят жаркими слезами, даже когда его пальцы зарываются в мягкую полночь волос Субару, он сам не может поверить, что его наивность и глупость привели его к этому. Он хотел, чтобы Субару почувствовал себя в безопасности, счастливым и всегда ассоциировал это с прикосновениями. Поэтому он притащил Субару к себе этой ночью и попытался заставить его почувствовать хоть что-то и это, похоже, совсем не сработало, совсем.

Прикосновение кожи о кожу внезапно очень холодное; Субару не теплее мрамора, с которым он его сравнивал. Камуи нервничает, даже боится, но неестественная неподвижность Субару делает все как-то легче, хотя и странно. Его руки кажутся крошечными, когда они блуждают по груди Субару поперек и вверх, чтобы проследить выпуклость ключицы, вниз, чтобы провести по бросающейся в глаза линии каждого ребра, еще ниже к слегка более натянутой коже живота. И Камуи вспыхивает, когда его указательный палец углубляется еще ниже, достигая металлической линии пряжки на поясе.

Субару вздыхает от постукивания пальца по металлу, и Камуи глядит на его лицо, пораженный. Был ли это знак смирения или пробуждение хоть какого-то интереса, в конце концов? Глаза Субару крепко закрыты и он не может прочитать его выражение, если бы там и было, что читать с самого начала.

Он не хочет двигаться дальше, еще нет. Его внутреннее чувство романтики говорит ему, что сначала должен быть поцелуй, и он слушается, хотя и игнорирует основное положение его же романтики: твой партнер должен любить тебя, должен получать удовольствие от каждого момента. Его губы призраком опускаются на губы Субару и уходят, не вызвав никакого ответа, нежно, мягко, по этой коже, как будто он боится разбить этого мужчину.

Слегка дрожащая рука предает его, и он слегка промахивается, достаточно лишь для того, чтобы его зубы слегка поцарапали нежную кожу живота Субару. Тихое шипение зависает в воздухе, быстрый выдох воздуха, который мог быть только от Субару. Камуи снова смотрит вверх.

Глаза Субару все еще закрыты, лицо поднято вверх. И все же на его щеках появился легкий намек на цвет, его губы слегка раскрыты, чтобы позволить выход тихому звуку. Голова Камуи закружилась, он чувствует себя Пигмалионом, полюбившим статую, столь прекрасную, что боги позволили ей ожить.

"Сейширо-сан…"

Камуи умудряется добежать до ванны, прежде чем его вырвало, проклятым простым дыханием прошептанного имени на губах Субару.
***
Сегодня годовщина его возвращения в Токио, и Камуи зажигает свечи для семьи Моно, за четыре жизни, которые он погубил одним своим существованием. Его пальцы часто трясутся в последнее время, и ему потребовалось три попытки, чтобы зажечь спичку. Он зажег свечу за свою маму три дня назад и позволил ей сгореть до конца, прежде чем выбросил.

Свеча - этот радостный маленький огонек, совершенно лишний в этом месте, думает про себя Камуи, нарезая овощи. Квартира очень опрятная, больше из-за желания Субару иметь все на своих местах, чем благодаря аккуратности Камуи. Он просто усвоил привычку класть вещи на место, откуда он их взял, вот и все. Но готовка - это домашняя обязанность, которая ему нравится, вероятно, единственная. Его блюда стали намного лучше после четырех месяцев просмотров кулинарных шоу и вырезок рецептов.

Субару съедает все его творения, от самых изысканных до ужасных, с одинаковым отсутствием выражения на лице. Он никогда не критикует и не хвалит, никогда не говорит об этом вообще. Он берет свою еду, ест едва достаточное количество, чтобы поддерживать жизнь, и Камуи знает, что с ним лучше не спорить. То, как кожа натянута на кости Субару, беспокоит его, но разговор о его привычках в еде приведет лишь к пустому взгляду.

Все же, готовка ужина это один из ярких моментов его дня, единственный луч света, омраченный лишь песчаным блеском пыли. Звуки Поп музыки наполняют кухню, пока он смешивает ингредиенты вместе, создавая то, что он надеется, станет кулинарным шедевром. Это определенно выглядело здорово, когда он смотрел ТВ.

Вот тогда он и заметил, что порезался, нарезая овощи. Кровь яркая и темно красная, хлещет из его пальца, стекая вниз по руке, накрывая его старый шрам, разрисовывая его в красный цвет. Он прекращает перемешивать овощи, кладет миску, уставившись в очаровании. Это глубокий порез. Почему он его не чувствует?

Почему теперь он его не чувствует?

Хихиканье слетает с его губ, хохот, который поднимается все выше и выше в трепещущий фальцет. Он зажимает рот рукой, чтобы остановиться, а затем он плачет, продолжая смеяться, икая и чувствуя соль на своих губах. Он падает на колени на полу кухни, капли крови разбрызгиваются по плитке, и он начинает качаться назад вперед, назад вперед.

Он знает вкус отчаяния.
***
Годовщина смерти Сакуразукамори ожидает, чтобы спикировать на них, как хищная птица, очень похоже на самого человека. Камуи видит приближение этой даты, как и Субару, и в атмосфере происходят малозаметные изменения. Теперь часть молчания Субару наполнена болью, а у Камуи не осталось духа, чтобы нарушить ее. Взамен он включает радио так громко, как только возможно, и хотя теперь он знает все слова наизусть, он никогда не подпевает.

Слабая дрожь, которую заметил Камуи в своих руках, возросла десятикратно, побочный эффект внезапной, маниакальной энергии. Он подметает пол дважды в неделю. Раскладывает в алфавитном порядке небольшую коллекцию CD Субару, затем переходит к несколько большей коллекции его книг. Он ходит беспокойно по полу гостиной всю ночь, не способный уснуть на диване. Он постоянно рисует скетчи, лицо за лицом, а затем еще, как будто ищет чего-то, что-нибудь, что угодно.

Когда наступает рассвет, оба уже на ногах, Камуи делает продуманный завтрак на одного, Субару уже ушел на одно из своих загадочных поручений. Напряжение треснуло, подобно молнии в квартире, сделав все еще ужаснее, наполнив собой такое маленькое пространство.

Его карандаш касается бумаги как по волшебству, длинные элегантные линии вырисовывают свой путь из-под карандашного грифеля. Он рисует яростно, как будто дьявол овладел им, и лишь когда лицо начинает смотреть на него с листа, он понимает, кого рисует. Сакуразукамори, один глаз пустой – белый, другой – злорадствующий янтарный, улыбка холодная и узнаваемая, будто говорящая, ОН МОЙ. Камуи всматривается в это лицо, пока рисует его, ненавидя его самодовольство.

Но затем один карандашный штрих смягчает это выражение, и Камуи вынужден признать правду, открытую его художеством: это тот самый Сакуразукамори, которого он помнит с Радужного Моста, а не другой. На его лице присутствует какая-то печаль, смирение. Это лицо, которое Субару любит больше самой жизни. Он рисует на протяжении нескольких часов, и, когда, наконец, скетч закончен, он уже не может думать от усталости. Если бы он мог думать, то никогда не оставил бы блокнот со скетчами открытым.

Он резко просыпается посреди ночи, когда его блокнот поднимается, и его рот округляется в ужасе, когда Субару всматривается в его сегодняшний рисунок. Он морщится, приготовившись к отчаянному взгляду, грубому слову или даже удару. Его дрожь вновь вернулась, и ему кажется, что хрупкие кости его запястий вот-вот переломятся пополам.

Спустя мгновение без тени какой-либо эмоции или даже узнавания, Субару кладет блокнот обратно на кофейный столик и выходит из комнаты.
***
Сегодня он не готовит, не рисует и не делает ничего подобного уборке и не слоняется взад вперед, чем он занимал себя последние месяцев семь или около того. Он выбрасывает погибшее комнатное растение, которое он купил в тщетной попытке добавить света в квартиру, а затем он сметает в кучу листья и грязь, оставшиеся от него. Он аккуратно складывает свою одежду в чемодан, собирает свои нехитрые пожитки и убирает их в рюкзак. Он готов.

Он снимает желтые занавески, которые сам повесил, чтобы сдерживать слишком яркий солнечный свет, все равно они никогда не помогали. Их он тоже выбрасывает, потому что уверен, что Субару они не понадобятся. Он уверен, что Субару даже не заметит их отсутствия.

Теперь он может только дождаться, когда Субару придет домой, потому что ему до сих пор необходимо ощущение близости. Нужно дать тому один последний шанс показать хоть какое-то чувство, прежде чем он уйдет и навсегда вычеркнет себя из его жизни. Даже отказываясь от последней надежды, Камуи сохраняет эту последнюю тоненькую нить, нить, которую он не бросит, пока Субару не разрушит ее своим безразличием. И несомненно он ее разрушит.

Камуи уже больше не плачет, все равно он слишком пуст сейчас, чтобы плакать. Забавно, как даже Фума не смог разбить его отчаянных надежд победить другого 'Фуму' и вернуть его старую сущность. А всего лишь чуть больше полугода биения об лед спокойного безразличия Субару сломали его без возможности на восстановление. А Сакуразукамори не нужна сломанная игрушка.

Дверь щелкнула со звуком, непохожим на выстрел, и все же несущим ту же окончательность.

Субару лишь мельком глянул на чемодан возле двери, прежде чем встретился взглядом с Камуи.

"Я ухожу".

Невыразительность Субару не меняется, пока он кивает, и он не оборачивается, когда Камуи выходит через дверь.


P.S. Картинка может немного и не в тему: тут скорей Субару Камуи откачивает, но все же она мне нравится...