Готика "вырастала только на одном элементе цельной возрожденческой личности — на аффективном стремлении личности ввысь". Самая точная и ёмкая характеристика готики как раз и дана Лосевым в его "Эстетике Возрождения".

Одно дело — христианское стремление ввысь, взятое как объективный факт. Но совсем другое — рефлексия над тем, что происходит внутри этого «восходящего» и «взлетающего» субъекта. Готика и развилась в виде такого стиля, который пытался изобразить не просто небесные порывы христианской души, но те чувства, те эмоции и те аффекты, которые при этом имели место в глубинах её внутреннего самочувствия. Это индивид, умеющий как растворять себя в своём непрерывном становлении, так и расчленять это становление решительно в каждом пункте его развития.

Ренессанс в готике отрицает сам себя. То и другое выдвинуло на первый план человеческую, а именно личностно-материальную жизнь. Однако Ренессанс подчёркивает в личности её телесно-гармоническую устойчивость и горизонтальную планировку. Готика же старается избавиться и от этой материальности, и от этой уравновешенности, и от этой ясной и спокойной гармоничности. Ренессанс — рациональность материального благоустройства. Готика — иррациональность духовного порыва. Ренессанс — созерцательное совершенство уравновешенной материи. Готика — аффективный вызов и взлёт с целью вообще превратить все материальное в духовную невесомость.

Готика особенно сильно была выражена в искусстве — редко какое философское учение так сильно влияла на архитектуру и живопись. Готического мастера можно охарактеризовать тревожным чувством напряжённого внимания, с которым он подходил к миру.

По другому, с другого угла о том же пишет В. Воррингер в "Истории европейского искусствознания", кажется ( или в "Формальных проблемах готики"?) : «Готическая душа… утратила невинность незнания, но не смогла достичь ни великодушного восточного отказа от познания, ни счастья познания классического человека, и поэтому, лишённая всякого ясного природного удовлетворения, она может изживать себя лишь в удовлетворении судорожном, неестественном. Лишь это могучее восхождение позволяет ей вырваться в те сферы ощущения, где она, наконец, теряет чувство своей внутренней дисгармонии, где она находит избавление от своего беспокойного, неясного отношения к образу мира. Страдая от действительного, не находя выхода к естественному, она стремится к миру сверхдействительному, сверхчувственному. Ей нужно упоённое буйство ощущения, чтобы подняться над самою собой. Лишь в опьянении восторга она находит созерцание вечности. Эта возвышенная истерия прежде всего характерна для феномена готики».

«Тенденции греческой архитектуры к чувственной наглядности противостоит тенденция готической архитектуры к одухотворению… Греческий архитектор подходит к своему материалу, камню, с известной чувственностью, он заставляет поэтому говорить материю как таковую. Напротив, готический архитектор подходит к камню с волей к чисто духовному выражению, т.е. с конструктивными намерениями, художественный замысел которых не зависит от камня и для которых камень представляет лишь внешнее и бесправное средство осуществления.
Тот, кто понял готическую волю к форме, кто проследил её от хаотической неразберихи ранней орнаментики до этого художественного хаоса каменного развёртывания силы, у того перед величием этого выражения классические нормы рассыпаются в руках, и он начинает смутно догадываться о мощном, раздираемом крайностями и потому способном к сверхъестественному напряжению сил мире средневекового ощущения".