Алессандра Э.Триалети

Бумс! Бууууууумс! Оп-ля-ля! - Мне тепло, уютно. И я - круглый. И еще у меня щекочет внутри. Хоть я еще и не знаю, что такое "внутри", я уже знаю что такое "щекотно". Надо запомнить.

Мне всё еще щекотно. Но уже меньше. И еще меня растягивает как-то вдоль, и внутри наметились какие-то пульсации новые. Надо бы спросить у кого-либо, чего это такое. Только спросить не у кого - я, похоже, тут один.

Не, я не один!!! У меня есть мама!!! Я только что узнал об этом и решил крепко-накрепко это запомнить: у меня есть мама!!! Я это подслушал, кстати. А может, подсмотрел: я еще не очень точно знаю, что такое "слушать" и что такое "смотреть", но я точно знаю, что у меня есть мама.

У меня есть мама! Она уже знает, что у неё есть я. Вернее, она думает, что я у неё есть. Она тут сказала, - и я теперь точно знаю, что такое "подслушать"! - что ей КАЖЕТСЯ, что я у неё есть. И погладила меня. Я видел тень её руки, - она промелькнула надо мной и замерла ненадолго. И мне сразу стало ясно, что мама знает, что я у неё есть.

Я очень много всего запомнил уже: мама, слушать, рука. Вот только со "смотреть" я пока не разобрался. Я не понимаю как это, но я ощущаю, как всё что вокруг меня изменяет цвета. Мне это нравится. Я придумал слова: розовое, пурпурное, кремовое. А может, я их подслушал: не помню.

У меня что-то выросло! Может рука? Но почему сзади? У мамы рука тоже сзади? Надо бы узнать как-нибудь: подслушать или подсмотреть. Мама любит спать, прижав ко мне руку: это очень приятно. От её руки ко мне идёт тепло, и мне нравится тереться о тень маминой руки боком - у меня опять что-то растёт и опять мне ужасно щекотно.

Мама точно знает, что я у неё есть. Но это её знание далось мне очень нелегко. Кто-то тыкался в меня снаружи, щипался и давил меня со всех сторон. Потом мама улыбалась - это такое замечательное ощущение, скажу я вам, когда мама улыбается!!! А потом маме говорили что-то про то, что ей можно и чего нельзя. Это просто кошмар какой-то, чего они хотят нас с мамой лишить! Я намерен подать протест.

Я пытался протестовать. Но не очень удачно. Маме пришлось выбежать на станции метро, - я вам говорил, что я думаю, что я попал туда, куда я попал, тоже на метро? Метро - это такое тёмное, несущееся и узкое. Мне нравится метро. А маме нет. Зря я протестовал - мама кашляла, и у неё текли слёзы. И она потом лежала долго и гладила меня по голове. Я вам сказал уже, что у меня есть голова? А что, я правда задаю слишком много вопросов? Больше не буду.

Нет, буду. Вот скажите, откуда у меня такой скверный характер? Может от того голоса, который тут сказал маме, что это не тот сюрприз, который он хотел получить, вернувшись из командировки? Чем ему не нравится сюрприз? Интересно, а какой он - сюрприз? Потом было совсем ужасно - опять в меня что-то тыкалось: тык-тык-тык-тык. И потом всё вокруг меня сжалось, и я чуть не захлебнулся. Было неприятно. А маме вроде ничего, понравился этот тык-тык-тык - она снова улыбалась.

Характер особенно скверный у меня по утрам. Мне не нравится, что мама спит и со мной не разговаривает: мне скучно, и я начинаю сердится. И мама бежит в ванную. Ей это не нравится. Но тут кто-то нам с ней сказал, что мне понравится, если она будет сном есть корочку чёрного хлеба. Мне нравится корочка чёрного хлеба! От её вкуса очень хорошо спится. И мама утром теперь просыпается и не бежит в ванную, а лежит, гладит меня по голове и улыбается.

Мы с мамой слушали музыку. Мне очень понравилось. Источник моего скверного характера говорил, что это "лажа". Как будто его тык-тык-тык не лажа... Но маме нравится тык-тык-тык. Придётся потерпеть. Она сказала, что скоро тык-тык-тык придётся отложить, и голос сказал, что она дура. Мне это не нравится.

Музыка была такая, я сейчас вам спою: парооле, пароле, парооооооооооле. Мама тоже поёт. Ну, не совсем так как я, но почти. У меня хороший слух. Я это точно знаю. У меня на голове есть теперь две такие дырочки - в них заходят звуки. А еще у меня много чего выросло, я даже устал разглядывать всё это. Больше всего меня беспокоит рука - та, что сзади. У мамы сзади нет руки. А у голоса есть - но спереди. А у меня сзади. Непорядок!

Мама разговаривала с другим голосом. Мама была печальная, а голос нежный. Теперь я знаю еще несколько слов. Из них мне больше всего нравится слово "друг". Оно похоже на этот другой голос. А у мамы еще есть слово "любовь". Она его зачем-то прячет.

Задняя рука начала уменьшаться! Мама нашла картинку где-то и знает теперь как я выгляжу: это она так говорит. Как она может знать? Но мне понравилось, то, что она говорила. Я теперь знаю, что у меня уже есть кости и суставы, правда очень маленькие. И есть уже наружное ухо, правда, я его еще не видел. А вот эти, как их, "пальцевые фаланги" видел - их приятно заталкивать в большую дырку на голове. Вкусно.

Мама говорит, что я длинный: целых 40 милличего-то. Наверное, скоро она разрешит мне самому кататься на метро. И самому выбирать музыку. А то я тут маме стучал-стучал, но она так и не выключила какое-то безобразие про какую-то я-морячка-ты-моряк. Мне было плохо. Мама тоже бегала в ванную. Вот какая ужасная бывает музыка.

Меня постоянно беспокоит моя голова. Она меня постоянно перевешивает вниз. Какая-то безобразно тяжелая и большая она. Но в ней уже хранится много-много слов: мама, музыка, нравится, смотреть, слушать, вкусно. А еще я тут подумал, что я бесполезно теряю время, сконцентрировавшись только на своих ощущениях. Надо больше слушать, что там мама говорит: так мне будет легче потом поддерживать с ней разговор.

Вот чего я тут услышал и запомнил: "Много имен у любимых детей…" и что-то там дальше. Мне очень понравилось. Маме тоже. Надо будет ей сказать, чтобы она еще это почитала про этого перагюнта. И музыка отличная. Особенно когда там-там-там-там-там-там-там - ну, вы знаете. Потом там еще бум! бум! Я так смеялся и прыгал, что даже мама закашлялась и сделала музыку потише. И сказала, что купит мне зеленый колпачок потом. Надо будет ей напомнить.

Я очень быстро вытягиваюсь. Я тут заметил, что я стал быстрее доплывать до дальней стенки. И еще: у меня растёт передняя рука. Ну, как у голоса. Это прикольно. А голова становится меньше. Это, наверное, мои мысли её сжимают: я тут вот чего придумал - надо маме сказать, что мне больше нравится, когда она прозрачная. И мне не нравится когда мне на голову давит какая-то штука. А еще я вот что запомнил:

В огромном липовом саду,

— Невинном и старинном —

Я с мандолиною иду,

В наряде очень длинном...

Мне нравится эта "мандолиною". Звучит вкусно. Надо будет попробовать при случае. А то мама что-то только на томатный сок налегает. Теперь она вообще что-то постоянно на что-то налегает. И смеется. Мне нравится томатный сок, ничего не могу сказать. Только мне не нравится, когда потом вокруг меня всё булькает и мешает спать.

Мама нервничает. У нас с ней скоро будет "сессия". Надеюсь, что это не тык-тык-тык. Но мама считает, что это почти то же самое, как мне кажется. Мама много читает. И музыка какая-то печальная всё время. И еще мама ругает "командировку". По-моему это как-то связано с тем, что я давно не слышал голоса.

Мы с мамой сдали какие-то колы. Мама очень сильно улыбалась какому-то голосу. Он чего-то там говорил такое, что она прижимала ко мне руки, но потом улыбнулась как следует, и мы эти самые колы сдали. На радостях мама позвонила другому голосу, тому, что "друг". И мы поехали покупать маме особенные джинсы, чтобы мне ничего не давило на голову. Это было здорово. Мне нравится слово "джинсы". Почти так же как слово "битлз". Мама снова зачем-то прячет слово "любовь".

Сегодня мы вот чего сдавали:

Yo quero
Tu queres
El quere

Мне очень понравилось. И маме тоже. И она ничего не скрывала. Я решил что "querer" - это здорово. Почти так же как "defender". И совсем мне не понравилось "perder".

Сегодня мы ехали в метро, и какой-то посторонний голос очень сильно чихнул на маму. Мама расстроилась и сказала слово "грипп". Интересно, что это такое и какое на вкус.

Мне очень жарко.

Маме очень жарко.

Мы очень много пьем.

Маме больно.

Мне очень больно.

Мама говорит, что не надо амитиотиков. Не знаю, что это такое, но, наверное, всё же надо: маме очень плохо. Она снова всё время бегает в ванную. И на меня всё давит. И всё стало очень не вкусным.

Маме очень жарко.

Мне очень жарко.

Всё становится красноватым. У меня болит голова.

Нас с мамой куда-то везут. В маму втыкают иголку. Мама гладит меня по голове всё время и просит держаться. Я стараюсь. Всё очень давит, и во рту очень противный вкус.

Я прошу маму держаться. Она плачет. И никто не гладит её по голове.

Мама не спит. Маме плохо. Я никого не могу позвать. Я кричу, кричу, а всё давит, давит.

А потом всё становится очень красным. Я закрываю глаза.

Мама оказывается очень красивая. У неё такие большие глаза, они закрыты сейчас. У мамы очень белое лицо, и мне это совсем не нравится. И еще вокруг мамы всё красное. Я летаю над мамой и хочу кого-либо позвать, но меня никто не слышит. И почему-то не видит.

Мама открыла глаза. Я ей говорю: держись, держись, мне уже не больно, и тебе теперь будет не больно. Кто-то пришел, и что-то начал делать с мамой. А потом эта кто-то сказал "отмучалась" и показал маме что-то маленькое и красное.

Мама кричит.

Мама кричит.

Все бегают.

Маму куда-то увозят.

Я прошу маму: держись, держись, мне уже не больно, но мама кричит, а кто-то говорит: "интоксикация", "потеряли", "шок".

Мама открывает глаза, и я знаю, что она видит меня. Я улыбаюсь ей и машу рукой. Теперь она знает, что мне уже не больно. И что я её очень quero.

Я сижу на краешке луны и болтаю ножками. Знаете, мне совсем не страшно сидеть здесь одному. Потому что иногда мама подходит к окну, смотрит на меня и шепчет: "Te quero, моя любовь". И от этого тепло и щекотно как тогда, в самом начале - это удивительно замечательное ощущение, почти такое же, как когда мама улыбается.