над холодным морем кружат чайки. мы сидим на вытащенном на берег, перевернутом баркасе и едим копченую рыбу. рыбы слишком много для нас двоих, к тому же Тереза почти не ест, да и у меня, честно говоря, нет аппетита. поэтому большую часть рыбы мы равнодушно бросаем птицам. чайки кричат, шумно хлопают крыльями и свирепо ссорятся друг с дружкой.
Тереза очень похудела. я обнимаю ее и чувствую, какая она же худая. кожа да кости. она бледная до прозрачности, тени под синими глазами. я удивляюсь, что у нее всегда синие глаза. обычно у светлоглазых оттенок неустойчив, меняется в зависимости от освещения и цвета одежды. в голубом глаза кажутся голубыми, в сером, белом - серыми, в синем - васильковыми, в фиолетовом - фиалковыми. а у Терезы глаза всегда синие-синие. ветер треплет ее черные волосы, уже отросшие в каре, и она меланхолично закидывает пряди за уши. и что-то беззвучно шепчет бесцветными губами. мне очень тяжело видеть эту синюю немигающую неподвижность. такое ощущение, что в сердце у меня ржавый гвоздь и он поворачивается, поворачивается... Рената в больнице. она очень хочет жить. Сунс ее любит и готов ради нее умереть. Алекс в больнице. он любит Сунса и не хочет жить. Тереза любит Алекса и готова жить за него. я люблю Терезу и готова жить за них за всех. это странно - умирать вот так, в разгаре весны, когда апрельский ветер приносит запахи предвкушения счастья и перемен. или это просто запах моря и копченой рыбы?..
Алекс никогда мне не нравился, но, отдавая должное, я признавала, что они с Терезой на самом деле похожи, как брат и сестра. оба худощавые, длиннопалые, с тонкой, легкой костью, черноволосые, синеглазые. только у Терезы в глазах - непроницаемая глубокая синь словно предштормовое море, у Алекса - больше беспечной лазури неба над Изумрудным островом. Алекс замечателен тем, что совершенно потрясающе двигается. многие из нас двигаются как-то неслажено, вроде руки сами по себе, ноги отдельно, а Алекс двигается едино, гармонично, упруго и очень легко. как сейчас вижу - он вспрыгивает на бортик моста, немного качается из стороны в сторону, чтобы сохранить равновесие и тут же выпрямляется, вызвав только восхищенный выдох. так и любое его повседневное движение, походка ли, причесывание, приветственный взмах рукой – все наполнено гибкой силой и животной ловкостью. и, конечно, Алекс великолепно плавает, танцует, играет в теннис и волейбол. собственно, я понимаю, там было во что влюбиться. и влюблялись пачками. Тереза не первая. но Тереза мне по-особенному дорога и эта потеря как-то делает мои переживания и ревность к Алексу чем-то исключительным. они сразу же нашли общий язык. им нравилось одно и то же, книги, фильмы, они понимали друг друга с полуслова-полувзгляда, им всегда было о чем поговорить и помолчать. то, что Алекс не любил Терезу было полбеды. а то, что он был бисексуалом - составило вторую половину трагедии. у него бесконечно сменялись любовники и любовницы. он был гедонистом и щедро принимал все подарки судьбы, был жаден до новых впечатлений, не проходил мимо любой возможности развлечься и приобрести какой-то чувственный опыт. правда, ото всех своих пассий он неизменно возвращался к Терезе, с которой у него было взаимопонимание, которая принимала его всегда и любого. во время его очередного «возвращения» Тереза расцветала словно хризантема после дождя и благоухала женственностью и счастьем. когда же он пускался в очередной загул, она напоминала опустевший дом, из которого только что выехала дружная семья, и в коридорах которого замер отзвук детского смеха, в спальне - отзвук стона супружеской ночи, а в зеркалах застыли призраки отраженных улыбок.
когда Алекс познакомился с Сунсом, Тереза поняла, что это - все. если раньше Алекс был пусть не ее, но по крайней мере ничей, свой собственный, то теперь он стал его, Сунса. всерьез. я не помню его настоящего имени. все звали его просто Сунс (латыш. - пес, собака). на правом предплечье у него татуировка - оскаленная черная собачья морда. Сунс обладает инфернальной внешностью «рокового мужчины», он высок, широк в плечах и узок в бедрах, у него крупные, неправильные, но не лишенные обаяния черты лица, глаза цвета горького шоколада, непрозрачные, будто керамические, которые, казалось не пропускают внутрь свет, а наружу - эмоции, коротко стриженные черные волосы с ранней сединой, заштриховавшей его голову уже к 30 годам. если бы у него еще был шрам, - мечтательно думаю я, - к примеру, на щеке или виске, это окончательно сформировало бы свирепый образ толи жестокого флибустьера, толи ссыльного каторжника-убийцы. почему Сунс был женат, никто не понимал. если Алекс был бисексуалом, ему вполне были любы и мужчины, и женщины, что для мужской природы не типично, она не гибка и требует определенности, как говорится, вы уж туда или сюда, то у Сунса сексуальное влечение исключительно к мужскому полу было очевидным и безусловным. но только Сунс за всю свою тридцатидвухлетнюю жизнь испытывал нежную привязанность только к одному живому существу - своей жене. необъяснимый для меня парадокс: Сунс действительно любил свою жену, но не испытывал к ней никакого влечения. к мужчинам он испытывал влечение, вступал с ними в связь, но никогда ни одного из своих любовников не любил и даже не привязывался. он был одним из тех редких людей, у которых между платонической и физической любовью в душе проведена столь четкая грань, что никогда не соединяется душевное с телесным. по-моему, это своего рода врожденная болезнь, полное отторжение души от тела.
его жена Рената была этаким женственным ребенком, маленькая фея Динь-Динь. хрупкая миниатюрная блондинка с пушистыми пепельными волосами и лучистыми серыми глазами. она до того напоминала фарфоровую куколку, что хотелось взять ее двумя пальцами за тонюсенькую талию, поставить на полку в сервант и сдувать с нее пылинки. Сунс пылинки и сдувал. носился с ней, как саблезубая белка с желудем из «Ice Age». одевал ее, как куклу, купал, как младенца, причесывал ее легкие волосы, носил на руках. при всей своей красоте Рената была существом абсолютно асексуальным. все равно что цветок без запаха. секс ее не больно интересовал. супружеский долг выполнялся строго по расписанию, исключительно для здоровья, два раза в месяц. для обоих это было все равно занятие по физ-ре, не очень хочется, но надо для зачета. Ренате чувственная страсть была неведома вовсе, а Сунс удовлетворял свои потребности, снимая мальчиков в рижских клубах, «болоте» там, или «808» - не суть.
по идее, Алекс должен был стать очередным одноразовым приключением Сунса. но что-то там произошло. легкомысленный Алекс влюбился впервые в жизни. за первой встречей последовала вторая, третья… и Алексу показалось, что Сунс тоже к нему неравнодушен. у них установились более менее упорядоченные отношения, которые Алексу были в радость, а Сунсу - просто удобны. так часто происходит - пока один открывает для себя новые горизонты, другой просто пользуется. новые горизонты свернулись в одну маленькую черную точку, когда Алекса избили поздно вечером в подворотне. компания из пяти молодых людей, вложившая в свои удары по почкам всю ненависть к «пидорасам». в тяжелом состоянии, с большой кровопотерей, Алекс попал в больницу. пришел в себя он только на третьи сутки. он открыл глаза и увидел рядом с кроватью Терезу. «это было ужасно, - вспоминает Тереза, - в его взгляде была такая злобная тоска… что я – это только я, что на моем месте не Сунс… когда нужен кто-то, его не может заменить кто-либо…» состояние Алекса замерло между «очень плохо» и «хуже некуда». он молчал и смотрел в потолок. «он не хочет жить, - говорил врач, пожимая плечами, - мы можем вколоть ему что угодно, пичкать его какими угодно лекарствами, но если человек не цепляется за жизнь, если он не хочет встать с больничной койки, все бесполезно». Тереза слушала и кивала. безвыходных ситуаций нет, есть неприятные решения. и пусть Тереза было неприятно, но она стала разыскивать Сунса.
а Сунс тоже был в больнице. дело в том, что Рената каким-то чудом забеременела, несмотря на вялотекущую сексуальную жизнь без вдохновения и энтузиазма. беременность она переносила тяжело. лежала на сохранении. в день, когда избили Алекса, у нее началось сильное кровотечении и врачи всерьез обеспокоились не только и уже не столько за жизнь нерожденного ребенка, сколько за жизнь самой матери – такой маленькой и слабой. Сунс примчался в больницу и больше оттуда не уходил. врачи не пускали его к Ренате, пытались выгнать из приемного покоя и отправить домой, чтобы он хоть немного поспал, потому что от его присутствия ситуация измениться не могла. от него ничего не зависело. но Сунс с упрямым молчанием продолжал, словно верный черный пес, сидеть в больничном коридоре, изредка от усталости и нервного перенапряжения засыпая, сидя, роняя еще больше поседевшую голову на грудь. он с трудом сфокусировал воспаленный взгляд на Терезе. выслушал ее с отсутствующим видом. но, казалось, ничего не понял. какой Алекс? он не знает никакого Алекса. девушка, шли бы вы… Тереза кивнула. купила минералку и горячие булочки с колбасой, запихнула это в слабые руки Сунса и ушла. на его посеревшем лице не отразилось даже подобия благодарности. он явно был сейчас где-то по ту сторону человеческих эмоций, представляя из себя исключительно звериную тоску и боль сильного существа, неспособного влиять на обстоятельства. нет более плачевного зрелища, чем сильный человек в беспомощности или унижении.
Тереза сидит рядом со мной и я чувствую, как она дрожит. она не знает, что ей делать. я тоже не знаю, что ей делать.
- я «чайка», - с горечью произносит Тереза, - «чайками» называют женщин, которые влюбляются и отираются подле геев. чайка, она же с виду - птичка как птичка. а на самом деле - помоечное животное, которое питается объедками и падалью. таких, как я, на самом деле, достаточно много. несчастья везде хватает. то есть, я хочу сказать, что несчастье поражает своим разнообразием. можно быть несчастным так, а можно этак. на любой вкус, интеллект, склонность, половую ориентацию, национальность, возраст и темперамент. наверно, счастье также многолико. не знаю. я с ним фактически не знакома. я всего лишь жалкая чайка, по уши влюбленная в «голубого».
Тереза поднимается и раскидывает руки в стороны. в сером небе пронзительно, до головной боли, кричат чайки.
- Я ЧАЙКА! - так же пронзительно кричит Тереза небу, - ЧАЙКА! ЧАЙКА-А-А-А!!!
«только ли ты – «чайка»? - нервно думаю я, жуя последний кусок рыбы, хотя давно уже наелась, но в раздражении не чувствую ни пресыщения, ни вкуса еды, - а Алекс - разве не такая же «чайка»? а Сунс? а Рената? а я, в конце концов?! все мы, выходит, чайки на помойке человеческих отношений. выискиваем и рвем друг у друга кусочки тепла, любви, понимания, сочувствия, но остаемся вечно голодными.
так и застывают мои герои в апреле этой чертовой прибалтийской весны. шальной апрельский ветер разметет их по разным углам планеты. Север-Запад-Юг. Россия-Швеция-Америка. они будут жить и стариться в разных концах мира, будто на разных страницах одной и той же книги, храня в корешке переплета следы общего прошлого. чертова весна, до которой никто из нас не надеялся дожить, но все как-то дотянули. потому что жизнь, она все побеждает: смерть, любовь, влечение, страсти, желания, слова. ее тяжестью и силой все покрывается. за весной будет лето, будет солнце, будет что-то с кем-то у кого-то. не будет только меня. потому что я умру 16 мая 1998 года. очень странно… а ведь мне нет еще 18...
Юрмала. апрель 1998 г.
