- |
Мы наконец добрались до дома, и как раз вовремя: с неба брызнули первые капли, еще редкие, но крупные. По всему, главный свой удар буря нацелила именно на остров. Джун толкнула створку ворот и повела меня по садовой дорожке. Вынула ключ, отперла парадную дверь. В прихожей горел свет. Правда, нить лампочки то и дело тускнела, не в силах противостоять электрическим вихрям в вышине. Джун изогнулась, с какой-то робостью чмокнула меня в щеку. - Подождите тут. Она, наверно, уснула. Я мигом. Взбежала по лестнице, скрылась в боковом коридоре. Я расслышал стук, негромкий зов: "Жюли!" Звук открываемой и закрываемой двери. Тишина. Гром и молния за окном; в стекла ударил дождь, теперь уже проливной; по ногам потянуло холодом. Прошло две минуты. Незримая дверь наверху отворилась. Жюли вышла на площадку первой - босая, в черном кимоно поверх белой ночной сорочки. Застыла у перил, горестно глядя на меня; сбежала по лестнице. - Ах, Николас. Упала мне на грудь. Мы даже не поцеловались. Джун улыбнулась мне с верхней ступеньки. Жюли отстранилась на расстояние вытянутых рук, пытливо посмотрела в лице. - Как ты мог молчать? - Сам не знаю. Вновь приникла, словно утрата постигла не меня, а ее. Я потрепал ее по спине. Джун послала мне воздушный поцелуй - сестринское благословение - и удалилась. - Джун все тебе рассказала? - Да. - Все-все? - Все, я думаю, не успела. Крепче прижалась ко мне. - Какое счастье, что это позади. - Проси прощения за воскресное, - шутливо сказал я, но вид у нее сделался и впрямь виноватый. - До чего ж противно было, - протянула умоляюще. - Николас, я им едва не испортила все. Честное слово. Чуть не умерла, все думала: вот сейчас, сейчас... - Что-то я не заметил, чтоб ты помирала. - Держалась только тем, что терпеть совсем чуть-чуть оставалось. - Оказывается, ты здесь в первый раз, как и я? - Ив последний. По новой я не снесу. Особенно теперь... - И опять глаза молят о снисхождении и сочувствии. - Джун такой туман вокруг тутошних дел развела. Должна ж я была поглядеть! - Все хорошо, что хорошо кончается. Снова прижалась ко мне. - В главном я не врала. - Смотря что считать главным. Нашарила мою ладонь, слегка ущипнула: не шути так. Перешла на шепот: - Не идти же тебе назад в школу по такой погоде. - И, после паузы: - А мне одной страшно: гремит, сверкает. - Откровенность за откровенность. Мне одному тоже страшно. Тут мы смолкли, но разговор наш продолжался; затем Жюли взяла меня за руку и потянула наверх. Мы очутились у комнаты, где я устраивал обыск три дня назад. У порога она замешкалась, стушевалась, смеясь над собственной нерешительностью, но и гордясь ею. - Повтори, что я сказала в воскресенье. - С тех пор, как с тобой познакомился, я и думать забыл, как было с другими. Потупилась. - Дальше чары бессильны. - Я всегда знал, что мы с тобой не кто-нибудь, а Миранда и Фердинанд. Ее губы тронула усмешка, точно эту параллель она совсем упустила из виду; окинула меня внимательным взглядом, как если бы собиралась ответить, но потом передумала. Отворила дверь; мы вошли. У кровати горит лампа, ставни закрыты. Постель не прибрана: верхняя простыня и покры- вало с народным орнаментом откинуты прочь, подушка измята; на столике раскрыт стихотворный сборник с длинными, четкими лесенками строк; раковина морского ушка приспособлена под пепельницу. Мы немного растерялись - так часто бывает, когда настает давным-давно предвкушаемый тобою миг. Волосы Жюли рассыпались по плечам, белая сорочка доходила почти до щиколоток. Она озиралась вокруг так, словно видела знакомые вещи вчуже, моими глазами, словно боялась, что патриархальная простота обстановки оттолкнет меня; даже передернулась стыдливо. Я улыбнулся, но скованность овладела и мною: субстанция наших отношений переродилась, отторгла уловки, уклончивость, фальшь - все, что Жюли сейчас назвала чарами. Дико, но в какой-то миг я ощутил непостижимую тоску по утраченному раю обмана; мы вкусили от древа, мы отлучены. Но благосклонная стихия спешила к нам на помощь. За окном сверкнула молния. Лампа мигнула, погасла. Кромешная тьма накрыла нас с головой. Сверху мгновенно ударил оглушительный громовый раскат. Отголоски еще не смолкли в холмах за деревней, а Жюли уже билась в моих объятиях, мы уже жадно пили поцелуи друг друга. Еще молния, еще удар, громче и ближе прежнего. Она вздрогнула, прильнула ко мне, как маленькая. Я поцеловал ее макушку, погладил по спине, шепнул: - Давай я тебя раздену, уложу, укрою. - Подержи меня немножко на коленках. А то мурашки по коже. Потащила сквозь тьму к стулу у изголовья кровати. Я сел, она забралась мне на колени, и мы опять поцеловались. Жюли примостилась поудобней, нащупала мою левую ладонь и переплела пальцы с моими. - Расскажи про свою подружку. Как все было взаправду. Я повторил все, о чем только что поведал ее сестре. - Я не собирался ехать к ней на свидание. Но Морис уж больно меня достал. Да и ты тоже. Я должен был хоть как-то развеяться. - Ты говорил с ней обо мне? - Сказал только, что на острове встретил другую. - Расстроилась она? - В том-то и загвоздка. Если б расстроилась. Если б хоть на миг ослабила контроль. Ласковое пожатие. - Ты не захотел ее, нет? - Мне стало жаль ее. Но внешне она не слишком убивалась. - Это не ответ. Я усмехнулся во тьму: состраданье всегда не в ладах с женским любопытством. - Проклинал себя, что теряю с ней время, пока ты далеко. - Бедненькая. Представляю теперь, каково ей пришлось. - Она не ты. Ей все было до фонаря. И в первую очередь все, что имело отношение к мужикам. - Но ты-то ведь не был ей до фонаря. Раз она это сделала. Я отмел это возражение. - По-моему, я ей просто под руку подвернулся, Жюли. У нее все шло наперекосяк, а я сыграл роль козла отпущения. Как говорится, последняя капля. - Чем же вы в Афинах занимались? - Город осматривали. Сходили в ресторан. Потолковали по душам. Наклюкались. Нет, правда, все было в рамках. Со стороны. Нежно впилась ногтями в тыльную сторону моей ладони. - Признайся, вы переспали. - А если б и переспали, ты бы обиделась? Я почувствовал, что она мотает головой. - Нет. Я того и заслуживала. Я бы все поняла. - Поднесла мою руку к губам, поцеловала. - Скажи: да или нет? - Почему это тебя так волнует? - Потому что я тебя почти не знаю. Я глубоко вздохнул. - Может, и надо было переспать. Глядишь, в живых бы осталась. Притихла, чмокнула меня в щеку. - Просто хотела выяснить, с кем собираюсь провести ночь: с толстокожим носорогом или с падшим ангелом. - Есть только один способ узнать это наверняка. - Думаешь? Опять мимолетный поцелуй; она осторожно высвободилась и скользнула куда-то вдоль края кровати. В комнате было слишком темно, чтоб различить, куда именно. Но вот в щелях ставен полыхнул небесный огонь. В его скоротечном сиянии я увидел, что Жюли у кассоне, стягивает сорочку через голову. Послышался шорох - она ощупью пробиралась назад; хряпанье грома, ее испуганный выдох. Я вытянул руку, перехватил ладонь Жюли и водворил, нагую, обратно на колени. Изнанка губ под моими губами, рельеф тела под пальцами: грудь, утлый живот, шерстяной клинышек, бедра. Десять бы рук, а не две... покорись же, сдайся, раскройся передо мною. Вывернулась, привстала, перебросила ногу, сжала пятками мои икры и принялась расстегивать пуговицы рубашки. При свете сполоха я рассмотрел ее лицо - серьезное, сосредоточенное, как у ребенка, раздевающего куклу. Содрала рубашку вместе с курткой, кинула на пол. Обхватила меня за шею, сцепила ладони замком, как тогда, в ночной воде Муцы; чуть откинулась назад. - В жизни ничего красивей тебя не видала. - Ты ж меня и не видишь. - Чувствую. Нагнувшись, я поцеловал ее грудь, потом притянул к себе и снова отыскал губы. Духи ее обладали необычным ароматом, мускусным с примесью апельсинового, - так пахнет весенний первоцвет; запах оттенял и чувственность, и неискушенность Жюли, в нем смешивались жгучая плотская жажда и дрожь души, наугад постигающей, чего я жду от нее, и готовой отозваться точь-в-точь: трепетом, изнеможением, последним серьезом. Она с натугой, будто выбившись из сил, отвернула лицо. Отдышалась, шепнула: - Давай откроем ставни. Люблю, как пахнет дождем. Улизнула из-под рук к окну. Я второпях сбросил остав- шуюся одежду и настиг Жюли у подоконника. Она уже поворачивалась, чтоб отправиться назад, но я развернул ее обратно, обнял со спины, и мы замерли, глядя на текучую пелену ливня, колеблющуюся в трех футах от наших лиц, дышащую прохладой и тьмою. Свет потух не только у нас, но и по всей деревне; видимо, на центральном щите перегорели пробки. Молния разодрала небосклон чуть не до гребня материковых гор и на секунду-другую озарила тесные домишки в чаше бухты, сутолоку стен и крыш, да и саму гладь Эгейского моря дьявольским, синюшным блистанием. Гром, однако, запоздал; эпицентр бури уже сместился к горизонту. Жюли прислонилась ко мне спиной, подставив грудь прикосновениям ночи и моих благоговеющих рук. Ладонь моя чиркнула по ее животу, взъерошила волосы на лобке. Она прижалась ко мне щекою, согнула правую ногу в колене и поставила на сиденье ближнего стула, чтоб не стеснять моих пальцев. Завладев левой, положила к себе на грудь - и застыла, отдаваясь сладкой щекотке. Будто не я, а заоконный дождь вошел к ней истинным суженым, полночь и дождь; а от меня зависела лишь мелкая подробность вроде той, что была подарена мне во время купанья. Брызги ливня, пляшущего на карнизе, покрыли изморосью мою руку и ее живот, но она их, казалось, не замечала. - Выйти бы в сад, - прошептал я. Безусловно соглашаясь, мазнула губами по моей коже, но сразу накрыла мои ладони своими, удерживая - не дай бог убегут. Вот что ей нравилось: медленный грех, неспешная нежность... утихающие молнии понемногу утрачивали четкость, мироздание клином сошлось на теле Жюли, на моем теле... спелый изгиб, жаркий, округлый; шелковистые, отрадой отороченные дольки; дозволенный, жалованный, нежнейший испод. Нечто подобное блазнилось мне поначалу, в дни Лилии Монтгомери: трепетное, расплывчатое созданье, обморочно упадающее в лапы собственного воспрянувшего естества; созданье к тому же неразвитое, при всем своем обаянии и безукоризненных манерах хранящее отсвет первородного тлена, абрис девчушки, одаривающей сверстников своей игрушечной страстью. Но уже через полминуты она отняла мои руки и отправила под арест - притиснула к животу. - Что такое? - Бессовестный. - Я специально. Повернулась ко мне, уткнулась лбом в мою грудь. - Расскажи, что она делала, чтоб тебе стало хорошо. Тем самым подтвердилась универсальная теорема Николаса Эрфе: степень плебейства женщины в постели прямо пропорциональна образованию. Однако теперешняя задачка сулила не только правила, но и упоительные исключения. - Зачем тебе это знать? - Хочу сделать тебе, как она. Я крепче обнял ее. - Мне нравится, что ты - это ты. - Ух какой громадный, - пробормотала она. Руки ее пробирались книзу. Я слегка отстранился, чтоб ей было удобнее. Она подчас вела себя как девственница, но девственница покладистая, готовая пуститься во все тяжкие. Снова шепот: - У тебя эта штука с собой? - В плаще. - Надеть? Пока я рылся в плаще, Жюли ждала у кровати. Стало немного светлей - должно быть, тучи поредели, - и я различал контур ее фигуры. Наконец отыскал презерватив, передал ей. Она усадила меня на постель, сама опустилась на пол - колени пришлись прямо на коврик местной выделки, - подвинулась ближе, несколькими взмахами пальцев управилась с процедурой, нагнулась, легонько провела по резине губами. Затем уселась на собственные пятки, прикрыв скрещенными предплечьями пах: недотрога. Я с трудом разглядел ее улыбку. - Притвора. Хватит скромницу-то корчить. - Меня пять лет мурыжили в монастырской спальне. Там кто угодно стал бы придурковат(96). Ливень стихал, но дождевая свежесть - резервуарный дух мокрого камня - наполняла комнату до краев. Я представил себе, как она безвидно стекает по стенкам сотен колодцев; как в экстазе плещутся на дне рыбята. - А как же бегство? Просто треп? Улыбнулась шире, но не ответила. Я подал ей руку, и она поднялась с колен, склонилась надо мною; не противясь, легла сверху. Мертвая тишина, внятный разговор наших тел. Она властно задвигалась вверх-вниз, дразня и теша быстрыми губами; потом умолкли и жесты, сейчас, сейчас ее плоть расплавится, смешается с моей; но нет, тело ее не течет, а схватывается комком, стекленеет в ожидании. Я пошевелился, и магия покоя оставила нас. Жюли перевалилась на спину, вытянулась на кусачем покрывале, положила голову на подушку. Я приподнялся и, стоя на четвереньках, покрыл ее поцелуями до самых лодыг, залюбовался ею с изножья. Она лежала, едва заметно изогнув талию, рука свободно отброшена, голова повернута вбок. Но чуть я простерся сверху - выпрямилась как струна. Секунда, другая - и я уже целиком внутри нее. По опыту я знал, что значит войти в женщину впервые, но сейчас опыт не помогал, ибо мы находились по ту сторону секса, далеко-далеко, в дерганом, чреватом пагубой былом, что гляделось в оправу грядущего; далеко, у самого престола обладанья. Я понял, что не одно лишь тело ее обрел. Я косо висел над ней, опираясь на вытянутые руки. Она смотрела вверх, в темноту. - Обожаю тебя, - сказал я. - Да, обожай. - Всю жизнь? - Всю жизнь. Я качнулся раз, другой - но тут произошло нечто непостижимое. Внезапно зажглась лампа на ночном столике. Похоже, деревенскую электростанцию наладили. Я резко притормозил, и мы с напряженной растерянностью уставились друг на друга, точно столкнувшись нос к носу на улице; осознав комизм ситуации, обменялись улыбками. Я посмотрел вниз, вдоль ее тонкого в кости тела, туда, где мы сливались воедино, опять поднял глаза. На лице ее мелькнуло беспокойство стыдливости, но она поспешно смежила веки, повернулась в профиль. Делай что хочешь. И я отпустил тормоза. Она завела руки на затылок - сама беззащитность, сверхнагота, воплощенная покорность; мышцы скованы безмятежной негой, лишь бедра ритмично движутся навстречу и вспять. Поскрипывает пружинная рама. Жюли казалась невероятно миниатюрной, хрупкой и тем самым располагала к грубости, какую я, по ее словам, проявил в часовне у Муцы. Сжала кулаки, будто ей стало по-настоящему больно. Я извергся - раньше времени, но сдержаться было немыслимо. По моим расчетам, угнаться за мной она не могла, - и однако, не успел я, уже обмякший, выйти наружу, как она взметнула руки, вцепилась мне в плечи, мелко и судорожно заерзала подо мной. А потом притянула к себе, впилась поцелуем в губы. Мы полежали немного, не разнимая тел, в гулкой тиши спящего дома; затем разъединились, и я вытянулся рядом с ней. Она нашарила выключатель, и нас снова окутала темнота. Она перевернулась на живот, ко мне затылком. Я провел пальцами вдоль ее позвоночника, нежно похлопал по задику, накрыл его ладонью. К горлу моему, сминая естественную физическую истому, подступал пьянящий восторг. Я не ждал от Жюли подобного самозабвенья, подобных щедрот, неисчерпаемых, как неисчерпаемо тепло ее тела под моею рукой; не ждал такого пыла, такой готовности. Мог бы и догадаться, сказал я себе, ведь в Джун это сладострастие всегда чувствовалось, а значит, и тихоне сестричке, что лежит вплотную ко мне, оно должно быть присуще, только поглубже копни. И вот наши тела наконец обрели дар речи; и чем дальше, тем увлекательней потекут их собеседования... безмерно вдумчивей, протяженней, богаче. Яблочные холмы, растрепанный локон у самых губ. Далекий рокот изнемогающего грома. За окном прояснилось - это, верно, луна выглядывает в прорехи туч. Все непогоды позади, нас осеняет покой возвращенного рая.
|
Без заголовка |
видимо, прощай, ли.ру
теперь наверняка
|
карнавала не будет - все утонет в слезах |
о черт, я правда не знаю, что делать. поиграть в рулетку - почти 100% вероятность завязнуть в разной эмоциональной гадости с анхеппи ендом.
проехать мимо - опять то же самое. существование.
а вообще надо купить эту шнягу
http://alt-shop.ru/prod8645.html
и забыть обо всем.
идиотский пост.
|
Насекомые |
Это случилось в тот день, когда, впервые за время нашего пребывания у моря, потеплело. До этого неделю гуляли по городу, сидели в кафе, в парках, занимались прочей ерундой. Тут наконец-то вылезли на пляж. Было +24 по Цельсию, и солнце светило весьма приветливо. Расслабляющий шум прибоя, большие ракушки, вселенная желтого песка, счастливые, борющиеся за шезлонги отдыхающие. Все настраивало на благосклонный лад.
Мы уже несколько раз искупались, а до заката была еще пропасть времени. Мы с ней сидели рядом, грелись на солнышке.
- Теперь-то не жалеешь, что приехала сюда?
- Теперь нет. Давно хотела этого.
- Чего именно?
- Ну, вот этого, - она обвела взглядом пляж.
- Согласен... Вода сегодня хороша.
- Ага, - она неопределенно смотрела вдаль.
- Было бы удивительно, если бы люди с севера не мечтали весь год о неделе совершенно другой жизни.
Краем глаза я заметил, что она слегка улыбнулась. Ветер откинул прядь каштановых волос.
- Помнишь декабрь? - продолжал я. - Нам сдавать рукопись словаря, а мы сидим и мечтаем.
- Да, это ты меня тогда увлек.
- И, конечно же, все обошлось. Даже похвалили.
- Ну, а как оно еще может быть? - она окинула меня взглядом. Мягкость и озорство солнечных бликов органично сочетались в ее больших голубых глазах.
- Я понял, ты сейчас не хочешь вспоминать наши будни, - усмехнулся я. - Всему свое время, как говорится.
Она улыбнулась. Легкий бриз играл с ее кудрями.
- Была здесь когда-нибудь раньше? - спросил я через минуту.
- Не-а.
Мы молчали. Я просеивал горсти песка через ладонь. Наблюдал, как муравей пытается взобраться на насыпанный мною холмик. Для него это, конечно же, огромный бархан. Но его ничего не смущает. Он несет какую-то травинку, и ее надо доставить в пункт назначения. Он упорно движется вперед, изредка подергивая головой. Я высыпаю на него новую порцию песка - через пять секунд он вновь появляется на свет Божий из непроходимых, казалось бы, завалов.
Я наблюдал за ней. Она все так же смотрела вдаль. О чем мечтает? Чего ей не хватает тут? Ветер гладил ее песчинками по спине, шевелил бретельки светло-зеленого купальника. Комфортно. Хорошо. Хорошо?! На самом деле односложные ответы несут в себе очень много информации. Пожалуйста, отвяжись. Ты не в теме и ты не тот, кого вводят в тему. А степень развернутости этих ответов, то есть реагирования на внешние обстоятельства, - всего лишь отражение степени вежливости собеседника.
- Романтичная погода, не так ли?
- Ага.
- Хочешь, расскажу сказку? - я не знал, о чем буду говорить, но был уверен, что на ходу придумаю. Сюжетные ходы будут зависеть от того, будет ли исчезать светлая и незнакомая мне мечта из ее взгляда.
- Ты не против, если потом? Пойду лучше сейчас поиграю с нашими в волейбол.
Она поднялась и легко побежала. Сзади до нее донеслось сдавленное: "Отличная идея. Да, я, наверное, тоже".
Хорошо? Хорошо?? Да как может быть хорошо?! Ощущение, что мимо тебя промчался курьерский поезд, которого ты ждал всю жизнь. И обдал пылью.
Неуверенными, громоздкими, глупыми прыжками я нагнал ее.
- Отлично, что вы подошли, три-на-три как раз будет идеальным вариантом, - закричал Паоло. Джина улыбнулась, завидев наше приближение и кинула мне мячик. Он откатился в сторону.
Они уже целый час играли, словно волейбольные фанаты. Я присоединился к Франку и Эрнану и, пока длилась партия, был всецело поглощен игрой. Мы бегали, кричали и смеялись, били с досады по песку и кидали мячик под сетку кому-то в спину. Спохватился я уже где-то при счете 18:15.
Она тоже была довольно активна, и на лице была все та же мягкая-веселая улыбка. Но выражение отсутствия не пропало из глаз. Она была тут, она играла, она подавала, она обнималась с Джиной. Но ее тут не было. О чем же она думает? О каком-то человеке, надо полагать. Не о муравье же, в самом деле! Право, размышления дауна.
Ну, а мы, что, не люди? Почему она не может ментально отдаться нам? Конечно, мы не люди. Мы - те самые муравьи. В ее представлении. В ее космосе. Не более, чем те ползущие насекомые, мошки, букашки, да черт знает кто еще! Но мы не ТЕ, кто составляет ее душу. С кем она хочет быть. С кем она хочет разделить свою жизнь, говорить, смеяться и дышать, кто ей интересен, о ком ей хочется все узнать. То - другая раса, то - ее боги. Правда, сакральный смысл выглядит здесь не более чем гиперболизацией. Но это так. Она хочет быть там, но она вынуждена быть здесь.
Поняв это, я невольно испортил себе остаток дня. Доиграли в волейбол, искупались, посмеялись... Чушь. Я себе многие дни испортил после этого. Распознал ее, угадал. И менее дорогой она для меня не стала. Прокручивал в памяти многие эпизоды из наших с ней взаимоотношений.
Например, тот вечер, когда мы сидели в библиотеке, копались в архивах. Шуршание старыми бумагами, пара настольных ламп... Это уже поздно было, все ушли. Большая связка ключей от читального зала лежала рядом с ее чашкой кофе. Скрипнув фольгой, я отломил кусок шоколадной плитки.
- Кстати, доедай ее, я уже не буду, - промолвила она, бросив быстрый взгляд из-за талмуда энциклопедии, как из окопа.
- Уверена?
- Ага... Ну, и псих же был этот министр, - вздохнула она, пролистнув пару страниц.
- Что там такое?
- Ездил по фабрикам, вкалывал вместе с рабочими, а реальные дела в это время естественно простаивали.
- Обычный идеалист, чем тебе не нравится? - усмехнулся я.
Она прищурилась и махнула рукой.
- Вот, ты сейчас махнула в точности, как делала моя бабушка!
- Да ну? - Она подняла брови. - Ну, наверное, все бабушки хорошие, значит, это можно расценивать, как комплимент? - и улыбнулась своими голубыми глазами.
- Можно расценивать. Особенно моя бабушка, это еще тот клад. Никто меня лучше нее не понимал. Особенно когда я возвращался в детстве с футбола, весь грязный и разодранный. Папа ворчит, мама охает, сестра смеется, а бабушка переоденет, поинтересуется, как сыграли, подаст горячий чай…
- Послушай, какое-то здесь оглавление странное... - Короткого взгляда было достаточно. Конечно же, она усердно изучала энциклопедию. Сердце вдруг обдало жаром какого-то совершенно отвратительного пламени.
Ну, кто? Ну, не божья коровка разве? Что делают с ней дети? Поиграют, погоняют по пальцу, запрут в банке, посмотрят, как она бегает по стенкам. А потом - если дети, конечно, не жестокие - лети себе прочь. Просто коровка. Маленькая, красненькая.
Иногда просто хотелось напиться.
Но однажды я перешагнул уровень букашки. Стал кем-то, хоть ненамного, но более значительным. Скажем так, домашним пуделем. С которым можно повозиться, погладить, налить воды в миску. Живительной такой воды.
Просто ей надо было получить визу. А сроки каких-то документов истекли. А мой дядя работает в посольстве. Гениальное просто - пару звонков, визитов, и через неделю я уже провожал ее в аэропорт.
В зале ожидания она набросилась на меня с благодарностями.
- Да перестань, не за что, был рад тебе помочь, - я подгонял к стене ее чемодан.
- Не знаю, что бы я без тебя делала. Наверное, я могу считать себя счастливой, что у меня есть друг, на которого можно всегда положиться. - Она испытующе посмотрела на меня. Искала румянец на щеках? А черт его знает, может, он там и появился. Я улыбнулся и взял ее за руку. Хотелось сказать что-нибудь краткое и мудрое. Но в голову не пришло ничего, кроме до смерти банального
- Все будет хорошо!
Впрочем, даже это она вряд ли услышала. Получилось беззвучное шевеление губами. Потому что в этот момент по огромному залу ожидания пролетело раскатистое металлическое эхо.
"Рейс до Нью-Йорка - на второй полосе".
- Ну что ж, - она смущенно улыбнулась. - Я пойду?
- Да, конечно, я тебя не задерживаю.
Она обняла меня и похлопала по спине. Я прижал к себе ее талию.
Через три секунды она, не оборачиваясь, катила чемодан к стеклянным дверям входа. Я смотрел ей вслед. Просто так смотрел, по инерции. Без напутствий, маханий платочками и воздушных поцелуев. Даже до конца не досмотрел это представление. Повернулся и пошел.
В общем, я в какой-то степени был даже рад, когда она сказала, что увольняется от нас. А с другой стороны - как прострелило насквозь. Понимал же, что с большой вероятностью (если, конечно, ей еще раз виза не понадобится) больше и не увидимся. Она мне, правда, сказала свой новый телефон. Но что вы сделаете, если вам позвонит насекомое? Если у вас есть определитель номера, вероятно, попросту прикинитесь, что отсутствуете.
В общем, мы попрощались с охранником и вышли через вертящуюся дверь. В тот день было жарко, и она была в полупрозрачной кружевной блузке. Голубой блузке, которая так шла к ее большим голубым глазам. Она чуть не свела меня с ума.
- Тебе куда?
- К стоянке такси. Вон, на перекрестке.
- Я тебя провожу, не возражаешь?
- Нет, конечно.
Двести метров. Это было похоже на последний путь. Что мне надо было ей сказать? Ах да, что-то важное. Что я, не раздумывая, отдам за нее жизнь, если она только этого захочет.
- Жаль, что ты от нас уходишь.
Она улыбнулась и доверительно посмотрела на меня.
- Надоела эта скукотища. В том издательстве мне предложили куда более креативную работу, чем эти дубляжи. К тому же, буду работать по соседству с подружкой.
- Да, понимаю.
Где-то десять метров, таких драгоценных метров, мы прошли молча.
- За вещами-то не приедешь?
- Нет, что ты, пришлю за ними курьера.
- Точно. Как я сразу не догадался... Кстати. Надо будет навестить тебя там, наверное.
Она удивленно посмотрела на меня.
- То есть?
- Ну... посмотреть, как ты там сработалась.
- А-а! Сработаюсь, не беспокойся, - ее легкий смех, как чистая монета, прозвенел в омуте городского шума.
- Ну, мы зайдем с ребятами. С Марком, Хуаном.
- Конечно. Я не против.
Мы дошли до стоянки такси. Несколько секунд были, как в тумане. Я решил поцеловать ее руку. Как в старину делали. Но вместо этого мы пожелали друг другу этой дурацкой удачи, чмокнулись, и она уехала.
Мошка, букашка. Насекомое.
Мне просто было интересно - и не один вечер я провел за этим аналитическим бредом - кто ей нужен? Наблюдал за парнями, которые пытались к ней липнуть. Кто же? Генрих? Вряд ли. Конечно, они раньше ходили вместе на плаванье, но до романа дело, скорее всего, не дошло. Не ее тип. Эдакий мужчина-самец. Для нее он не более, чем жук-носорог. Мощный, сильный, волевой. Бестолковый, путающийся в своих рогах.
Кто же? Оскар? Это вариант поинтереснее. Всегда в сорочке, галстуке - явно не простак. Хотя... может, просто хочет быть не простаком? Точно. Только сейчас понял. Как это до меня раньше не дошло? Человек, который выглядит не так, как он есть, а так, как он хочет быть. Наскоро слепленный коллаж из вырезок журнальных картинок. Тоже насекомое. Напыщенный комарик. А ведь она сразу не обращала на него внимания. Значит, сразу поняла. Значит, глубже меня.
Рикардо? Ну, это даже всерьез не стоит рассматривать. Сопляк. Даже не насекомое. Какая-то тля... инфузория туфелька, не более того.
Что ж это я так жестко? Право, ведь и я - один из них. Но я хотя бы - насекомое средней величины. И если подумать, то я мог бы быть совсем не одинок. Наверняка я симпатичен Джине - она несколько раз предлагала выпить после работы. Ну и, конечно, Изабель. Вот уж кто отдал бы за меня жизнь - почти так же, как и я за НЕЕ. Несколько раз я думал об Изабель. А что? В принципе, все при ней. Симпатичная, умная, добрая. И каждый раз в негодовании плевался. Да что это я, собственно? Брачный агент? Трехстрочное газетное объявление - "симпатичная, умная, добрая"?! Разве этого я жду от женщины? Нет, нет! Это глубина, это величие, это целый Космос. Это мечта! Неинтересно же любить тех, кто и так у тебя в кармане. Оставлен про запас. Гораздо интереснее завоевать, добиться. Чтоб было куда двигаться.
Кстати, а ОНА... возможно, она мечтала тогда, у моря, даже не о конкретном человеке, а об абстрактном идеале? Иллюзии? Фантасмагории? Иконе? Которой и не существует. Но она есть внутри нее. И ей, возможно, этого и достаточно? Ведь можно его изменять, можно меняться вместе с ним самой, можно выстраивать тысячу эпизодов взаимного счастья... двигаться.
Только куда двигаться? Как муравей, слепо бредущий по барханам, не ведающий на каком из них он будет заживо похоронен в царстве песка? У него есть травинка, прелестная травинка, но какова ей цена, если он ее не донесет? Или мошка, беспокойно летающая около лампы. Лампа жжет ей крылья, но она кружит, кружит, приближается, осталось совсем немного до полного сожжения, несколько секунд, но ЭТО манит, там светло, там горячо, пять, четыре, три, два, один! Ура.
|
Занято место |
А, кстати, заметил, что после экзамена, как после концерта, громкость с которой слушаешь музыку в метро возрастает в среднем на 7-10 пунктов. После Яка как раз десятка была, то етсь в общей сложности 35 пунктов.
А после Ких зашел даже в церковь, свечку поставил.. в кои-то веки. Еще бы: был на 3 лекциях за семестр, почти ничего не читал, учил 4-5 часов… сдал))
Вообще веселая какая-то сессия. По форме она еще не закончилась, но хочется надеяться, основное веселье уже было. Улыбнул трошкин, который в день сдачи яка сказал курбатовой с ее 5м (или 6м даже) – грудь вперед и иди сдавай!
Недавно проезжал м. воробьевы горы, давно что-то в тех краях не бывал. обернулся – 30 секунд на станции- сзади темная река, овал лужи и ряд фонарей на набережной. Как-то за эти 30 сек. прокрутились в памяти все моменты, связанные с этим местом. например как в сентябре, когда жил один, проснулся в 5, звонок от Никиты – мы сваляли дурака, просрали аккреду на завтрашний матч коней, сходи пж хотя бы на прессуху этого тренера Славена. Яичница, глюки, бритье- бегом от м. спортивная. Никого народа, ворота лужи закрыты, у прохожих: скажите, как туда пройти? Бегом, т.к. конечно же опаздываю. Вокруг лужи, до сектора С, где пресс-центр… на входе эту бумажку секьюрити (тогда постоянно редакционки еще не было). 3 первых вопроса, кажется, просрал. Потом полчаса у кромки поля, вместе с остальными бездельниками смотрел как эти футболисты пинают мяч. На обратном пути – расслабон, медленно до м. В. Горы, энигма в ушах на полную. Свет фонарей и лужи на асфальте. Прохладно.
Примерно такая же погода, токо чуть теплее, была в августе, когда приехал от Насти, дома замок сломан, даже переодеться нельзя (накануне был тот самый злополучный ливень) – перекус в макдаке и в лужу на цСКА- крылья. Еще не стемнело тогда… 7 часов, единичные болельщики коней уныло тянутся к стадиону. я на 40 минут раньше пришел, сидел на пресс-трибуне, фотографировал разную чепуху, дышал сигарой, которую курил какой-то буржуй слева. Унылые 0:0, заметки на стартовом протоколе, чай с лимоном в перерыве, дождь, скука… тупой газзай на прессухе, потом до 4х утра кропал дома эти материалы…
Веселое лето. Прошло по большей части одиноко, но… есть что вспомнить. Например день когда после жратвы на универе орали киборга, дошли до ВГ (как меня тогда проперло на предложение снимать квартиру)))))), потом бежали по шоссе до другого выхода. 11 часов, несутся машины, лужа купается в огнях, я фотографирую, получается размыто. Бежим 15 мин, карабкаемся по каким-то камням, запыхались..
Еще многое что там было. Втроем с саней и радой года 2 с чем-то назад. Кормушка «кормить птиц… и людей», много снега, холод, фотка хоббитов. Тогда мы еще могли дружить втроем. Мы понимали друг друга.
Еще с катей там гулял (да-да, с той самой, когда это было – класс 11-й что ли?), еще в 2002 году ходил с мамой на какие-то юношеские игры. Полный стадион школьников, москва-питер – 4:0… фотка оттуда есть, милая.
Много что было
А сейчас гнетет наличие отсутствие курсача и обязательство сдать до 30го. И информатика.. и все? Нет, не все. Потом все продолжится, вернее начнется заново. Продолжать ли писать на сайт? Думать об уходе из импэ? Репетировать с мишей? Идти на курсы турецкого? Идти на мотокросс? Идти на ТВЦ? Начинать ту повест-роман?
Еще что-то надо делать с этим. Пан или пропал. Ведь впервые за долгое время наконец-то есть первый степ. И надо это использовать. Рисковать. А если не рискнуть или даже если ничего не получится. То… не хочется думать. Вернется вся та же херня, которая уже давно и которая заебла.
Мб это наив, но хочется верить, что все будет хорошо.
Боже,какая насекомость!
Ну наконец-то, ну наконец-то, ну наконец-то
|
Калькулятор |
Будильник. Громкий. Девять часов. Солнце в окно - это плохо, раздражает слизистую оболочку глаза. Три секунды до жалюзи, еще две - дернуть за белый шнурок - и больше не светит. Операции пока выполняются медленно - следствие недавнего включения. Для ускорения анализа промыть глаза холодной водой. Семь секунд до крана, еще три - и порядок. Теперь контроль безупречный.
Что делать дальше? Что я сегодня хотел сделать, подумал он? Работа? Нет, выходной. Дальше. Чем занимаются в выходные? Сканирование. Вспомнил. Назначена встреча. В двенадцать. С Мери, Джозефом и... Третье имя. Одну секунду... Кристиной. Кто это? Мери это моя жена, размышлял он. То есть, нет. Невеста. И ее родители. Зачем встречаться? О чем-то поговорить, скорее всего. Встречаются затем, чтобы о чем-то поговорить. Что мне от них нужно? Мери это невеста. Следовательно, это жена. Жена обеспечивает комфорт. И ослабляет контроль. Последнее плохо. Но отменять встречу поздно. Вероятно, они уже в пути. Откуда и куда они едут? Туда, куда они едут, нужно приехать мне.
Десять тридцать. Массивная входная дверь на пружинах отворилась, и он вышел на улицу. Солнце, но не жарко. По обеим сторонам тротуара небольшие лужи. Вполне приличная погода, подумал он. Не создает соматического дискомфорта. Четыре квартала по направлению к площади, затем повернуть направо и еще четыре квартала. Итого семь километров. Моя скорость пять километров в час. Успею. Есть запас на случай вмешательства не учтенных в анализе внешних факторов. Полный контроль. Он улыбнулся.
"Миссисипи". Название выложено разноцветными буквами. Да, именно так, как я и представлял. Следовательно, это тот ресторан. Дверь открывается легко. Вычисления. Удара в 144 Ньютона не выдержит.
- Добрый день!
Этот человек улыбается. Кто он? Красный камзол, белые перчатки - по описанию подходит под швейцара. Что нужно сделать мне? Улыбнуться в ответ. Он улыбается. Полный порядок.
Двенадцать ноль-семь. Три человека вошли в дверь, движутся к моему столику и смотрят на меня. Женщина, брюнетка, прямые волосы, зеленые глаза, курносая, голубая блузка, серое пальто, на вид двадцать пять лет. Мужчина, черная куртка свободного покроя, серые глаза, усы и бакенбарды, на вид пятьдесят. Женщина, серый деловой костюм, стрижка в стиле каре, сумка из крокодильей кожи, на вид пятьдесят. Опознание. Да, это они. Мери, Джозеф и... Третье имя. Одну секунду... Кристина. Опоздание на семь минут. Или семь умножить на шестьдесят - четыреста двадцать секунд.
- Привет!
Это говорит Мери и протягивает мне руку. Небольшая белая ладонь. Не слишком аккуратный маникюр. На среднем пальце кольцо - золото 585 пробы. И камень... Стоп. Она убрала руку. В чем дело? Выражение ее лица изменилось. Новую мимику необходимо охарактеризовать как удивление.
- Привет, старина!
Это говорит Джозеф и протягивает мне руку. Большая волосатая ладонь, пахнущая табачным дымом. Стоп. Что я должен сделать, подумал он? Новые данные. Обхватить своей рукой его руку.
- Опоздание на семь минут. Или семь умножить на шестьдесят - четыреста двадцать секунд, - сказал он.
Это осталось от старой операции, нужна еще эта информация? Кажется, больше нет. Стоп. На лице у Джозефа удивление.
- У него всегда было оригинальное чувство юмора, - нечетко сказал он. Артикуляция нарушена. В старину писатели сказали бы "промямлил".
- Добрый день.
Это говорит Кристина. Ее мимику проанализировать сложно. Слишком много косметики.
Садимся. Формальности. Подходит человек в фартуке. Кажется, официант.
- Три чашки кофе, - говорит Джозеф.
Официант пишет. Ручка скрипит. Молчание. Ожидание. Одна секунда, две, три, четыре... Они смотрят на меня.
- Тебе тоже кофе? - говорит Мери.
Кофе. Что это? Сканирование. Горячий, жидкий. Нет, ни в коем случае. Прервать операцию. Полный контроль. Он улыбнулся. Озвучить ответ.
- Нет, спасибо.
Молчание. Пять секунд, десять. Сейчас я должен узнать, что они от меня хотят, сказал он себе.
Джозеф кашлянул. Это признак респираторного заболевания.
- Что-то не заметил я у дверей твоей машины. Оставил на перекрестке?
Машина. Анализ. Моя машина. Что это?
- Какая машина?
- Ну, твой черный "Форд". Или он пострадал от вчерашней бури?
Какой бури? Какой "Форд"? Новые сведения. Проверка в базе - неверно. Вывод - это ложь. Что они от меня хотят? Меня хотят обмануть. Полный контроль. Я спокоен, убедил он себя.
- Вчера не было никакой бури.
Мери, Джозеф и... точно, Кристина - переглянулись. Новое выражение промелькнуло у них в глазах. Он заметил это.
- Вообще-то была, даже по радио предупреждали, - сказала Кристина.
- Как же ты добрался сюда? - спросил Джозеф. Скорость воспроизведения слов превышает обычную. Вывод: нетерпение.
- Пешком, - ответил он.
- Через весь город??
- Анализ показал, что было достаточно времени.
Кристина ухмыльнулась.
- А ты еще надеялся, что он нас подвезет, - сказала она Джозефу.
Джозеф - ее муж. Она - его жена. Тождество. Жена нужна для обеспечения бытового комфорта. Скоро моей женой будет Мери.
- Дорогой, ты в порядке? - спросила Мери. Положила свою руку на его. Завершение невыполненной операции: камень - изумруд, проверка количества каратов продолжается. Полный контроль.
Холодная рука. Создает дискомфорт, подумал он. Убрать свою. Быстро.
Анализ Мери. Приоритет высокий: понятие "жена" имеет первую степень важности. Она еще больше удивлена. Я спокоен. Прядь волос откинулась и заслоняет от меня ее правый глаз. Волосы темные. Контроль. Плохо. Лучший вариант - белые волосы, то есть седые, так как белый - совершенный цвет. Это соединение всех остальных цветов.
- Мери, когда ты станешь седой? - ровный, бесстрастный голос. Отлично.
Странный звук, вдох в голос, плюс к этому она приложила ладонь к губам.
- Ах! Да что с тобой сегодня?
Джозеф снова кашлянул. Информация о том, что он болен, подтвердилась.
- Мы напрасно теряем время, - заговорил он. - Мы собрались, чтобы обсудить важные вопросы. Прежде всего, мне интересно, из каких источников и в каких пропорциях будет складываться ваш семейный бюджет?
Анализ информации. Бюджет - понятие из области экономики. Экономика это деньги. "Деньги" также имеют первую степень важности, подумал он. У меня мало денег.
- Я не знаю. У меня мало денег, - сказал он.
У Кристины неестественно высоко поднялись брови.
- Как это мало? - спросил Джозеф повышенным тоном. - Насколько мне известно, на твоей работе менеджера по продажам, пусть даже и в такой небольшой фирме, платят очень прилично.
Почему я работаю менеджером по продажам? Анализ. Я спокоен. Несовпадение. Я работаю мусорщиком на предприятии по изготовлению радиоактивного оружия. Но это секретная информация, я не должен никому говорить.
- Вы ошибаетесь, я не работаю менеджером по продажам, - холодный, рассудительный тон.
- Ах, вот оно что! Тебя уволили, что ли? - изо рта Джозефа вылетела слюна и упала на скатерть. На скатерти образовался небольшой развод. - Так и знал! Я же говорил, что увлечение этими таблетками не доведет до добра! - он выставил на меня указательный палец. Под ногтем на пальце скопилась грязь.
Какими таблетками, спросил он себя? О чем он говорит? Количество не прошедшей проверку новой информации подозрительно увеличивается. Мне пытаются внушить то, что не соответствует действительности. Следовательно, мне врут. Они пытаются внушить мне иной тип поведения, внести изменения в мой профиль личности, нарушить мое состояние контроля. Негатив. Они мои враги. Но нет, с контроля меня не сбить. Я полностью спокоен. Он улыбнулся.
- И чего ты улыбаешься? Постой, кого ты разыгрываешь? Мы сюда не просто кофе попить пришли, - это сказала Мери. В ее взгляде сосредоточились отрицательные эмоции. Зрачки словно осколки.
- Послушай, парень, если ты не готов вести себя нормально, давай мы уйдем, и потом ты сам решишь, нужно ли тебе все это или нет, хорошо? - произнес Джозеф. Он пытается придать своему голосу властные нотки, он хочет управлять мной. Но у него это не получится. Полный контроль. Он мой враг. Необходимо озвучить ответ.
- Не надо врать. Вы хотите разрушить мою личность. Вы вредите мне.
У Мери странно расширились глаза. Такое расширение чревато отслойкой сетчатки. Джозеф что-то шепнул Кристине. Почему они обмениваются конфиденциальной информацией? Информация должна быть доступна всем, иначе невозможно провести полный анализ ситуации. Это нарушение.
Новый субъект. Официант. Приближается и несет коричневый поднос с тремя фарфоровыми чашками. Кристина что-то шепчет ему. Официант смотрит на меня. Возможно, она передала ему информацию обо мне. Что она передала? Что ему будет интересно знать обо мне? Сканирование. Стоп. Новые данные. Официант идет к противоположной стене, на которой висит телефон. Начинает набирать номер. Зачем он это делает? Получил информацию обо мне и распространяет ее дальше. Пора прервать этот процесс.
Он быстро встал и обошел стол. Джозеф взял его за руку и попытался задержать. Что ж, преодолеть это препятствие совсем не сложно, самодовольно подумал он. Резко вырвать, да. Я полностью спокоен. Он улыбнулся и продолжил движение. Две секунды, четыре, и он у противоположной стены.
Надо вырвать трубку у официанта. Официант крепко держит ее. На его фартуке масляные пятна. Волосы гладко зачесаны назад. Сопротивление. Необходимо применить силу. Вычисления. Шестидесяти Ньютонов будет достаточно. Он приготовился и рванул. Аппарат отлетел от стены, упал и разбился. Полный контроль. Два винтика покатились по полу. Официант бросил трубку и резко двинулся прочь. Отлично. Холодно, рассудительно. Возможно, на другом конце трубки кто-то еще слышит меня. Что мне надо сделать? Уничтожить аппарат. Он принялся давить лежащую на полу синюю коробочку каблуком своего ботинка. Ботинок из кожзаменителя. Кнопки, провода, шурупы полетели в стороны.
Тем временем, все вокруг пришло в движение. Шум, движение. Множество различных объектов движутся в разные стороны. Фокусировка, сканирование, анализ. Четыре человека в фартуках движутся ко мне. И Джозеф. Четыре плюс один равно пять. Они окружают меня. В другую сторону двигаться нельзя, там стена. Чтобы ее пробить, необходимо применить слишком большую силу. Значит, что мне надо делать? Бежать к выходу. Полный контроль. Я в порядке, я спокоен, я рассуждаю.
Стоп. Смена тактики. Они окружили, пытаются схватить меня за руки. Резкий маневр. Локтем бью в лицо одному из людей в фартуках. Струйка крови из носа. Немного попало мне на рубашку. Крики. Времени на анализ криков нет. До двери шесть метров, три секунды на преодоление этого расстояния. Стоп. Дверной проем загораживает швейцар. Он смотрит на меня. В его глазах испуг. Рядом есть окно. Пять метров, четыре, три. Стекло, давно не мытое, не выглядит прочным. Рассчитать силу. Девяносто пять Ньютонов. Концентрация усилий. Удар. Ощущение чего-то резкого. Под рукавом стало тепло, даже жарко. Дискомфорт. Плохо. Спокойно. Я полностью под контролем.
Он вылетел на улицу. Осколки накрыли его с головой. Он задержался на две секунды, затем повернул направо. Но продолжить движение не смог. Почему, подумал он? Анализ. Путь загораживает неопознанный объект. Зеленая рубашка с короткими рукавами, фуражка, длинные коричневые брюки. Полицейский? Времени на проверку нет. Он наносит удар чем-то резиновым мне по голове. Дискомфорт. Анализ. Бью головой ему в грудь. Он отлетает. Немного кружится голова. Это... это... создает неудобства... для анализа... для поддержания полного контроля. Тяжесть. Кто-то навалился сзади. Земное притяжение. Сильно. Удар об землю. Полный контроль. Я пришел в себя, подумал он. Но руки сзади и не действуют. Почему? В это время послышался звук защелки. Наручники.
...Сознание вернулось. Тряска. Голова болит. Процессы заторможены. Постепенное ускорение мыслительных операций. Кузов минивэна. Руки за спиной, ноги связаны. В чем дело? Анализ. Я снова полностью спокоен, под полным контролем. Холодное принятие решений, уничтожение любых эмоциональных порывов. Зачем они нужны? Они мешают холодной работе мозга. Кстати, все ли в порядке с мозгом? Этот вопрос беспокоил его больше всего. Ценой боли и хруста в суставах он поднял руки к голове и стал скрести по ней ногтями.
- Эй! Что с тобой? - внезапно передо мной возник человек в белом халате и в стягивающей нижнюю половину лица повязке. По-видимому, все это время он находился у меня за спиной. - Спокойно, сейчас мы прибудем на место.
Куда меня везут? Обработка данных. Проверка в базе. Он стал как можно сильнее взгрызаться ногтем в череп. Я сильный, я спокоен. Я сделаю. Тепло. Ему показалось, что из черепа (или из пальца?) идет кровь.
- Эй! Осторожно! - человек в халате стал делать мелкие суетливые движения руками. Наконец, он снова пропал у меня за спиной. Послышались методичные удары обо что-то металлическое и голос:
- Чего тебе?
- Этот псих опять пытается проверить свою микросхему. как он говорил. Выворачивает себе руки и бьет себя по голове. Что мне делать?
- Эх... Что ж ему неймется, идиоту! Сейчас приду.
Его тряхнуло чуть вправо, а затем шум мотора угас. Тряска прекратилась. Сейчас кто-то сюда подойдет, сообразил он. Со мной что-то будут делать. Ну, и пусть делают. Все равно им не помешать моему состоянию полного контроля.
Он ощущал радость. Хотя нет... (анализ... проверка списка доступных имитаций эмоциональных состояний). Это счастье. Да... счастье. Как же это прекрасно - быть роботом! Ничто из того, что происходит вокруг, не оказывает на меня серьезного влияния, думал он. Я полностью под контролем операционной микросхемы. Я сохраняю самообладание. Не то, что все эти люди вокруг - они злятся, они печалятся, они любят - все это так переменчиво. Это недоступно анализу. Четкий, последовательный анализ - какое же это счастье!
Он улыбнулся. Дверца кузова открылась. Вошел человек со шприцом.
|
Без заголовка |
Желаю себе, чтобы в новом году моя жизнь наполнилась смыслом.
|
Без заголовка |
Видя счастье людей, сначала искренне радуешься за них, а потом, сравнивая с собственной убогостью, испытываешь дикое отчаяние.
|
вместо планировавшегося отзыва на париж |
привет, это снова я, пришел срать в собственный днев.
"я жить хочу, чтоб мыслить и страдать", писал пушкин в 1830 году. что касается мыслить - то я реально отупел. по крайней мере я так чувствую. нет уже каких-то гениальных придумок как было раньше. ну фш и нотный редактор не в счет, это поиграться. учеба хромает, о каких-то пол/соц/эк вопросах перестал ломать голову. вместо этого - биллионы тупых обрывков тупых мыслей, чаще всего беспредметных, или предмет которых не стоит того, которые скорее только мешают, а не помогают. ну во всяк. случае способность к анализу пока не атрофировалась, и на том спасибо. кстати надо пройти тест на айкью, мне кажется меньше будет, чем в прошлый раз. что касается страдать - то настоящим страданием это и не назовешь. бред. и только. естесна депрессняки бывают у всех, и я не исключение, но чаще всего я их обрубаю в зародыше методом стеба: а, типа, опять решил себя пожалеть? самый бедный, самый несчастный во всей вселенной? все тебя не любят и обижают? и сразу становится все хоккей. "я норм", как грится. чаще - seem to be, реже - be. еще реже чувствую себе по-настоящему счастливым. беспричинно. это и хорошо, и плохо.
дуализм cover - core для меня в прошлом. перешел на следующую ступень. теперь два варианта. оптимистичный: cover станет core. похоже на китайскую модель души - белое станет черным, только наоборот. ну конечно не весь cover, а тот, на котором заостришь внимание, отдашься в конкретный момент времени. пессимистичный: ВСЕ cover. core не существует. это уже индийская модель души - белое и есть черное. используя способности вышеупомянутого анализа, во мне все-таки преобладает первый вариант.
на самом деле надо просто выспаться. тогда все опять будет норм=)))))))
а, впрочем, все вздор.
|
Без заголовка |
есть поистине гениальная фигура речи - "входить в чьи-либо планы"
надо справиться.
|
о музыке и о другом |
только вчера поздно ночью высказал то, что уже давно вертелось на языке.
цитирую:"я не привязан к уюту. точнее я его очень люблю. но не очень умею создавать. если бы я жил один у меня в квартире был бы стол для компа, очень низкая кровать, шкафы для книг и одежды, холодильник, пару табуреток. все. НО обязательно окно из которого было бы видно пол-города.
хочется совмещать что-то обычное,повседневное, с чем-то экстраординарным, какими-то масштабными идеями, затеями, занятиями чем-то на износ, до экстрима..."
смесь обычного и необычного. чего-то маленького и милого с эпическим и великим. потому и нравится beefcake. раскатистые футуристические драм-н-басс пассажи, сюрреалистическое пюре из нойз-эффектов - и тихие, романтические, немного грустные мотивы. потому и нравится бродить по паркам, ну там или лесочкам каким-нибудь подмосковным (т.е. спокойная, созерцательная природа - если так можно сказать) под Noise Unit, который "Ассоциируется с невероятным полетом мысли..то есть..вот если бы она была материальна и летела... с невероятной скоростью где-то в космосе...." (с).
ваще мы живем для таких моментов:РРР ну или для таких к примеру (раз уж взялся рыться в истории): "у меня в комнате не было света... только настольная лампа... за окном горел фонарь.. было тепло... Я сидела в открытом окне и смотрела на лампу.... долго-долго..и эта песня по кругу играла... пахло сиренью..Не знаю почему.. сирень уже отцвела... под лампой стояли белые хризантемы... Я так пол ночи просидела.. И почему-то запомнился мне этот момент... теперь всегда ассоциируется с тем периодом жизни, белыми хризантемами, оком,запахом сирени и отсутствием света.."
кстати, почему бы паше дурову не ввести в семейное положение вариант "ЛДД" ? и чтобы там можно еще из френд-листа было выбрать юзера.
чепуха-чеупха все. надо понемногу отрываться от этого всего. переходить к реальности. тем более что проблемы поднакопились:РР. че-то надо делать. скоро уже конец моих сраных каникул.
|
заголовог |
"Что такое духовность? отрицание реальности. что мы получаем взамен? ничего". в какой-то мере безусловно согласен с этой цитатой из диковских "трех стигматов". эх, все-таки знают они, Великие (михалкову до этого звания все-таки еще нескольких подобных фильмов не хватает), то, чего не знаем мы. сразу захотелось закончить свою мутотень. хотя бы что-то сделать для этого. прямо сегодня. курсач и Як подождут=).
по сабжу - а ведь можно совмещать реальность и духовность. одухотворять реальность, не выходя при этом за ее рамки. а как это? пропускать через себя каждое повседневное действие, каждое решение, каждый малейший выбор? как же тяжело это на практике. но теоретически мне кажется такое возможно.
а ведь нужно совмещать реальность и духовность. ибо ни без одного, ни без другого не будет человека. жизнь должна быть насыщенной и внутри, и снаружи. ответом может послужить судьба самого дика, отстаивавшего в своих романах право обычного человека на обычную (можно даже сказать, банальную), спокойную, безмятежную жизнь - и в то же время уходившего все дальше в мир наркотиков и богословских изысканий.
п.с. а еще пошел первый снег. метель. сосульки. зима.
|
evil playground |
предыдущий пост - полная глупость, минутный порыв.
из недавно прочитанного у дика в "симулякрах"
" Рекламыш Теодора Нитца пропищал:
- В присутствии незнакомых разве вы не чувствуете временами себя так, будто вы вообще не существуете? Разве вам не кажется, что они вас не замечают, ведут себя так, будто вы невидимы? То ли в автобусе, то ли в салоне космического корабля вы разве временами не обнаруживаете, обведя взглядом окружающих, что никто из них, абсолютно никто не то что не обращает на вас никакого внимания - даже вида не подает, будто вас видят, вы им всем совершенно безразличны и что, весьма возможно, даже...
[...]
В своей палате в нейропсихиатрической клинике "Франклин Эймс" Ричард Конгросян громко провозгласил: - Я теперь абсолютно невидим. Он поднял руку, провел ею в воздухе, но ничего не увидел. - Вот оно и наступило, - добавил он, и не услышал собственного голоса: он перестал воспринимать и звуки. - Что же мне теперь делать? - спросил он у четырех стен своей палаты. Ответа он не услышал. Конгросян был совершенно один. Теперь он был лишен малейшей возможности связываться с внешним миром. Мне необходимо выбраться отсюда, решил он. На поиски помощи - здесь он не получал никакой помощи; медики оказались не в состоянии приостановить дальнейшее развитие его заболевания. Я вернусь в Дженнер. продолжал размышлять он, - повидаться со своим сыном. Не было никакого смысла разыскивать д-ра Саперба или любого другого врача, независимо от того, ориентирован он на химиотерапию или нет. Время подыскивать способ лечения безвозвратно прошло. Теперь болезнь его вошла в новую стадию. В чем она будет заключаться? Этого он пока еще не знал. Однако со временем узнает. При условии, что переживет ее. Только как это ему удастся, когда он уже и так во всех отношениях мертвец? Вот так, отметил он про себя. Я умер. И все же я еще жив. Это было дня него загадкой. Он никак не понимал этого. Наверное, подумал он, я должен искать воскресение, воскресение как телесное, так и духовное.
[...]
- Я поражен тем, что вы в состоянии меня видеть; еще совсем недавно я был фактически невидимым... именно по этому вопросу я консультировался с Эгоном Сапербом по телефону. В настоящее время я ищу возможности возродиться заново. Вот почему я собираюсь эмигрировать. Здесь, на Земле, - я уже абсолютно четко представляю себе это - для меня не остается ни малейшей надежды. - Я в состоянии понять чувства, которые вами владеют, - кивнул Страйкрок. - Совсем недавно я оставил свою работу. Здесь меня уже ничто и никто не удерживает, ни мой брат, ни... - он осекся, лицо его помрачнело. - Никто. Я отбываю один, совершенно один. - Послушайте-ка, - начал Конгросян, повинуясь какому-то неожиданному порыву, - почему бы нам не эмигрировать вместе? Или... неужели вас так сильно отталкивает исходящий от меня мерзкий запах?- Может быть, у нас что-нибудь и получится, - задумчиво произнес Страйкрок. - На Марсе, скорее всего, чертовски одиноко: у нас даже соседей никаких не будет, разве что симулякры. А я достаточно на них насмотрелся, чтобы в упор их не видеть всю оставшуюся жизнь.
"
к сожалению, критерий депресии - апперцепция, а не реальность. т.е. стоит прийти домой, попить горячего чаю,полежать в ванной - все нахуй улетучивается. ну не все, но криз спадает. и думаешь - какой-то я лох, гумном каким-то загоняюсь...
но если не спасают ни чай, ни ванна, ни дом, ни чьи-то утешения, ни музыка, вообще ничего... интересно бывает ли вообще такое? и дойду ли я когда-нть до такого? пожалуй, единственный выход - действительно, эмиграция. на марс. или в потусторонний мир, скажем.
будет ли CORE религиозные доктрины, а-ля опус деи или еще чен-ть? или вс-тки углубицца в акк и пьяно? мб, мб...
MeSiЯ (00:42:07 7/10/2008)
а я думаю,здесь как в карьере, если сидеть как я и писать в детском журнале, то в Ескуаер тебе явно не светит
MeSiЯ (00:45:12 7/10/2008)
ты сразу нашёл работу,которая тебе понарвилась и которая была твоей жизнью?
MeSiЯ (00:45:32 7/10/2008)
понял,что любишь рисовать, а не бить по груше?
MeSiЯ (00:45:37 7/10/2008)
сид дома
MeSiЯ (00:45:41 7/10/2008)
или пробуя?
|
Touchness |
по сути вопрос даже не в том, быть или не быть. от меня здесь фактически мало что зависит. а в том - верю ли я в чудеса. ох,как хотелось бы верить... в противном случае придется существовать дальше. продолжая сохранять оптимизм и веру в светлое будущее. а что же еще делать, если НИХУЯ нет светлого настоящего?
|
Traces, so many faces |
ГОНЧАРНЫЙ КРУГ НЕБА
Нужно нечто такое, что сумеет заполнить дурной вакуум внешнего мира
Их стремления убоги, горести или радости – мелки, жизни – никчемны. У них нет ничего, кроме вопиющей безликости коллективного бытия.
Столь желанное общение с другими – это всего лишь бегство от одиночества. Наши редкие контакты разрушали на время глухие стены всепоглощающей тоски, создавая… иллюзию полноценного существования. Но вот мы выглядываем наружу, и что же видим? Зеркальные отражения самих себя, безвольные, жалкие, сочувствующие взгляды, ни к кому конкретно не обращенные.
Смерть бродит где-то очень близко. Особенно если в голову лезет всякая чернуха. Никто конкретно мне не угрожает, у меня нет ни врагов, ни соперников. Просто я испаряюсь, как подписка на журнал, месяц за месяцем.
Я просто дефективный. По сравнению со всеми нормальными людьми.
Мрачное настроение, словно мощный электрический заряд, прошило Фернрайта насквозь, превратив и тело, и душу в некое подобие губки.
Человек - это душевнобольной ангел, - думал Джо Фернрайт, - когда-то они - все до единого - были настоящими ангелами, и в те времена у них был выбор, выбор между добром и злом. Легко было быть ангелом в те времена, а потом что-то пошло не так. И они оказались перед необходимостью выбирать меньшее из двух зол. Они сошли с ума и превратились в людей
Сила бытия и противостоящий ей мир небытия - что предпочтительнее? В конечном счете сила выдыхается, всегда выдыхается, наверное, это и есть ответ на вопрос. Сила-бытие - вещь временная. А мир-небытие - вечен, он существовал до его рождения и будет существовать после его смерти. А суета в промежутке между ними, - лишь краткий эпизод, напряжение земного тела - тела, которому суждено вернуться… к истинному владельцу.
Быть – значит свершать
Нет забот второстепенных. Как нет второстепенной жизни. Жизнь насекомого или паука так же значима, как ваша, а ваша – так же, как моя. Жизнь есть жизнь.
Маленькая трагедия жизни. Каждый день они происходят миллионами, и никто их не замечает. Кроме Господа.
Один бильярдный шар касается другого, другой лупит по третьему, и в этом суть жизни.
Не существует универсального способа определения границ чьей-либо силы. Это можно узнать, только попытавшись предпринять нечто, что потребует всех моих сил. Провал скажет мне так же много, как и успех. Понимаете? Нет, вы не понимаете. Вы скованы своим страхом. Вот почему я вытащил вас сюда. Знание себя - вот то, чего я достигну. Того же достигнете и вы - каждый для себя.
Не делайте свое будущее таким же, каким было прошлое.
Ничего не стоит хотеть до смерти. Хотя за попытку испытать свои силы я готов умереть.
Очевидно, она не понимала его. Странно, ведь робот его понимал. Непонятно... Почему железяка способна понять то, чего не понимает живой человек? Может быть, "каритас" - производное интеллекта. Может быть, мы всегда ошибаемся: "каритас" - не чувство, а высшая форма мышления, способность воспринимать то, что тебя окружает, - замечать и, как сказал робот, беспокоиться и заботиться. Познание, вот что это такое.
Я в каком-то смысле действительно движусь к смерти, может быть, не к собственной, а еще к чьей-нибудь.
Чтобы выжить, мы должны подняться, и это обязывает нас действовать. Другого пути нет. И никогда не было.
До гибели всего этого мира нужно еще дожить.
– Это в некотором роде потрясающе. Не быть..
- Одиноким, - подсказал Джо.
- Да. Это заставляет понимать, насколько мы обычно далеки друг от друга, словно отрезаны от всех остальных. Отгорожены стеной.., особенно от их жизни. Это одиночество кончилось, когда Глиммунг поглотил нас. Мы перестали быть одинокими неудачниками.
- На вашей планете очень плохо? - поинтересовалось кишечнополостное. - На Земле, как вы ее называете?
- На Земле, - сказал Джо, - так же, как в небесах.
- Значит, это плохо.
- Да, - подтвердил Джо.
ДРУГ МОЕГО ВРАГА
Правда – это мы; мы создаем ее; она наша. Вместе мы начертили новую карту. Пока мы растем, она растет вместе с нами; мы меняемся. Что с нами будет через год? – спросил он себя. – Никто не может знать…
Жизнь сама по себе уже риск. Ты спрашиваешь себя: «Стоит ли игра свеч?» – и отвечаешь: «Да, стоит». Стоит, будь она проклята.
– Я – сама жизнь, – сказала девушка.– «Мера человека – не в его интеллекте. Она и не в том, как высоко он забрался в этом уродливом обществе по служебной лестнице. Мера человека заключается вот в чем: как скоро он может откликнуться на призыв своего собрата о помощи? И какую частицу себя сможет он отдать? Ибо, жертвуя по-настоящему, ничего не получаешь взамен – или, во всяком случае…»
– Ну, нет; когда жертвуешь, то что-то и получаешь взамен, – возразил Ник. – Ты что-то кому-то жертвуешь, а потом он возвращает тебе услугу, жертвуя что-нибудь взамен. Это же очевидно.
– Это не жертва, а сделка: Послушай-ка вот это: «Бог учит нас…»
– Бог умер, – перебил Ник. – Его останки были найдены в 2019 году. Они плавали в космосе неподалеку от Альфы Центавра.
– Там были обнаружены останки какого-то организма, в несколько тысяч раз более совершенного, чем мы, – сказала Чарли. – И он наверняка мог создавать пригодные для обитания миры и заселять их другими живыми организмами, сотворенными по своему образу и подобию. Но это не доказывает, что он был Богом.
– Я думаю, это и был Бог.
Как можно вообще быть в чем-то уверенным? (…) Ты должен следовать тому, что вероятно, а не тому, что возможно. Возможно все, что угодно. Но ведь это и хорошо, понимаешь? Это значит, что всегда можно надеяться.
– Ты что-то очень помрачнел, – беззаботным, радостным тоном обратилась к нему Чарли.
– Боже мой, Боже, – отозвался он, – я переступил черту. (…) От этого кто угодно помрачнеет.
– Наоборот, это должно наполнить тебя радостью, – возразила Чарли.
Нет, – сказала она, – я не могу туда лететь. Отправляйся один. Высади меня где-нибудь – или я просто перейду на опускающийся эскалатор и… – Она махнула рукой. – Уйду из твоей жизни. – Она снова засмеялась – точно так же, как и до этого. – Но мы все равно можем остаться друзьями. Мы можем завязать переписку. – Она рассмеялась. – Мы всегда будем знать друг о друге – даже если никогда уже не встретимся. Наши души сцепились, а когда души сцепляются, то одного уже нельзя убить, не убив другого. – Она неудержимо хохотала – теперь уже явно истерически; закрыв лицо ладонями, она хихикала из-под них. – Этому учит Кордон, и это просто смех; просто черт знает как смешно.
Когда разражаются эти великие войны планетарного и межпланетарного масштабов, предполагается, что каждый думает о соответствующей идеологии… в то время как большинство людей просто хотят спокойно спать по ночам.
Истинный интерес человека заключается в малом и немедленном
Что-то ворвалось в его сознание, какой-то ветер – вроде того, что дует из преисподней. Он схватился руками за голову, согнулся от… боли? Нет, не боли – от какого-то невероятно странного чувства, словно заглядываешь в бездонную черную яму, начиная медленно-медленно в нее опрокидываться.
Ощущение вдруг исчезло.
– Меня только что просканировали, – дрожащим голосом проговорил он.
– Ну и как? – спросила Илка.
– Он показал мне Вселенную, лишенную звезд, – ответил Ник. – Мне бы в жизни не хотелось еще раз такое увидеть.
– Мистер Эпплтон, а у вас есть подружка?
– Нет, – резко ответил Ник.
– Она умерла?
– Да.
– Совсем недавно?
– Да, – проскрежетал он.
– Вам надо найти себе новую, – сказал Эймос Айлд.
– Правда? – спросил Ник. – Мне так не кажется – по-моему, мне больше никогда не захочется иметь подружку.
– Вам нужна та, которая будет о вас заботиться.
– Та как раз заботилась обо мне. Это убило ее.
– Как прекрасно, – сказал Эймос Айлд.
– Почему? – уставился на него Ник.
– Подумайте только, как сильно она любила вас. Представьте, что кто-нибудь вас так сильно любит. Мне хочется, чтобы кто-нибудь так сильно любил меня.
– Так именно это важно? – спросил Ник. – Значит, все дело в любви, а не во вторжениях инопланетян, разрушении десяти миллионов превосходнейших мозгов, переходе политической власти – всей власти – от какой-то элитной группы…
– Этого я не понимаю, – сказал Эймос Айлд. – Я знаю только, как это прекрасно, когда кто-то вас так сильно любит. А если кто-то вас так сильно любил, то вы несомненно достойны любви, а значит – очень скоро и другие полюбят вас так же, и вы точно так же будете их любить. Понимаете?
– Кажется, да, – ответил Ник.
– Нет ничего выше этого – когда человек отдает свою жизнь за друга, – сказал Айлд. – Хотел бы я это сделать.
Мне кажется, все живые существа будут лететь – или бежать – или хотя бы ползти; кто-то быстро пойдет, как в этой жизни, но большинство будут лететь или ползти. Выше и выше. Непрестанно. Даже слизняки и улитки – они поползут очень медленно, но когда-нибудь они это сделают. Все они в конце концов это сделают – не важно, как медленно они будут ползти. Оставляя позади долгий путь – ведь это должно быть сделано.
ГЛАЗ В НЕБЕ
От антикошачьих настроений рукой подать до антисемитизма
Если идти, то прямо к вершине
Дела, производящие доброе впечатление, но порожденные недобрыми намерениями, суть ложные дела
Добродетель - сама по себе награда!
Если уж Судьба распорядилась подобным образом, серьезного выбора не остается
Думаешь, добродетель может существовать без греха? В этом вы, примитивные атеисты, жестоко заблуждаетесь. До вас не доходит, в чем принципиальная механика зла. Глянь-ка, парень, на изнанку дела - и тогда будешь наслаждаться жизнью. Если ты поверил в Господа, то тебе уже не о чем беспокоиться.
- Как же можно так жить? Не зная, что произойдет в следующую секунду. Где логика, где порядок? Гнуснейшая ситуация... зависеть от чужих капризов. Ты перестаешь быть человеком. Опускаешься на уровень животного и покорно ждешь корма.
- А есть ли какой-нибудь способ... вознестись? - неожиданно спросил Джек.
Впервые за все время отец О'Фаррел улыбнулся:
- Для этого надо сначала умереть, молодой человек!
Взору открылось бесконечное пространство полное зловещих облаков. А Что дальше? Ждал ли их Он?..
Все выше и выше летел зонт. В неизвестность, во тьму. Что ж, теперь о возвращении думать было слишком поздно...
Жизнь чересчур коротка, чтобы ходить кругами
– Ты против нас?
– Я должен быть против. Мне трудно быть кем-то другим.
- Пойдем, милая. Тебе нельзя здесь оставаться.
- Даже если больше некуда идти?
- Именно так. Даже если некуда... Даже если наступил конец света.
МЫ ВАС ПОСТРОИМ
Единственный путь узнать – это набраться смелости и вперед!
Теперь я знаю, что движет миром, сказал я себе. Знаю, каковы люди, чем они дорожат в этой жизни. Этого достаточно, чтобы упасть замертво, или, на худой конец, покончить жизнь самоубийством
Вот что значит зрелость, говорил я себе, пока, усевшись на кровать, начищал свои ботинки. Это – способность скрывать свои настоящие чувства, способность создавать маску. Если ты можешь это сделать – считай, что ты это уже сделал. В противном случае ты конченый человек. Вот в чем весь секрет.
Засыпая, мы возвращаемся в детство
Во мне пробудился эмоциональный голод, иррациональный, но реальный. Это инстинкт. Вскоре это поразит и вас. Он творит волшебство. Без него все мы – слизняки. В чем смысл жизни? Тащиться в пыли? Ты не будешь жить вечно. Если ты не в состоянии поднять себя к звездам – ты мертвец.
Мне нравилось чувство одиночества, нравилось ощущение, что я здесь не знаю никого
Мне противно быть тем, что я есть
Сплоченность приободрит людей
Моя жизнь пуста – я как будто бы мертва
Путь насилия над Вселенной, только тогда жизнь приобретала смысл
Правда! Что это такое? Как малыш, входящий в универмаг «Санта». Для него тоже знать правду значило бы упать замертво. Хотел ли я этого? В такой ситуации, как эта, встреча лицом к лицу с правдой означала бы конец всему, и прежде всего – мне.
Женская логика – это не логика мыслителя. Фактически это – испорченная, бледная тень мудрости сердца, легко вводящая в заблуждение.
Нет ничего опаснее, чем руководствоваться общественным мнением, шаблонами поведения и расхожими предубеждениями. Все это освобождает слепой рационализм, формирующий стерильную ограниченность поступков.
Душевная тоска – это предчувствие необратимых событий…
Страдание – показатель того, что действительность рядом
Мы уже на небе. Вовсю шпарим к звездам. Нет уже пределов для человека, слышишь?
Один лишь Бог может иметь уверенность
Ты только представь: мы лежим мертвые, в беспамятстве… и вдруг ощущаем какое-то шевеление, может быть, мелькнет проблеск света… А потом в нас потоком хлынет реальность… Мы не в силах противостоять захлестнувшей нас волне, мы обязаны будем воскреснуть!
Именно поэтому их жизнь хуже, чем наша. Они не могут бросить все и умереть, они обязаны продолжать…
В природе существует и доброта, и взаимная любовь, и самоотверженная помощь. Они существуют в ней наравне со всякими ужасами.
Наивность – незнание действительности.
Неважно, сколько мы вытащим песчинок. Мы работаем и ждем, но свобода не придет никогда.
Я теперь словно симулакр Стентона, как машина, запустившая себя вперед, во Вселенную, прочесывающая Сиэтл ради интимного местечка, в котором сможет совершить привычный акт. В случае Стентона это открытие юридической конторы, а что же тогда в моем? Попытка как-то восстановить привычное окружение, отталкивающая тем не менее. Я привык к Прис и ее бессердечию, я даже начал привыкать, в ожидании столкновения, к Сэму К. Берроузу, его секретутке и атторнею. Мои инстинкты выбрасывали меня из чуждого обратно к известному. Это был единственный доступный мне путь. Это было, как будто некая слепая штука трепыхалась для того, чтобы размножаться.
Вот что было тяжело — покинуть отель, вылезти на открытые всем ветрам улицы и ковылять вдоль тротуаров. Вот когда приходит боль. Ты вновь в мире, где никто не откроет тебе дверь. Ты стоишь на перекрестке, вместе с другими, такими же, как ты, ожидая, пока зажжется зеленый свет. Ты опять становишься заурядным серым индивидом, потенциальной жертвой большого города.
— Можете ли вы сказать мне, сэр, — спросил симулакр у Сэма, – что такое человек?
— Да. могу, — ответил тот, поймав взгляд Бланка: ему все это явно нравилось. — Человек — разветвленная редиска. — Потом добавил: — Это определение привычно для вас, мистер Линкольн?
— Да, сэр, конечно же, — ответил симулакр. — Шекспир вложил его в уста своего Фальстафа, не так ли?
— Правильно, — сказал Берроуз. — А я бы к этому добавил: человека можно определить как животное, носящее в кармане носовой платок. Как насчет такого подхода? Мистер Шекспир этого не говорил.
– Нет, сэр, – согласился симулакр. – не говорил. – И он от всей души рассмеялся. – Я ценю ваш юмор, мистер Берроуз. Могу ли я использовать это замечание в одной из своих речей?
Берроуз кивнул головой.
— Благодарю вас, — сказал симулакр. — Только что вы определили человека как животное, пользующееся носовым платком. Однако что же такое — животное
— Могу вам сказать, что вы — не оно, — пояснил Берроуз, держа руки в карманах. Вид у него был абсолютно уверенный. — Животное обладает биологической наследственностью и строением, которые у вас отсутствуют. Вы получили электронные лампы, катушки и выключатели. Вы — машина. Совсем как.:. — Сэм задумался, подыскивая сравнение, — как прядильный станок. Как паровоз. — Он подмигнул Бланку: — Может ли паровоз полагать, что имеет право на защиту согласно статье Конституции, на которую ссылался мистер Линкольн? Приобретает ли он право съедать заработанный хлеб, подобно белому человеку?
Симулакр спросил:
— Может ли машина говорить?
— Безусловно. Радиоприемники, фонографы, магнитофоны, телефоны — все они только и делают, что верещат как ненормальные.
Симулакр обдумывал услышанное. ОН не знал, что это за штуки такие, но мог строить умные догадки. У НЕГО было достаточно времени, чтобы поупражняться в мыслительном процессе. Все мы могли это оценить.
— Тогда что же такое машина, сэр? — снова обратился к Берроузу симулакр.
— Вы — одна из них. Эти люди сделали вас. Вы принадлежите им.
Продолговатое, обрамленное темной бородой морщинистое лицо искривилось веселой, нетерпеливой гримасой, когда симулакр пристально смотрел на Берроуза.
— Значит, вы, сэр, — машина. Потому, что у вас тоже есть Создатель. И так же, как «эти люди», Он сотворил вас по Своему образу и подобию. Я доверяю Спинозе, великому еврейскому ученому, который придерживался следующего мнения относительно животных. Он считал, что животные — это умные машины. Мне кажется, что решающим понятием является душа. Машина может делать все, что может делать человек — вы с этим согласитесь. Но у нее нет души.
— Души нет, — возразил Берроуз. — Все это чушь.
— Значит, — сказал симулакр, — машина — то же, что и животное. — ОН продолжил в своей сухой, настойчивой манере: — И животное — то же самое, что и человек. Разве это неверно?
Человек — хрупкий тростник, самая малая и ничтожная вещь в природе, но, черт возьми, mein Sonn, это — мыслящий тростник! Вселенной нет смысла ополчаться на него: достаточно капли воды, чтобы убить его. — Раздраженно тыча в меня пальцем, папа проревел: — Но если даже вся Вселенная замыслит сокрушить его, то знаешь, что тогда будет? Слушай, и я скажу тебе: все равно человек будет величествен и прекрасен! — Он в сердцах стукнул по подлокотнику кресла. — А знаешь почему, mein Kind? — Потому, что он сознает свою бренность, и вот что я скажу тебе еще: у него есть преимущество перед проклятой Вселенной — она-то ни капельки не соображает. И, — немного успокоившись, завершил папа, — в этом состоит все наше величие. Я имею в виду то, что человек мал и слаб, он не может наполнить собой время и пространство, но он наверняка может найти применения своему разуму, данному Богом.
Жизнь — форма, которую принимает материя... Я решил это, глядя как Линкольн пытается постигнуть окружающий мир и самого себя. Жизнь — это свершение материи... Самая удивительная — и единственно удивительная — форма во вселенной. Единственное, чего никогда невозможно ни предсказать, ни даже представить. Не будь ее — не было бы ни самих ПРЕДСКАЗАНИЙ и ПРЕДСТАВЛЕНИЙ.
Рождение, решил я, неприятная штука. Оно хуже смерти. Вы можете философствовать на тему смерти — и вы, вероятно, будете этим заниматься. Но рождение! Какое уж тут, к едрене фене, философствование! И прогноз ужасен. Вы обречены на то, что все ваши мысли и поступки будут лишь глубже и глубже затягивать вас в трясину бытия.
— Этот мир слишком ужасен для него; - воскликнула Прис. — Послушай-ка, я знаю, как избавиться от этих жутких шершней, которые всех жалят. Ты ничем не рискуешь и это ничего не будет стоить. Все, что тебе нужно — ведро песку.
— Годится.
— Надо дождаться ночи, когда они уснут в гнезде. Потом найти дырку — вход в гнездо, и высыпать сверху ведро песку. Образуется холмик. Ты, наверное, думаешь, что песок задушит шершней? Но это совсем не так. Произойдет вот что: на следующее утро они проснутся и обнаружат, что выход засыпан. Шершни начнут рыть песок. Деть им его будет некуда — придется таскать прямо в гнездо. Они остервенело носят песчинку за песчинкой, но песок сыплется и сыплется сверху. И места в норе все меньше и меньше. Вот так!
— Понятно.
— Разве это не ужасно?
— Пожалуй, — согласился я.
— Собственноручно заполнять песком гнездо, чтобы потом задохнуться. Чем больше вкалываешь, тем быстрее развязка. Пытка чисто в восточном стиле. Когда я впервые услышала об этом, мне захотелось повеситься. Я не хочу жить в мире, где происходят такие вещи!
Мы все получим это. Пых-пых: черным крепом задрапирован поезд, идущий средь тучных нив. Очевидцы снимают шляпы. Пых-пых-пых…
Черный поезд с гробом охраняют солдаты в голубом, с ружьями, они стоят не шелохнувшись с начала до конца длинного-длинного путешествия…
|
Может, влюбиться? |
|
linkin park - my december |
|
La Furia Roja! |
le animo!!!
Iquerre, Sergio, David, David, Havi, Cesc...
Los amigos, hoy ganarás a los rusos!
Te quiero España!!!
Испания готовится к полуфинальному матчу Евро-2008 против России
Для испанцев, как и для россиян, нынешний полуфинал – событие историческое. Испания последний раз пробивалась в полуфинал чемпионата Европы лишь в 1984-м году и сумела занять тогда второе место. Теперь команде с Пиренеев вновь представился шанс, как минимум, повторить успех 24-летней давности. Но для начала «красной фурии» предстоит справиться со сборной России. И к этому матчу Испания готовится очень серьезно.
Один раз на Евро-2008 испанцам уже удалось обыграть Россию. В дальнейшем наша команда вышла из тени и предстала в совсем другом свете. О тотальном футболе, проповедуемом Гусом Хиддинком, заговорила вся футбольная Европа. А вот испанцы как были уверены в себе, так и остались, однако они намерены забыть о первом поединке и готовиться к совершенно другому матчу.
«Слабым местом подопечных Арагонеса по-прежнему является оборона. Здесь и будет шанс России» Каковы же козыри «красной фурии» в преддверии матча? Прежде всего – это сыгранность. На протяжении всего турнира, за исключением ничего не решавшего поединка с Грецией, испанцы выходили в одном и том же составе. А это очень важная деталь, учитывая небольшие временные рамки соревнования.
В центре поля у испанцев мобильны Иньеста, Хави, Сенна и Сильва. Иньеста и Хави великолепно оснащены технически и в любой момент могут отдать острую передачу. Сборная Испании отлично владеет искусством паса и с большим отрывом лидирует как по числу передач, так и по их точности — 610 в среднем за матч при эффективности в 82%. Для сравнения, у сборной России эти показатели составляют 446 и 73% соответственно. Поэтому очень важно будет лишить испанцев контроля над мячом. Для них это будет сродни потери кислорода.
Связка нападающих Торрес - Вилья является самой результативной на Евро-2008. Это великолепные футболисты, но и у них есть свои минусы. Вилья, к примеру, любит, когда играют на него. Если отрезать испанца от собственной полузащиты, форвард может скиснуть. Фактически таким образом российская сборная выключила ван Нистелроя. Торрес же футболист гораздо более разноплановый, нежели его партнер по атаке. «Младенец», как его называют, не только может завершать атаки, но и хорош в подыгрыше. Достаточно вспомнить, как он организовал первый мяч в ворота сборной России на этом Евро.
Слабым местом подопечных Арагонеса по-прежнему является оборона. Здесь и будет шанс России. Никто из защитников сборной Испании не безгрешен. Можно вспомнить, как Жирков терроризировал на своем фланге Серхио Рамоса. Да и через фланг Капдевильи строилось немало наших атак. В общем, шанс забить испанцы россиянам обязательно дадут.
Накануне игры испанцы не торопятся причислять себя к фаворитам, но в себе весьма уверены: «Мы набрали ход. Мы не только играем в умный футбол, нам еще и везет. Как, например, когда Россия попала в штангу или когда Касильяс взял два пенальти. У нас выработалась психология победителей. Если мы подойдем к матчу с россиянами с хорошим настроем, то сможем взять верх», - считает Хави.
«Это будет очень сложный матч. Вряд ли он будет напоминать нашу встречу на групповом этапе. У русских было время прийти в себя после того поражения. К тому же теперь у них играет Аршавин. Мне кажется, в этом матче нет фаворита», – приводит мнение Капдевильи Marca.
А вот Сеск Фабрегас настроен на победу едва ли не больше остальных: «Сейчас не важно, как много времени я провожу на поле. Если это приносит команде пользу, то я готов принять любое решение тренера. Больше всего я хочу, чтобы сборная Испании наконец-то выиграла крупный турнир. Нам предстоит тяжелая игра с серьезным соперником. Но мы уверены в своих силах и не намерены останавливаться в шаге от победы. Мы ее заслужили!» - приводит слова Сеска Don Balon.
О настрое испанцев на победу говорит и один немного забавный факт. Накануне полуфинала с Россией в Испании были выпущены специальные куклы футболистов нашей команды, с целью совершения ритуала Вуду над ними. В комплект также входят и 4 маленькие иголки, чтобы можно было ими исколоть эти куклы и испортить игру наших футболистов. Поможет ли древняя магия «красной фурии» - скоро станет известно.
|
Дневник |
Это не моя запись… То есть не я автор. Это отрывок из дневника, который был включен в книгу Андрея Панкратова «Последний романтик». И он мне очень понравился. А так как книгу возвращать надо…
1 марта.
Сегодня первое марта. Первое марта - это начало весны. Вообще, жизнь наша идет слишком быстро, особенно в последнее время. Кажется, года полтора назад или два мы проходили по литературе Кабаниху и Феклушу. Так вот, они говорили, что последние времена настали. И вообще, даже год стал короче. И в этом, видимо, что-то есть. Они говорили, что зима раньше тянулась вон как долго, а теперь - пролетит, и не заметишь её. Пролетела зима. И ничего не осталось от неё. А ведь в принципе зима - это целых девяносто дней! Каждый день заполнен, занимаешься чем-то, думаешь, а после всё куда-то пропадает бесследно. Обидно. Всё ведь на Земле только раз. И никогда уже это не повторится. И мысли, по-моему, надо сохранять. Я уже довольно долго думал об этом. Как сделать так, чтобы хранить собственные мысли? Ведь это не огурцы, которых можно насолить на зиму целую кадку, это - мысли. Никто даже не знает, из чего они сделаны, как их точно фиксировать. Есть способ древний, хотя и не точный. Но пока другого не изобрели: я веду дневник. Я начал писать его с сегодняшнего дня, потому что сегодня первое марта и начало весны. А большие дела принято обязательно начинать с первого числа, или, на худой конец, с понедельника, начала недели. Времени у меня нет, это я прекрасно понимаю. Но все-таки школе не удалось пока ещё сделать одного: выкурить из меня все мои мысли, которые не касаются её. А раз есть мысли, значит, их можно записывать. Этим я и буду заниматься теперь, ну, не ежедневно, а хотя бы, почти ежедневно.
3 марта.
Скоро уже экзамены. Сейчас нам уже постоянно твердят об этом на уроках и всех кружках. А я посещаю пять кружков. Все готовятся к экзаменам, повторяют какие-то формулы. Это не радует. А ещё меня не очень радует перспектива сдачи экзаменов потому, что эта процедура означает: всё уже позади. И детство позади, замечательная пора, в которую впасть можно, а вот вернуться уже нельзя. Нехорошие (т.е. грустные) мысли от этого в голове...
6 марта
Дел очень много. Стенгазета. Спрашивали по физике сегодня, очень долго мучили. Я стоял у доски бледный и несчастный. Прощаясь со мной, мой сосед по парте пожал мне руку и сказал: «Прощай, верный друг, чуткий товарищ!» Грустно. Зачем меня мучили? Для того, чтобы поставить мне тройку? Но её можно было поставить и так, не мучая меня то есть. А ведь нервные клетки, они... Впрочем, ладно. У нас сегодня много на дом задали. По геометрии шесть задач, по физике тоже порядочно. После уроков все мальчишки остались обсуждать, что мы подарим нашему «прекрасному полу» на 8-е марта. Сегодня мне показалось, что всё это не нужно, лишнее всё это. Разве кому из нас было приятно, когда нам на 23 февраля подарили каких-то нелепых кукол? Все, конечно, улыбнулись. Но зачем они в принципе нужны в жизни? Так будет и на 8 марта. Мы подарим что-нибудь бесполезное, глупое, что вызовет улыбку лишь на минуту. А дальше? Дальше всё это забудется, буквально на следующий день. Мы говорили целый час о том, что будем покупать. И, наконец, решили купить воздушные шарики и надуть их. И ещё - солдатиков. Зачем они будут нужны им (дев.), я не знаю. Потом мы ходили покупать всё это. Домой я вернуло! только в пять. И передо мной на столе опять лежала довольно значительная груда книг и тетрадей. Всё это я должен был переварить в оставшиеся четыре часа. Не переварил. Кончил в одиннадцатом. На душе у меня было неприятно, и я начал думать. Я думал о том, зачем всё это, т.е. зачем каждый день учить уроки и кому какую пользу это приносит, мне или обществу? Пораженческие настроения, конечно, но что поделаешь. Сейчас уже скоро двенадцать, я пишу эти строки, прикрыв лампочку газетой. Иначе меня загонят спать.
8 марта
Сегодня выходной. Праздник был каким-то грустным в этом году. Вчер| утром на доске было написано скомканным почерком: «Мат-а-кви-тем и ни-по-ке-ми-о-син, Нет-о-ке-ман!», и в скобках: «Нет счастья без женщин!» Шульц, «Моя жизнь среди индейцев». Всё это, отнюдь, не веселило. Как ПО лагается, девчонки улыбнулись, приняли благосклонно наши подарки, а мне их было очень жаль, наших девчонок. Грустно. Да. Жизнь. Мысли. Я, честно признаюсь, не люблю додумывать многие мысли до конца. Или, может, это только кажется... Мне нравится, когда мысль повисает без окончания, (нч разрешения и её можно прикрепить к любому месту.
13 марта
Хорошее настроение. Всё течет на улице. Школа. Урок геометрии. Наша геометричка, она же алгебраичка. Вообщем, математичка. Она вызывает к доске Юрку. И говорит: «На доске нарисован куб. Проведи в нём все диагонали нижней грани.» Юрка смотрит на неё несколько недоуменно, и поворачиваясь к доске, говорит: «Что, все три?» Дружный весёлый смех класса. Но это ещё не всё. Учительница с серьёзным видом просит Юрку прочитать задачку. А за ним водится странность: он не умеет (видимо, волнуется) читать вслух, перед классом. Вот он и отвечает ей: «А я не могу...» Повторный смех класса. Потом мы чудили на переменах, вешали друг другу на спину записки. Уст-ривали розыгрыши. На уроках писали обычные весёлые школьные записки. Хорошо!
17 марта
Завтра контрольная. Давление максимальное. Температура повышенная. Ну, алгебра...
21 марта
Я мучаюсь сам с собой. Наедине со своими мыслями. Это случается со мной каждый вечер. Примерно в десять часов я заканчиваю делать все уроки. И достаю ту самую голубую тетрадь, в которой я начал писать два месяца назад свою повесть. Впрочем, я не знаю, может, это и не повесть вовсе. Я ещё никогда не занимался ничем подобным. Но я пишу, пробую... Установил себе норму: писать два листа в день. Стараюсь выполнять. А потом начинаю делать записи в этом дневнике. Сюда попадает то, что случилось в этот день, и то, что я не мог понять. Сегодня, например, я не мог понять, почему меня толкнули в автобусе. При этом у меня что-то случилось с рукой. И она у меня весь день болела. А это очень неприятно, когда болит рука. Мысли в голову не лезут. Хотя, может быть, это даже к лучшему. Потому что, когда есть мысли, ими обязательно хочется делиться, а делиться мне не с кем, кроме этих двух тетрадей. Было такое время, в нашем доме жил человек, с которым я мог поделиться всем тем, что думал. Теперь его нет. То есть, не совсем - просто он уехал за тысячи километров отсюда...
25 марта
Каникулы! Весна... Солнце ярко улыбается именно тебе на небе! Я и главный истопник отвечаем ему. Я, т.к. у меня хорошее настроение сочетается (и, по-моему, удачно) с улыбкой на лице и тревожными мыслями. Главный истопник потому, что прошла напряженная зима и ему уже не придётся до следующей заботиться о тепле.
Как всё-таки хорошо, просто жить, забыть про самоутверждение и т.п. «Но как же это так?» - скажут скептики. «Жить только физически? Это же пошло и несправедливо! И в первую очередь, для себя» Да? А я и не знал! Какая новость! Ха! Светлый жизненный оптимизм... А что такое я вообще? 17 моих лет - и вся жизнь: всё остальное впереди. Какое оно будет, будущее? Я произношу это слово нараспев, так: «Бу-у-у-дущее.» Мне смешно! Вот муравей. Обыкновенная «букашка-таракашка», как говорят дети. Черкнут о нём два слова в словарях и книгах специальных по лесоводству, да разных сказках. А он, между прочим, ползет себе, лавируя между комочками земли и стебельками травинок. И всё существо его, все движения подчинены одной цели. Грубо ( т.е. биологически ) выражаясь, эта цель - борьба за жизнь. Или вот бабочка, которая родится только для того, чтобы напиться сладкого нектара из полевого цветка раз-другой, потом - смерть. Нам изначально гарантировано право на жизнь. Мне стыдно от сознания своей силы и многих других возможностей и от бессилия когда-либо выявить их до конца. Согласен я даже на постепенность их проявления. Подобно тому, как при фотопечати на светлом листе бумаге всё более понятны очертания застывшей жизни. Но - боже упаси - поставить неверную выдержку! И если испорченный отпечаток можно выбросить, то жизнь - миллионы ситуаций, случайностей, пересечений, судеб, столкновений - не прощает экспериментов. Да. Жизнь! Шутка. Весна... А мне всё-таки хорошо.
29 марта
Сегодня вечером ко мне приходил Корольков. Он пришёл за задачником, а просидели мы с ним целых два часа. Мы говорили о жизни и ... о любви: мы пытались понять, что это такое. Я никак не думал, что он, да и я, способны говорить на эту тему. Удивительно, я никому ешё не рассказывал про девчонку, с которой мы ехали вместе в одном поезде с юга. Ехать из Крыма было долго, и как-то незаметно мы разговорились. Наши места были на боковых полках плацкарта. Я, конечно, уступил ей нижнюю. Я таскал Маше этот противный чай, потом мы просто часами молчали, смотря в окно на пейзажи остающейся без нас природы. И вдруг она предложила: «Хочешь, я спою тебе «Историю любви»?» - «Спрашиваешь!» И она тихонечко запела. На нас оглядывались - даже через стук колес был слышен ее красивый голос. Но ей было плевать... Я взял её руку, не отпускал, наверное, целых тридцать минут. Никогда ещё не был таким храбрым. Нет, она не была красива. Но что-то в ней было притягательное, мощное, зовущее... Потом мы расстались с ней на перроне. Договорились созвониться. Её встречали родители. Очень хотел, но так ни разу ей не позвонил. Не знаю почему. Объяснить сложно. Но «Историю любви» с тех пор слушать совсем не могу...
А Королькова я совсем не знал и вдруг понял, что он человек, в общем... Чуть было не написал «неплохой». А какой «неплохой»? Не знаю, вообще, какой он. Отложу эту мысль.
1 апреля
Первое апреля... Началась четвертая последняя наша школьная четверть. И это, увы, не розыгрыш. Вот ждешь от первого апреля чего-то интересного, а чего дожидаешься? Спрашивается, чего? Сегодня утром я пошёл в школу и промочил ноги, потому что тепло и тает снег. Я думал лёд на луже крепкий, а он не выдержал. В школе, в вестибюле, я отливал воду из одного ботинка, а в другом её было мало. Отливать не пришлось. Ждал весь день, что меня кто-то разыграет. Нет, никто не разыграл. Вообще, скучно сегодня было. Иронизирую: 1 апреля...
3 апреля
А жизнь начинает с каждым днем брать своё. И это нисколько не радует, хотя бы потому, что темп её всё больше нарастает. Я уже перестал ходить спокойно, замечать, что происходит вокруг. Утром еду в школу, на уроках дрожу, вызовут или нет. На переменах зубрю следующий предмет. После всё сначала. И опять и опять каждый день. Жить, спеша, впрочем, я уже привык: каждый день должен куда-то бежать, трястись в набитом троллейбусе. Нужно время, чтобы выпустить стенгазету. Редколлегия имеет тенденцию к разбеганию. А ты сиди до конца (19 часов, не раньше), сделать хорошую газету трудно, а плохую - нельзя. Неприятно писать сухую информацию про какое-то казенное мероприятие (хорошее слова: меры приняты, проведено, охвачены, состоялось...) Однако, всё это, наверно, необходимо делать, сковав душу. Очевидно, вся общественная работа - сковывание душ, своей и тех, на кого она направлена. Ведь именно так выходит! Но как сделать по-иному, пока ещё никто не придумал...
5 апреля
Мы живем в разгар Вечности. Это не слова. Это я понял сегодня утром, качаясь в трамвае. Наша напряженность, наша суета говорят о том, что сегодня - разгар Вечности. Сейчас - самый пик. Мы - на гребне волны. Мы действуем и мыслим, наполняя мир движением. Мы люди. Я не понял, во имя чего мы живём, но не верится, чтобы мы, огромные и бессмертные, легли в землю просто так. Очевидно, в жизни есть великий скрытый смысл!
7 апреля
Мысли, мысли... Сколько их крутилось в моей голове, когда я бродил по лесам, по полям, шёл просёлочными дорогами. Всё-таки одиночество приятно тем, что можно много и совершенно безнаказанно думать, и, самое главное, не загружать свой мозг назойливыми мыслями о школе. О предназначении, о каком-то там долге. Кому? Я думал летом о своей жизни. Что в сущности семнадцать моих лет? До восьми лет я себя почти не помню. До тринадцати я помню только отдельные моменты существования. И только в четырнадцать начинается жизнь осознанная. Т.е. когда я начинаю задумываться над тем, кто я, над проблемами. Значит, на полноценную жизнь мою с необходимостью мыслить, постоянно загружать свой мозг разными пустяковыми и не очень вопросами приходится всего три года?! Исключим из этого времени чисто физическое существование. Остаётся в принципе мой небогатый духовный минимум. Да-а, негусто...
Древнегреческий философ Платон написал 56 диалогов. Мне почему-то попался один - «О душе». Я не всё там понял. Почему, например, душа - это «идея повсюду разлитого дыхания»? И действительно ли она бессмертна? Душа, оказывается, делится на три части - разумную ( сидит где-то в голове); страстную ( это при сердце ); и вожделительную ( там, где пуп и печень). Но мне понравилась одна мысль - нет никакой души без движения. То есть, это не совсем движение души, как любят говорить в обиходе. Надо бы поделиться этим с Корольковым?
10 апреля
Апрель идет полным ходом. Все почему-то радуются, куда-то спешат, отдельные существа чирикают весело. Ручьи, лужи и т.д. ( см. в произведениях классиков о весне). А мне грустно. Скоро разлука со всем дорогим тебе. И не дорогим, хотя после и оно будет казаться дорогим. Грустно мне.
Прошло два года с того дня когда я написал то злополучное сочинение. Надо было как обычно - скатать об образе таком-то из предисловий и комментариев, парочку цитат забросить и... А я нашел какую-то синеблузни-цу, ходил к ней вечерами чуть ли не неделю и написал историю её жизни, непростой надо сказать. Получилось, по-моему, неплохо. Учительница меня отчитала - зачем тебе это, есть же принятые правила. Мне показалось, она сама растерялась, не зная как оценить мое сочинение. Примеров-то таких не было ещё... А вдруг в РОНО не одобрят?! Поставила «4». А мне стало обидно очень. И я всё время стал писать на свободные темы, назло. Потом стал выпускать стенгазету. Опять пошли «пятёрки». А что изменилось? Может, указание какое пришло?
Да два года прошло! Дата?
13 апреля
Живу. Бегаю куда-то всё время периодически. «Всё время...» А времени-то и нет! Совсем! Повесть забросил. Лихорадка жизни! Слова, мысли, чувства...
Где всё это, где?..
15 апреля
Середина весны. И кроме того дата для меня. Это случилось ровно три года назад. Я пришёл из школы, а дома не было никого. Я стал учить уроки прямо на лестнице. Вдруг снизу идёт примелькавшийся человек, Валентин Кириллов (это я позднее узнал). Сосед, но совсем незнакомый. Старше лет на шесть. Он повел меня к себе. Так я узнал впервые этого человека. Потом я стал ходить к нему ежедневно... кажется, он один понимал меня до конца. И я пускал его всюду. Сейчас его нет. То есть просто он живет далеко. Я ему не пишу, потому что это бессмысленно: бумага сковывает, а письмо никогда не заменит живого общения... Я был с ним знаком всего четыре месяца. Но какое это было время! Помню последний день: я ушел с вокзала, когда поезд еще стоял. Зачем лишние проводы? Хотел идти пешком, но не смог - сел в набитый автобус...
Если у вас есть друзья, значит нет друга!
17 апреля
По-моему, на земле существуют люди двух разных типов. Первый - люди, которые думают, второй - которые не думают. Ну, то есть не вообще: думать-то они думают. Например, о том, что сказать, где поесть, куда пойти вечером. Это, конечно, естественно. Но они не думают о чём-то главном! И потому их жизнь бессмысленна. Я, мне кажется, об этом главном думаю, ожидаю чего-то. Иначе жить просто не стоит.
18 апреля
Кончаю вчерашнюю мысль. Видимо, человек живёт двумя жизнями, духовной и физической. В первом случае он существует как предмет, во втором - как личность. И смерти тоже две, хотя мы привыкли к одной. Очень неприятно, если время смертей не совпадает. Я вижу, как разрушаются некоторые личности вокруг меня. Теряю старых знакомых, и мне становится страшно. Оказывается, два типа людей - это личности и трупы. Их отличишь без ошибки. Трупы одинаковы: одеты почти в одно и то же, одни мысли (мысли?) и разговоры, один вкус, одни и те же пустые коровьи глаза. Мне противно их видеть. Я не могу понять, откуда они берутся. Не в Нью-Йорке, не в Мюнхене, у нас...
21 апреля
Миров столько, сколько мыслящих индивидуумов. И что? Как понять, твоя ли эта планета? И кто все-таки всем этим управляет? Этим процессом жизни?
Я много раз ловил себя на сне - темный пустой зрительный зал, стрекот кинопроектора, пыльный экран. А на нем - я, иду в школу, поглощаю «эклер», мама что-то говорит, гоняю с пацанами в русский хоккей... А в зрительном зале - тоже я. Сижу, сеанс не кончается... Где же всё-таки я - настоящий?
С одной стороны, жить надо для какой-то цели, принося всё в жертву для её осуществления. С другой - как хорошо жить без вечностей, авторитетов, проблем. Римляне, по-моему, делили жизнь на созерцательную и активную. Но можно ли соединить эти две части ? Уж поистине хочется сказать словами Гёте, а вместе с ним Фауста: «Что нужно нам, того не знаем мы, что ж знаем мы, того для нас не надо...»
23 апреля
Сегодня на биологии ко мне пришла странная записка. Это была не такая записка, какие обычно со скуки пишут на уроках. Это точно, хотя я и не могу объяснить почему. «Григорий - ты самый хороший человек на свете. Когда-нибудь ты узнаешь, кто написал это.» Я очень долго перебирал в памяти все почерки, какие есть в нашем классе. И вроде ничего подобного нет. «Когда-нибудь узнаешь...» Когда? Завтра? Послезавтра? Или, вообще... Но ведь я должен знать всех в классе. Ведь десять лет каждый день вместе. И я начал перебирать в памяти уже не почерки, а людей. Эта не могла, эта тоже... Я так и не остановился ни на ком. Наверно, мне только казалось, чтоя знаю каждого, а на деле в классе учатся совершенно незнакомые люди. Я молча смотрел на класс потом. Корольков нехорошо улыбался, Луганская причёсывалась, Тумилин и Голубева стучали ручками по бумаге и веселились. Кто же?
25 апреля
Последнее, наверное, общественное мероприятие - коллективный поход в цирк. И что же? Кривляющиеся клоуны. Грустно как.
28 апреля
«Слова летят, мысль остаётся тут.
Слова без мысли к небу не взойдут...»
Вспоминая эти строки Шекспира, думаю, как избежать раздвоения между собой внешним и внутренним. Я так устал за эту неделю.
1 мая
Люблю праздники. Сегодня как раз первое мая. В 7 утра сел в троллейбус, они почему-то ещё ходили. Не было ни единого человека. Я ехал в школу один. Мы летели и не останавливались ни на одной остановке: там тоже никого не было. Наконец, я собрался выходить и подошёл к водителю. Я поздоровался и поздравил его. Он мне ответил тем же и открыл двери. Так начался праздник. А потом была демонстрация. Я их так люблю. Множество людей - и все идут в одном направлении и хотят чего-то одного. Удивительно, как вдруг объединяются милллионы. Жаль только, приходилось долго стоять: площадь одна, а к ней идут тысячи людей. Но стоишь - тебе хорошо: флаги всюду, шарики летят и люди весёлые... И абсолютно наплевать по какому поводу все тут собрались...
3 мая
Прошло уже несколько дней с того урока, как я получил записку. Сегодня ко мне пришла новая: текст тот же. Кто автор? Уже целых десять дней думаю и не могу понять. Много дел: пишу сочинение, мучаюсь с экзаменационными билетами. Сегодня опять выпускали стенгазету. Я забыл дома часть материалов, пришлось слетать. Быстро идёт жизнь. Бегаю, скачу, брызгая из луж в «Икарусах». Почему-то попалось вчера на глаза странное четверостишие: «Мальчишки поют и не верят слезам,
Девчонки не знают покоя,
А ты поднимаешь к раскосым глазам
Двустволку центрального боя...» Из головы не выходит. К чему бы это?
5 мая, кстати, День печати
Меня сегодня с ним поздравил сам директор. И по плечу даже похлопал, дескать, так, так...
Стихийные бедствия. Вчера в нашей школе сгорел макулатурный сарай. Быстро сгорел. Даже тушить не стали. Пшик - и всё, только бумажки пылающие по ветру разлетелись! Под Корольковым сегодня сломался стул. Рухнул сердешный на химии.
Дела: ищу автора записки... Говорю на переменах с девчонками, причем, стараюсь на отвлеченные темы. Многих исключил с самого начала. Например, Верку Перцеву: разве она напишет такое!? Все уроки только и кричит: «Тише! Слушать мешаете!» Всё ей больше всех надо.
Неприятности. Сегодня снова буду сидеть до ночи. Завтра работа по алгебре. А я, кажется, совсем ничего не знаю. К тому же учебник вчера куда-то пропал. Тоже нашёл время! Договорился занять учебник у Королькова: даст до завтра. Времени нет. Это жаль, но, может, и к лучшему: чем меньше думаешь, тем меньше хочется! Так незаметно вся эта неприятная пора и пройдёт. И будет что-то стоящее. Ведь что-то всё-таки должно начаться. Я так думаю, ради этого жить стоит...
... Их двадцать пять записей в зелёной ученической тетради. Короткие и длинные. Весёлые и не очень, умные и странные, как дни этой семнадцатой весны. Два листа в конце чистые, а эта запись от пятого мая последняя.
Через полчаса после того, как она была сделана, Григорий Черепанов, который перебегал улицу, лихо размахивая учебником алгебры, попал под машину...
«МЫ ЖИВЕМ В РАЗГАР ВЕЧНОСТИ. ЭТО НЕ СЛОВА. ЭТО Я ПОНЯЛ СЕГОДНЯ УТРОМ, КАЧАЯСЬ В ТРАМВАЕ.»
25 сентября - 3 октября 1977
|
Без заголовка |
|
Плюсы-минусы |
|
Политический пост |
|
Жизнь |
|
я тебе один умный весчь скажу, но только ты не обижайся, дарагой! (с) "Мимино". |
|
Месяц май |
Есть такая профессия – детишек защищать
В течение нескольких лет мне довелось учиться в школе-интернате. С понедельника по пятницу я жил в школьном пансионе, в выходные уезжал домой. С пансионом связано множество воспоминаний: жизнь в компании друзей сконцентрировала в себе самые яркие моменты школьных лет. В пансионе было много одиозных личностей – начиная с директора Надежды Николаевны («Наждачки») и заканчивая уборщицей тетей Соней. Одной из самых значимых фигур всегда был охранник. За четыре года на этом ответственном посту сменилось несколько человек. Про одного из них я хотел бы рассказать. Его имя было Николай, пяти- и шестиклассники звали его дядей Колей – он был уже в пенсионном возрасте и закрывал глаза на некоторую фамильярность. Для нас – старших обитателей пансиона – он был «Веником». Его короткие волосы ежиком и жесткие усы были цвета соломы – отсюда и такое прозвище. Если допустить, что у каждого охранника (как и в любой профессии) есть некий набор специфических черт, то у этой колоритной фигуры все черты были возведены в квадрат. Веник был квинтэссенциальным представителем этой весьма оригинальной профессии.
Рабочий день для него начинался с подъема в пансионе – в семь утра. Конечно, ему приходилось вставать чуть раньше. Автобус забирал нас в школу без пятнадцати восемь. И не было ни единого утра, когда бы мы не увидели по пути к автобусу Веника. Обычно мы спускались по лестнице со второго этажа, где были наши спальные комнаты, и в лестничном окне видели смуглое усатое лицо нашего охранника, угрюмо смотрящего на нас. Естественно, это не могло дать заряд положительной энергии сердитым и невыспавшимся школьникам (а мы всегда были невыспавшиеся, ведь по факту ложились не раньше двух часов ночи). А иногда Веник стоял у входной двери, курил и наблюдал как мы, нахлобучивая на ходу рюкзаки, зажмуриваемся от лучей утреннего солнца. Словно напрашивался на то, чтобы ему сказали «До свидания». Кто-то иногда говорил ему это. Еще реже он бросал в ответ «Удачи». И продолжал курить, засунув руки в карманы форменных брюк. Тогда хотелось его отпинать. Сейчас это кажется забавным.
Наконец, мы уезжали. Что оставалось делать охраннику в опустевшем и вымершем здании на протяжении девяти часов? Да, он впускал и выпускал уборщицу, которая приходила днем. Да, он гулял по двору и каждый час делал в своем служебном журнале идентичную запись «Обход территории. Замечаний нет». А в остальное время лучшим другом Веника становился телевизор, стоявший в холле. Выбор был большой – несколько десятков каналов. Но если вы привыкли смотреть «ящик» целыми днями, на содержание телеэфира скоро становится наплевать. Вы смотрите не телевизор – вы смотрите НА телевизор. Примерно так и коротал часы уединения наш герой. Боюсь представить, каково ему было на выходных…
Привозили нас около пяти вечера. Вместе с нами в автобусе приезжал большой пластмассовый ящик с едой – ужин. В обязанность Венику вменялось перенести его в столовую. Пыхтя, бедняга тащил короб через весь двор и первый этаж. Иногда ему помогал водитель. А иногда не помогал: просто стоял, опершись на открытую дверь своего автобуса, и отдыхал – мол, пускай сам трудится.
Далее, как правило, следовал футбол. В нашем распоряжении было полтора часа отдыха до начала так называемой самоподготовки. Были, конечно, и другие варианты, как их провести. Но всегда находилась группа любителей активного отдыха, которая, оккупировав пансионское «футбольное» поле, без устали гоняла мяч. Что же касается Веника, то он невозмутимым, как у орла, взором безучастно наблюдал за этим с крыльца. Если была хорошая погода, он выносил из раздевалки банкетки, на которых любили посидеть медсестра с завхозом и посудачить о том - о сем на свежем воздухе.
Но вот лимит времени исчерпан, а футболистов никак не загнать за уроки. Приходилось идти на радикальные меры, например, ловко подхватить и отобрать мяч, неосторожно выбитый в аут. И Веник в этом отношении был серьезным подспорьем надрывавшимся воспитателям.
…Помню, был у нас другой охранник – Миша. Это был парень посговорчивее (и, кстати, значительно моложе). Иногда он даже играл с нами в футбол. Но это скорее исключение из правил. Настоящий пансионский охранник должен вести себя именно как Веник. И чтобы никакие уговоры не сломили его усатую волю.
А затем наступало время самоподготовки. И здесь охранник играл важную роль. Старшеклассникам-то можно было делать уроки в своих комнатах. А вот в отношении малышей гайки были закручены жестко: для них на первом этаже три комнаты подготовки, и чтобы из них – никуда. И задача нашего героя состояла в том, чтобы за этим надзирать. Увидит кого-нибудь в неположенном месте – сразу отправит по назначению.
Далее по пансионскому расписанию ужин. Охраннику несли тарелки с едой в его каморку около входной двери – нельзя ведь отлучаться, преступники этого только и ждут. Что ж, процесс приема пищи оставим в покое. Приятного аппетита, товарищ Веник! Ведь, как известно, кто работает – то ест.
После ужина официально – свободное время. А что у нашего героя? Да все то же. Его могут утруждать только две вещи: выдача ключей и ответы на телефонные звонки. Ключи выдавались, например, от комнаты отдыха или от спортивного зала. По просьбе детей и по разрешению воспитателя. Без разрешения – ни-ни! А по телефону, в основном, звонили родители – справиться, как идут дела у их чад (с течением времени из-за повсеместного распространения мобильных телефонов подобные звонки становились все более редким явлением). Тогда Веник останавливал первую попавшуюся живую душу и просил разыскать адресата звонка. Адресата находили, он спускался в каморку Веника и брал трубку…
Во время разговора можно было осмотреть нору, в которой ты очутился. В ней помещались кровать, тумбочка и холодильник. И, конечно, «нити управления» – рубильник, доска с ключами и видеофон. На стене висела форменная тужурка и календарь текущего года – как правило, с лошадью, автомобилем или обнаженной моделью. На подоконнике стояла полная окурков пепельница, а рядом – заложенная где-то на середине карманная книжка: Фридрих Незнанский, Андрей Воронов или что-то в этом роде. Закончив разговор, ты выходил из каморки в холл и сразу же натыкался на Веника, который встречал тебя неизменным: «Ну что, поговорил?» И ты ему отвечал: «Да, спасибо»…
Наконец, отбой. Формально – в 22:30. Последний церемониал охранника за день – проводить отбывающих воспитателей и директора пансиона. Вот ушли и они. Во владениях Веника стало тихо. Все спят? Как бы не так!
Довольно часто после отбоя мы смотрели футбол в комнате отдыха. Причем на вполне законном основании. Разрешали. Все европейские матчи начинаются примерно в 11 вечера по Москве – тут уж ничего не попишешь. От Веника требовалось проконтролировать, чтобы мы сидели тише воды, ниже травы. С горем пополам ему это удавалось. Но уж если наших начинали «засуживать» – он был бессилен. А когда в 2005 году ЦСКА брал Кубок УЕФА, мы орали так, словно никаких веников для нас не существовало.
Был и один неприятный эпизод. Веник нас «заложил». В то время я учился уже в 10 классе. У моего друга и одноклассника случился день рождения, и нам дали добро на «отметить». Отмечали просто: отправились втроем после отбоя в компьютерный класс и до пол-шестого прорезались в «игрушки». Веник все это знал и видел. До часу ночи просидел с нами в том же классе в роли безучастного наблюдателя, потом двинул спать. А на следующий день любезно поведал обо всем директору пансиона. Более того, в передрягу попал и наш любимый воспитатель, который допустил такую вольность. Что и говорить, поведение охранника в той ситуации было малообъяснимым…
Одним словом, мелкие конфликты были. Все сейчас не вспомню, да и нет смысла. Ведь годы идут, негатив сам собой стирается, и в памяти остается только светлое и хорошее. И о пансионе. И о его защитнике Венике. И едкая сатира мало-помалу превращается в добрую иронию. Где ты сейчас, товарищ Веник? Как поживаешь?
|
ТОРБА-ВСЕХ-КРУЧЕ |
Как сегодня лоскутками небо из окна -
Разговаривала с нами мёртвая страна.
Мне сказала, что в Париже будет Рождество,
Что тебя я не увижу, также как его
Что непонятно??
Непонятно, непонятно, непонятно, непонятно....
Пустяковая картинка - крестик на руке.
Белая застыла льдинка на твоей щеке,
На моей душе застыла красная слеза -
Может быть ешё не поздно повернуть назад?
Что непонятно??
Любить и спокойно жить - непонятно!
Знать и при этом спать - непонятно!!
Сколько смысла в песне той? Непонятно!!
Сколько правды между правдой и тобой??..
Передёрнуты затворы где-то высоко
Пролетает птица ворон и теперь легко
Только б несколько ступеней лестницы крутой,
Только б несколько мгновений между правдой и тобой!!
|