Anna_Livia_Plurabelle вместе с Бодрийяром утверждают ("Телесность-3. О беге") , что

"Подобно диете, бодибилдингу и ряду других практик, бег трусцой является новой формой добровольного рабства."


Что о рабах писал Цицерон?

"О взаимоотношении рабов и господ Цицерон говорит редко и только мимоходом. С его точки зрения, само собой разумеется, что господин должен держать рабов в повиновении. Он осуждает тех наместников провинций, которые дают полную волю своим рабам в ущерб провинциалам. Бегство раба он считает непростительным злодеянием, которое причиняет хозяину не столько материальный, сколько моральный ущерб и обиду (Ad Att., IV, 3). Как достойное наказания беззаконие рассматривает он попытку жителей Эфеса укрыть беглого раба (In Verrem., I, 33). Добиваться от раба показаний против господина, с его точки зрения, недопустимо; это означало бы побуждать рабов к войне против господ (Pro rege Deiotaro, 11). Он считает также, что тот, кто управляет рабами и скотом, обязан думать об их пользе и удобствах (Ad Quint., I, 1, 8). Он признаёт, что убийство раба может быть и несправедливым, и греховным (Paradox., III, 24). Во время праздников рабов, согласно древним законам, надо освобождать от работ (De legib., II, 12). Дельный, [с.637] старательный раб через несколько лет заслуживает освобождения (Philipp., VIII, 9). Без надежды на свободу, которая избавит их от страха, пыток и казней, рабы не могли бы вынести своего положения (Pro Rabirio, 5). Не только свободы, но и всяческих наград заслуживает раб, спасший своего господина (Pro Milone, 22). Особенно рекомендуется хорошее обращение с рабами кандидату в магистраты, так как от них во многом зависит его репутация на форуме (De petit. cons., 5). В теоретических трактатах Цицерон затрагивает вопрос о рабах только один раз: «Следует помнить, — пишет он, — что и в отношении к низшим должно соблюдать справедливость. Самое же низкое положение и судьба у рабов, относительно которых недурно поступают те, кто предписывают использовать их как наемных работников (uti ut mercenariis), требуя от них работы и предоставляя им то, что справедливо (operam exigendam, iusta praebenda)» (De off., I, 13).



Следует заметить, что у Цицерона рабы упоминаются нередко в общем перечне людей из низших слоев общества и зависимых. Так, он советует оратору возбуждать жалость судей к обвиняемому, показав, что тот был обижен людьми, которые не смели им пренебрегать, — его рабами, отпущенниками, клиентами, зависимыми (Supplicibus. De invent., 1, 55). Толкуя закон об изгнании кого-либо из имения чужими рабами, Цицерон замечает, что закон этот имеет силу и в том случае, если по поручению господина действовали не только рабы, но и прокуратор, колон, сосед, отпущенник (Pro Caecin., 20). Наряду с такими неблаговидными средствами наживы, как спекуляция на проскрипциях, ограбление союзников, захват чужих имений, Цицерон упоминает и товарищества (societates) с рабами, отпущенниками и клиентами (Paradox., VI, 2). Катилину он называет возмутителем рабов и негодных граждан (In Catilin., I, 11) и постоянно ставит в вину Клодию, что тот набирал в свои отряды рабов, наемных работников, злодеев, нищих (egentes, Pro domo, 33 и др.), вооружал бедных против богатых, негодяев против порядочных людей, рабов против господ (Pro Plantio, 35), подстрекал перегринов и рабов, которых из тюрем выпустил на форум (Pro Sestio, 44). К той части народа, которая жила продажей своей рабочей силы, Цицерон относился с презрением. Заработок этих людей он называл грязным и низким, так как это была плата за рабство. К данной категории он относит и ремесленников, и мелких торговцев. Большего уважения заслуживают лица свободных профессий (De offic., I, 42). Такую же градацию приводит Цицерон среди рабов. В больших фамилиях, говорит он, есть более достойные (lautiores) рабы — ученые садоводы, управители, — и те, которые выполняют физическую работу (qui tractant): убирают, подметают, поливают, не занимая почетного положения среди рабов (Paradox., V, 2). Простые ремесла рабов — поваров, ремесленников, пекарей, носильщиков — он противопоставляет искусству рабов, услаждающих душу, — певцов, музыкантов (Pro S. Roscio, 46).

Ставя на одну доску бедняков и работающих по найму с рабами, исполняющими простую работу, Цицерон вместе с тем готов включить благонамеренных рабов в сообщество почтенных людей — оплот республики, с его точки зрения. Не только отпущенники, пишет он, заслужившие добродетелью счастье стать гражданами, готовы защищать свою новую родину, Рим, на который некоторые высокородные (т.е. сообщники Катилины) смотрят, как на вражеский город; нет ни одного раба, находящегося в сносных условиях, который не ужаснулся бы дерзости граждан и не был бы готов в меру своих сил и возможностей принять участие в деле общего спасения (In Catilin., VI, 8). Тебя ненавидят, говорит Цицерон Антонию, все боги, все люди высокого, среднего и низкого положения, граждане, перегрины, мужчины, женщины, свободные, рабы (Philipp., XIII, 20). Когда Клодий изгнал Цицерона, все порядочные люди были на стороне последнего, не только свободным, но и всем достойным свободы рабам стало дорого его благополучие (De legibus., III, 11).

Конечно, Цицерон не ставит знака равенства между свободными и рабами. Говоря о тяжелом положении республики, он любил подчеркивать, что ей грозит или грозила самая страшная опасность — попасть во власть рабов, но его предусмотрительность спасла государство и «лучших» от такой печальной участи (Ad Att., I, 20; Pro Sestio, 21; Pro domo sua, 34, 42). Надо, однако, заметить, что он имел в виду не опасность восстания рабов, а действия своих противников, которых он постоянно попрекал их союзом с рабами. Своего соперника на консульских выборах, Антония, Цицерон обвинял в том, что, разорившись и продав или потеряв за долги свой скот и пастбища, Антоний удержал у себя пастухов, с помощью которых он мог быстро поднять восстание рабов (subito fugitivorum bellum excitaturum. In toga cand., 4). Клодий добился удаления Цицерона только с помощью отрядов рабов, которые изгнали с форума свободных граждан (Pro Sestio, 24; De legib., III, 11). Клодий совершил дерзкий поступок, приведя на игры в честь Великой Матери отряды рабов, вступившие в драку с присутствующими. Эти священные игры, восклицает Цицерон, были осквернены. Клодий, устроивший игры по примеру Афениона и Спартака, опозорил свой род. Его отец и дядя во время игр приказывали рабам удалиться, при Клодии же рабы изгнали свободных (De Harusp. Respon., 11—12). Здесь презрительное отношение к рабам выражено особенно ярко.

Приблизительно так же, как к рабам, Цицерон относится к отпущенникам. Не без сочувствия вспоминает он то время, когда «предки» не видели особой разницы между рабами и отпущенниками (Ad Quint., I, 1, 4). Своего отпущенника Хризиппа, который самовольно покинул оставленного на его попечение сына патрона, Цицерон тоже по примеру «предков» решил вернуть в рабство (Ad Att., VII, 2). Великой заслугой отца братьев Гракхов он считал перевод отпущенников в городские трибы, без чего, по его мнению, республика уже давно погибла бы (De oratore, I, 9). Своего противника Геллия Цицерон упрекал в том, что он женился на отпущеннице, чтобы прослыть другом народа (ut plebicola videretur. Pro Sestio, 52). Но и сам Цицерон, когда было нужно, умел использовать свою популярность среди отпущенников. По-видимому, Цицерон полагал, что в ряде случаев голоса отпущенников могут принести значительную пользу его партии. Но «респектабельных» отпущенников он охотно зачислял в ряды своих сторонников. В знаменитом перечне тех, кто может подойти под понятие «оптимат», он упоминает и отпущенников (Pro Sestio, 45).

Высказывания Цицерона о рабах и отпущенниках часто определялись требованием момента и демагогическими целями, но все же можно думать, что деление на рабов и свободных было в его глазах менее важным, чем деление на людей обеспеченных, имеющих известные перспективы при существующем положении вещей и потому склонных его поддерживать, будь то благонамеренные свободные, отпущенники или рабы, и людей порочных, которые могли поправить свое положение лишь в период смут и переворотов, будь то недостойные потомки знатных родов или рабы, не заслужившие улучшения своей участи."

http://www.ancientrome.ru/publik/schtaerm/schtae03.htm

По опубликованному в 10 г. н.э. сенатусконсульту, в случае убийства господина казни предавались не только все находившиеся с ним под одной кровлей рабы, но и отпущенные по завещанию на свободу (Tac. Ann., XIII, 32). Закон Клавдия, по которому вступившая в связь с чужим рабом женщина становилась рабыней (Tac. Ann., XII, 53), по-видимому, был направлен на более резкое разграничение рабов и свободных.


Сенека часто повторял, что раб — такой же человек, как и господин, что только тело, но не душа его находится в рабстве; ему доступно познание добродетели, он может стать благодетелем своего господина, а господин может и должен быть благодетелем раба, обращаться с ним кротко и милостиво, предоставлять ему известную свободу (De ira, III, 24, 29, 32, 35; De clement., I, 18; De vita beata, 24; De beneficiis, III, 18—26). Сенека приводит мнение Хрисиппа, называвшего раба вечным наемником (Servus ut placet Chrysippo, perpetuus mercenarius est. De beneficiis, III, 22). Мысль эту в несколько иной формулировке приводил и Цицерон, который также не одобрял ненужной жестокости с рабами и в общем не уступал в гуманности Сенеке, хотя и не считал нужным особенно много заниматься рабами. Причины особого внимания Сенеки станут яснее, если мы рассмотрим некоторые другие высказывания его о рабах. Они показывают, что его человеколюбие в значительной мере было обусловлено стремлением не обострять отношений. «Каждый раб, — пишет он Луцилию, — имеет над тобой право жизни и смерти... я говорю: всякий, кто презирает свою жизнь, становится господином твоей. Учти пример тех, кто погиб в домашней засаде, или от открытой силы, или обманом; ты ведь знаешь, что не меньше [людей] пало жертвой гнева рабов, чем гнева царей» (Ad Lucil., 4). Тот, кто внушает страх, говорит Сенека, сам живет в постоянном страхе, поэтому мудрый не должен стремиться к тому, чтобы его боялись (De ira, II, 11) Жестокий господин, как и тиран, ненавистны всем, и им постоянно угрожает месть обиженных (De clement., I, 18). Наказывать рабов и подданных необходимо, но при этом следует соблюдать умеренность (De ira, II, 27; III, 32).


Очень характерно известное письмо Сенеки к Луцилию, специально посвященное взаимоотношениям с рабами (Ad Lucil., 47). Он хвалит друга за то, что тот живет в тесном общении (familiariter) со своими рабами, и пишет, что узнает в этом обычную предусмотрительность. Надо помнить, что рабы тоже люди, что они наши сожители и скромные друзья. Достойны насмешки те, кто, наедаясь до отвала, заставляют рабов прислуживать себе на голодный желудок и жестоко карают их за каждое вырвавшееся слово. В результате рабы болтают у них за спиной, тогда как те рабы, которым господин дозволяет говорить в своем присутствии, готовы умереть за него и молчать под пыткой. Своей жестокостью и своими излишествами мы сами делаем рабов врагами, а часто и своими господами. Предки, которые называли господина pater familias, а рабов familiares, установив праздник, во время которого рабы ели вместе с господами и пользовались домашними почестями, спасали рабов от унижения, а господ от ненависти. Надо допускать рабов к своему столу в виде награды, чтобы они старались стать достойными такого отличия. Лучше пусть рабы уважают господина как его клиенты, чем боятся его. Ведь, в конце концов, все люди рабы: кто страстей, кто тщеславия, кто жадности, и все в равной мере — страха.

Но некоторые его идеи мы найдем и у практика Колумеллы, главной целью которого было заставить рабов наиболее эффективно трудиться. В приведенном только что письме Сенека советует исправлять рабов не ударами, а словами. Того же требует Колумелла от вилика, который должен быть умеренным в наказаниях и скорее удерживать рабов от ошибок, чем карать за них (De re rust., I, 8). To же самое, кстати сказать, Колумелла рекомендует и погонщику быков (De re rust., I, 9). Для поощрения прилежных рабов вилик должен приглашать их иногда к своему столу. Господину полезно иногда запросто поговорить, пошутить и даже посоветоваться с рабами — это облегчает им труд и делает более старательными. Особого внимания требуют закованные рабы, содержащиеся в эргастулах, так как, обиженные жестокостью, они более страшны, чем остальные (De re rust.). В своей снисходительности Колумелла заходит так далеко, что считает нужным поместить дня на два в больницу раба, который, будучи здоровым, не вышел на работу под предлогом болезни, так как лучше дать отдохнуть усталому рабу, чем допустить, чтобы он заболел от переутомления (De re rust., XII, 3).

Варрон, ссылаясь на Сазерну, писал, что на обработку 8 югеров требуется 45 дней, так как при норме 3—4 дня на югер еще 13 дней потребуются из-за плохой погоды, лени и небрежности рабов (De agricult., I, 18). Колумелла, при той же норме, дополнительных дней на упомянутые потери не отводит (De re rust., II, 4). Значительно вырастает у Колумеллы по сравнению с Катоном перечень работ рабов в праздник (Cato, De re rust., 2; Colum., De re rust., II, 21). Катон советовал не тратить много средств на инвентарь и в случае надобности занимать кое-что у соседей (Cato, De re rust., I, 4). По мнению Колумеллы, надо закупить столько инвентаря, чтобы ничего не приходилось занимать, так как простой обойдется дороже, чем покупка орудий производства (Colum., De re rust., I, 8).


Может ближневосточное понимание было иным?

"интересно вспомнить о содержащемся в одном из памятников (Мехильта Мишпатим, 1) указании на то, какую работу составители этого свода считали рабской,– она связана была с обслуживанием личности рабовладельца."

http://www.ancientrome.ru/publik/schifman/schifm01.htm

А также, оттуда же "Уже не раз с полным основанием высказывали предположение о доэллинистическом ближневосточном происхождении актов этого типа. Помимо прецедентов нововавилонского времени, которые были отмечены М.И. Ростовцевым и С.Б. Уэллесом, назовем еще документы из Алалаха, также содержащие подобную клаузулу. Правда, в отличие от документов из Дура-Европос, в них отработкой занимается не непосредственно сам должник, а члены его семьи. Переход к отработке руками должника представляет в таком случае завершение естественного процесса. Предпосылкой создания таких отношений служит, несомненно, натуральное хозяйство, неразвитость или недостаточная развитость денежного обращения. Только они делают возможным и выгодным "натуральное" возмещение процентов по долгу либо частью урожая (DEPP, 23 = D.Pg.32, 134 г. н.э.), либо отработкой. Второй предпосылкой этого явления должно служить другое немаловажное обстоятельство – невозможность прямого порабощения согражданина за долг или иным способом. Если сказанное справедливо, тогда предположение о местном происхождении упоминавшихся выше постоянных рабов должно быть, безусловно, отвергнуто.

Положение закабаленного нельзя в данном случае считать аналогичным положению вечного раба. Его отношения с господином регулируются договором, который, по крайней мере теоретически, предусматривает возможность его аннулирования после уплаты долга. В связи с этим должник не теряет права на собственную личность в целом, равно как и гражданскую правоспособность: не случайно в документе он не назван рабом, речь идет лишь о выполнении им doylix[w xre}aw. В этом смысле, очевидно, правы те, кто видели в контрактах, аналогичных нашему, своеобразный договор о найме свободного работника. Нельзя не увидеть весьма близкой аналогии этих временных рабов с рабами – "евреями" мишнаитского права. Эти рабы не рассматриваются как собственность их владельца (Мишна, Киддушин, I, 2; ср.: Бава Мециа, I, 5); срок их эксплуатации ограничен шестью годами. Раб-"еврей" практически отрабатывает для своего господина ту сумму, которую последний уплатил за него, а также проценты на эту сумму. Разница заключается в двух обстоятельствах: рабы-"евреи" не обязаны производить какие-либо выплаты в пользу своего владельца; соответственно сроки зависимости не обуславливаются этими выплатами, но фиксируются раз и навсегда для всех случаев.

Все же нельзя считать, что перед нами только наем работника. При наличии всех отмеченных выше черт должник все же попадал в зависимость от кредитора и терял право распоряжаться собой, что практически существенно ограничивало его право на собственную личность, теоретически за ним сохранявшееся. К тому же трудно представить себе, чтобы, взяв в долг столь значительную сумму денег (400 драхм) и не имея источников. дохода, кроме собственного труда, должник мог избавиться от этой зависимости. Зависимость эта могла быть ликвидирована либо после нового займа, что маловероятно, да и не изменило бы положения по существу, либо с помощью труда остальных членов семьи. В противном случае она становилась практически бессрочной, что, вероятно, достаточно часто и происходило.

В данном случае форма зависимости весьма близка к крепостному состоянию и характеризуется частичным порабощением производителя. Очевидно, этот способ эксплуатации представлялся в I–III вв. по крайней мере столь же выгодным, как и эксплуатация рабов постоянных. Хотя нельзя определенно сказать, насколько широко были распространены такие контракты, показательно тем не менее, что в сохранившихся документах эта форма зависимости засвидетельствована столь же часто, как и постоянное рабство."