- Дайте мне в руки меч! – хрипел умирающий воин. – Дайте! Я поползу за вами, пожалуйста!
Его товарищи отворачивались, шли дальше. Меч лежал рядом, но сломанным пальцам не удержать ... Он мечтал погибнуть, как герой. Не довелось, не судьба – скажут они. Они, бывшие товарищи, бывшие друзья. Не они бывшие, он стал бывшим. Или павшим? Какая разница... Отряд ушел, никто не захотел пачкать меч в крови своего же воина. Триен. Так его звали. Звали? У него нет шансов. Никто не назовет его больше по имени, осталось лишь говорить о себе в прошлом.
Враги идут. Грудью он чуял топот копыт, земля тряслась, а тревожная песня рога была дикой и гнетущей. Триен считал последние мнгновения своей жизни и свободы своего края. Завтра Кисории больше не будет, но ему не суждено увидеть это. Он хотел отдать жизнь и предотвратить это. Но теперь ему лишь оставалось умереть.
Триен очнулся от прикосновения к раненому боку и застонал.
- Господин! - крикнул молодой воин, стоявший на коленях рядом с раненым. – Здесь кисориец!
Воевода подъехал и презрительно посморел на раненого.
- Думаю, он умирает, - сообщил молодой.
Воеводу это не потревожило.
Читать далее...

Памяти Ротем Товы Яакобс

Давно, еще в саду, у меня была подруга. Почему была? Нет, мы не поссорились. И я не уехал в другой город. Просто Тамара долго болела, а потом умерла...
Мы в саду строили с ней замки из кубиков, а на площадке раскачивали друг друга на качелях. У Тамары были длинные вьющиеся волосы, очень красивые! На карнавала она оделась царицей, а я царем, и мы сидели рядом на высоких стульях и смеялись.
А потом она вдруг не пришла в сад. Нам сказали, что она заболела. Мы хотели проведать ее, но Тамарина мама сказала, что она в больнице. Мы не понимали, нам сказали, что ее болезнь называется рак. Я тогда подумал, что это большой рак укусил ее. Я не знал, что это значит.
Мы рисовали ей открытки, а воспитательница записала все наши пожелания. Я очень сильно скучал. Но когда Тамара наконец вернулась к нам, я ее не узнал. Она стала тихой-тихой, не хотела бегать на площадке и играть. Сидела тихонько на скамейке и смотрела на нас. И зачем она только так коротко подстриглась? Воспитательница сказала нам, чтоб мы ее не трогали, она еще слабенькая. А я даже обиделся, решил, что Тома больше не хочет со мной дружить.
Мне было грустно видеть Томку тихой и грустной. Но постепенно она стала больше походить на себя старую. Она учила с нами буквы, рисовала, пела и даже притащила в садик новый пенал, что ей подарили к первому классу.
Мы думали, что она теперь здоровая. Или выздаравливает. Мы не знали...
В первый класс мы пришли вместе и сели за одной партой. Тамара помогала мне писать, или поясняла, когда я чего-то не понимал. И как-то отчитала меня за то, что я дразнил Алешку-очкарика. Нет-нет, больше я его так не называю.
А потом она снова не пришла в школу. Учительница сказала, что она снова в больнице. Мы плакали, и молились, и понакупали ей подарки. Я до сих пор не знаю, сделал ли я столько, сколько мог. Вдруг лишняя книжка или лишний псалом могли бы ей помочь?
Иногда родители приносили ее в класс и сажали на стул. Она уже не могла выходить на переменки, и мы оставались возле нее, менялись наклейкам, играли в домино или рассказывали смешные вещи.
Конец был уже совсем близко, но мы не знали. Надеялись.
И когда учительница сказала, что Тамары больше нет с нами, мы долго-долго плакали. И она тоже.
- Мы все время что-то делали для Томы, - задумчиво сказала Аня. – А что нам делать теперь?
- Помнить, - просто ответила учительница.
И мы все написали, каждый, что он помнил про Тамару. Я написал, а потом добавил, что буду очень по ней скучать. И я рад, что ей уже не больно. А потом я не знал, что еще сказать, и нарисовал букет цветов. Не потому, что было нечего написать, но как-то слова не укладывались. Мама обняла меня, и сказала, что Тамара и так поймет, что я хоетл сказать.

Скоро я перехожу в третий класс. Когда к нам пришли новенькие, мы первым делом показали им альбом и фотографию Томы. То, что ее с нами нет, не значит, что нельзя о ней рассказывать, и мы рассказывали. Пусть знают.
Я только думаю все время, что мне еще учиться и учиться в школе, а Тамара не закончила даже первый класс. Но с другой стороны, наверное, она уже знает такие вещи, которым не учат даже в институте.

В одной деревне жил два брата-близнеца. Оба женились, завели детей, и вдруг в один день у обоих началась какая-то странная болезнь. Лекарь не знал, как их вылечить, и отправил обоих братьев в одну пещеру, где, по слухам, жил отшельник, умеющий лечить любую болезнь. Долго ли, коротко ли, но добрались братья до пещеры. Отшельник осмотрел их, удивился одинаковым синдромам одной и той же болезни, и велел им две недели есть только овощи, пить воду из источника и познавать мир. Братья сидели рядом с отшельником, слушали зведы, беседовали до поздна и смысле и правде и действительно многое узнали. На пятнадцатый день отшельник дал каждому из них семечко, и сказал, что из него вырастает необычный цветок. Только они, знающие зачатки мудрости, смогут этот цветок вырастить. На десятый день он расцветает и цветет все одну ночь. Если в эту ночь собрать его лепестки, отварить и выпить отвар, любая болезнь отсутпит. НА следующий день цветок погибает.
Братья поклонились отшельнику до земли, пришли домой, и, чтоб не огочать родных зарание, не стали им рассказывать про цветок. Каждый посадли свое зернышко, и с надеждой следил как растет бутон. На десятую ночь как раз распустился цветок сиренево-голубых, совершенно необычных тонов. Один из братьев сварил из лепестков отвар, выпил его и сразу почуствовал себя легче. Второй толко собирлася это сделать, как в дверь постучали.
- Простите пожалуйста, что я так поздно, - захлебываясь слезами, проговорила его соседка. - Мой мальчик умирает! Я знаю, вы ходили к отешельнику, может быть, он рассказал вам какой-то секрет?
Брат колебался недолго. Он вынес соседке отвар и сказал, что надеется на излечения ее сына.
Всю ночь брат смотрел на голый стебль, прикидывая, сколько ему осталось жить. Иногда он, думая о своих детях, жалел, что отдал отвар. НО потом понимал, что не смог бы поступить по-другому.
Весь день он не смотрел в глаза родным и избегал встречи с братом. А ночью он решил было выбросить цветок, когда увдел, к своей радости, что тот снова расцвел. НО и в эту ночь ему на дели выпить отвар - пришел сын тяжелобольной женщины, и брат отдал отвар ему.
Так повторялось несколько дней подряд. Слух о том, что вернувшиеся братья лечат безнадежно больных разлетелся по всей деревне. Один из братьев знать ничего не знал, и все шли к втором, четко в полночь, как велела мать спасенного мальчика.
К концу недели брату стало хуже. Его бил озноб, перед глазами плыл туман, и ноги стали, как ватные. Жена, знавшая о цветке, вдруг заплкала и обняла его:
- Ты обо всех позаботился. а как же мы? Я же не смогу без тебя! Умоляю, сделай отвар и выпей сам!
Так брат и сделал этой ночью, и никто не знает, как вынес он взгляд больного, пришедшего за лекарством.
Братья выздоровели, и еще несколько человек, кто уже был обречен. Цветок второго брата больше ни разу не зацвел.
Брат, чуствуя, как грызет его тоска и совесть, снова решил пойти к отшельнику.
- Скажи, - он избегал взгляда старика. - Если б я не выпил отвар, цветок все так же продолжал бы цвести?
- Никто не может давать бесконечно, - тихо проговорил старик. - Если б ты не выпил отвар, цветок цвел бы еще две ночи. На третью бы ты умер.

Жила была в лесу девочка. Возможно, ее родители умерли, а может быть, как-то забыли о ней. Но у девочки не было дома, только нора неподалеку от озера. Она ела орехи и ягоды, дружила с белками и ловко карабкалась на дерево, почуяв прибижение волка.
Зайцы и белки заботились о ней, когда она была маленькой. Но теперь девочка и сама могла добыть себе все, что нужно. Ей тоже хотелось заботиться о ком-то.
Как-то она нашла раненого ежика, поила его соком ягод и перевязывала раненую лапку. Ежик, почуствовав себя лучше, сразу же убежал искать маму. Зайцы спокойно находили вкусную кору и без ее помощи, а белки рвали орехи куда легче, чем девочка.
У нее были друзья, дом и пища. Но она никому не была нужна по-настоящему.

Однажды посреди ночи ее растолкал маленький лисенок, ее приятель.
- Вставай, смотри, что мы нашли!
Девочка поспешно вылезла из норы и побежала за лисенком. На берегу озера сидел совсем махонький детеныш, и девочке заняло время понять, что это малышка - такая же, как она, только меньше. и несчастней.
Девочка совсем уже забыла язык людей, но она обняла малышку, умыла ее и успокоила.
- Мама? - спросила кроха.
- Да, мама, - улыбнулась девочка. - Теперь пойдем посмотрим, что у меня осталось перекусить.
Когда они шли к норе девочки, звери удивленно смотрели им вслед. Девочка стала совсем высокой, и малышка казалось рядом с ней еще меньше, чем была.

Где-то за пределами леса жили люди. Они очень редко бывали счастливы, и обе лесные отшльницы где-то в глубине души помнили это. Старшая заботилась о младшей, им было хорошо вдвоем. Они никогда не думали, было бы им лучше там, где зимой не заваливает вход в нору и где орехи не растут на дереве, а продаются за разноцветные бумажки.

На пыльной полке в библиотеке жили два брата-червячка, Бим и Бом. Бим любил грызть детективы и приключения. Он останавливался на самом интеерсном месте, дожевывал страничку и шел грызть дальше. Ему казалось, что он пережил множество приключений, и ему было о чем мечтать перед сном. Брам с нижней полки любил энциклопедии.
- Вы себе не представляете, сколько всего нужного и важного написано в энциклопедиях! - доказывал он своим друзьям.
- Например? - скептически настроенный Бим, начитавшись детективов, ничего не принимал на веру.
- Вот знаешь, что говорит Эйнштейн про теорию относительности?
Все с удовольствием слушали Брама, ведь он так много знал! ТОлько Бом тихо уползал на свою полку, и брался за следующую книгу. Бом не считал, что так важно знать, сколько в килограмме граммов. Он прекрасно жил и без этого. Чихнув от облачка пыли, он вгрызался в труды историков.
История казалась Бому самым важным предметом на свете.

- Это же глупо! - доказывал Бому Бим. - История не про нас, червячков. Ее пишут люди, и рассказывают там только о себе.
- Знание о прошлом меняет будущее! - гордо говорил в ответ Бом, повторяя вычитанные где-то слова.
- Все это ерунда. Ты со своим ростом даже не сможешь ничего изменить, - отмахнулся от брата Бим.
Несколько дней Бом не мог спать по ночам. Он ворочался в постели и думал о бесполезности его занятия. Ведь люди учат историю чтоб что-то понять и изменить. А что может он, невидимый для человека червячок?
Но потом почуствовал, что его снова тянет к знакомым книгам. Дойдя то толстенного тома "Новейшей истории" Бом уже почти забыл о своих переживаниях. Но увидев жирную точку на последней странице, возмутился.
- Как же так! - вслух сказал он. - Разве на это история кончается?
Бом аккуратно прогрыз еще две дырочки рядом с точкой. Пусть какой-нибудь студент решит, что это многоточие. И вдруг ему захочется написать продолжение? Изменить что-то, прочитав, как Бом, толстые пыльные тома?
Сытый червячок уполз искать новые книги. А на полке так и осталась история с многоточием на последнем листе.

ОДин ученый всю жизнь решал квадратуру круга. Он вычислял, клеил, вырезал модели, строчил формулы. И столько души вложил в эту задачу, что Круг и Квадраты и сами обрели души.
Поздно ночью, когда ученый засыпал, Круг шептал Квадрату:
- А зачем ему это надо? Чего он хочет добиться?
- Чтоб ты стал как я, - рассудительно говорил Квадрат.
- И зачем ему это нужно? - недоумевал Круг. - разве плохо, что есть разные фигуры?
- Не знаю, - раздраженно отвечал Квадрат. - Спи лучше, меня эти вопросы совершенно не волнуют.
Круг отворачивался к стенке и грустно вздыхал. Ему было жаль, что, если ученый сможет превратить его в Квадрат, этими вопросами больше никто не станет задаваться.

Однажды, когда лист пергамента уже весь был покрыт формулами, к ученому заскочил его друг.
- Ты слышал! - он возбужденно размахивал письмом. - Доказали, что квадратура круга невозможна!
Ученый рвал на себе волосы с досады, но потом понял, что, занимаясь неразрешимой проблемой, стал действительно большим математиком.
Он ушел преподавать в известную школу, а Круг и Квадрат отправились бродить по свету, шепча во сне людям, что нельзя сделать из Круга Квадрат. И как стало бы скучно жить на свете, если б квадратура круга была бы разрешима.

Каждый день Шуна, накрасившись, шла на работу. Ее ждал обычный скучный день - бумаги, компьютер, телефоны, злые клиенты и противные поставщики. А может быть, это был скучный день с противными ведьмами и буйствующим лешим, старенькими метлами и просроченными ингридиенатми для зелий. Это совершенно не важно.
День ее был скучным, а вечером, как только фонари зажигали длинные многоточия огней, к Шуне приходило одиночество. Оно робко стучало в дверь, потом усаживалось на край дивана и вело длинные жалостливые разговоры. Одиночество напоминало Шуне о всех ее подругах, что сейчас были с кем-то, а не одни. Оно перебирало в памяти всех злых клиентов и вечно поломанную ступу. Оно приносило с собой самые скучные книги, запах улицы и праздника и горьких кофе - ради бессонницы. Одиночество жалело Шуну.
Они каждый вечер до поздна сидели в обнимку, и Одиночество не пускало ее на вечеринку или просто с подругой в кафе.
- Ну что ты там забыла? - шептало оно ей на ухо. - Скукота, будет все одно и то же. Ты ж не любишь громкую музыку, а там будет этот ужасный шансон. И подруга будет жаловаться на своего бывшего.
А порой Одиночество заводило новую песню:
- Зачем тебе что-то менять? Будут проблемы, будут трения. Перемены вовсе не обязательно к лучшему. Живи как жила, я буду к тебе все время приходить. По крайней мере, хуже не будет.

Шуна каждый день шла с работы, зная, что ее ждет одиночество. И однажды она просто не пришла домой. Ей было забавно представлять разочарованное Одиночество, стоящее у двери. Она попросилась к подруге переночевать (в съемной квартирке или покосившейся хижине). А наутро уволилась с работы и сделала модную стрижку. Шуна чувствовала себя как листок, подхваченный ветром. Ей не хватило урагана - слабый ветерок покрутил ее по спирали и вернул назад. К одиночеству, что ждало ее у двери.
- Ты научил меня бояться, - резко сказала Шуна, не доставая ключи.
- Это не я! Вспомни своего... - начало оправдываться Одиночество.
- Ты. Научил. Меня. Бояться. перемен. - четко произнесла Шуна. - И теперь сюда зайду я. А вместе со мной - Перемены.
Одиночество скучало под дверью, но Перемены приносили с собой книги по С++ или по колдовству второй ступени. Они сновали туда-сюда, кто с новой выкройкой, кто с приглашением съездить на недельку к морю. Они приносили фотографии мужчин, и Шуна порой решалась взглянуть на них.
Иногда она возвращалась домой уставшая и несчастная. Одиночество с укором смотрело на нее:
- Вот видишь, я был прав! Эти перемены ничего хорошего не дают.
Шуна уселась на ступеньках и закурила.
- Ты не прав! - наконец сказала она. - Когда-нибудь Перемены уйдут. Вместо них поселится Счастье.

Менестрель шел уже который год по дорогам Торении. Это была его родная страна, и ему казалось, что он знает местных людей достоточно хорошо. Но почему-то ни в королевском дворце и ни в хижине дровосека не понимали его песен. Люди начинали спрашивать, из какой страны он пришел, и, отводя глаза, хвалить мелодии его песен.
Конечно, Менестрель мог бы уйти в другие страны. Или сжечь лютню на одном из лесных привалов и сделаться ткачом или пекарем. Но ему почему-то было очень важно, чтоб хоть кто-то понял его песни.
Он пел во дворце о зеленых лугах и о свежем ветре. Он пел на вечернем привале на сенокосе о звездах и далеких мирах. Молодым девушкам напевно говорил о мудрости и зрелости, и старым людям - о детских мечтах и полетах во сне.
Как-то забрел он в заброшенную башню Звездочета. Менестрель спел ему о запахе свежей травы, о ясном летнем закате и веселой чехарде облаков.
Звездочет внимательно выслушал песни, накормил Менестреля ужином, и, когда угли в камине уже догорали, вдруг спросил гостя:
- Как ты думаешь, почему эта башня заброшена?
Менестрель пожал плечами:
- Потому что никому не нужна наука о звездах.
- Возможно, ты прав, - кивнул хозяин, затуманенным взглядом глядя на звезды. - Много лет и я так считал, потому и закрылся здесь.
Вдруг он взглянул прямо в глаза Менестрелю:
- Но теперь я понял, что не смог передать людям то, что рассказали мне звезды.
Менстрель смутился:
- Ты говоришь о моих песнях?
- Да. Почему ты поешь о том, о чем люди не могут знать?
- Потому что о том, что им близко, они могут спеть сами! - запальчиво ответил гость. - Я хочу дать им что-то новое, далекое!
- Они не понимают твоих песен? - спросил Звездочет.
Менестрель лишь покачал головой.
- Потому что ты не понимаешь их. Если бы ты спел мне песню о звездах, я выслушал бы все твои баллады.
- Но зачем тогда мне петь о том, что люди и так знают? - грустно ответил менестрель. Вот в такие моменты и рвут на клочки ноты и забрасывают в кусты лютню - когда понимаешь, что ты не нужен.
- Настоящая мудрость спеть о своем так, чтоб люди подумали, что это их песня.

За окном гасли звезды. Похолодало, и землю покрыло тонкое кружево инея.
Менестрель время от времени проводил рукой по лютне - и она тихо пела. Возможно, он придумывал новую песню.

Говорят, что с тех пор все хотели бы услышать Бродячего Менестреля. Никто не знал, где он появитс завтра, но все ждали его с предвкушением праздника. но раз в год, в один и тот же морозный день, Менестрель приходил в башню старого Звездочета. Слухи говорят, что Менестрель до утра поет ему о звездах. Но возможно, и не только о звездах.

Каждую ночь на реках в больших городах разводят мосты. Не спрашивая, не советуя - берут и разводят. Половинка моста остается на одном берегу, другая половинка - на другом. А наутро они обязательно встретятся. Потому что инженеры построили их так что одна половинка является продолжением второй. Мосты по ночам скучают. Тяжело быть тем, кого убрали, чтоб не мешался. И при этом делать совершенно нечего, кроме как наблюдать за влюбленными парочками на набережной.
- Жаль, что люди не как мы, - говорила как-то Правая половинка. - Когда мы с тобой встречаемся по утрам, мы как раз замечательно подходим. Ни дыр, не щелочек.
- Если б людей строили инженеры... - мечтательно протянула Левая.
Откуда-то сверху послышался заливистый смех. Обе половинки одновременно заметили серую пичужку, весело хохотавшую в предрассветном небе.
- Тогда... ой, не могу! Тогда люди бы не выдерживали даже чуть больше нагрузки, чем запланированно! - прочирикала она.
- Неправда! - обиделась Левая. - Мы, мосты, прочные и крепкие.
- Да, но вы можете выдержать только то, что инженеры посчитали нужным, - без тени смеха ответила птица.
- Зато мы вместе легко находим свою половинку, а люди тратят на эти посики всю жизнь! - гордо произнесла Правая.
- Э, да вы все одинаковые! - отмахнулась птица. - А люди - не паззлы. Им приходится заполнять пустоты цементом. Или песком, как получится. И тогда паззл разлетается на части при первом же прикосновении.
- Эй, подожди! - крикнула Правая, видя, что птица собралась улетать. - Расскажи, как сделать этот твой цемент!
- Надо обязательно... вместе.. никогда не... - донеслись до половинок обрывки слов.
- Эх, так мы и не узнали, как людям собраться в целое, - проговорила Левая, двигаясь на встречу Правой.
- Возможно, птица тоже не знала. Она ж не человек, - рассудительно ответила правая, протягивая руки своей половине. Наступил рассвет, и мост вновь стал одним целым. До следующей ночи.
- Я так подумала, - сказла Правая вскоре после полуночи, - что людям не повзело с нами. Они смотрят на нас, и думают, что у них бывает такая же половина. А про цемент, наверное, и не слыхали...
- Ничего, - ответила Левая. - Раз они научились строить мосты через реки, наверное, научатся строить мосты и друг к другу.

В долине высоких, неприступных гор бил ключом источник радости, и наполнял небольшое Озеро Желаний. Звери, что пили из озера, становились сильными и здоровыми. Птицы, что клевали ягоды, растущие по его берегам, пели звонче и летали дальше. С ними все было просто - их желания не нужно было говорить вслух, настолько они были просто и понятны.
Сотни лет люди не знали об этом озере, а узнав, не могли получить желаемое, потому что не знали, чего желать.
Одна некрасивая девушка перебралась через горные перевалы и избежала в пути лавин. Она попросила у озера красоты. но озеро не спешило выполнить ее желание. Девшука смотрела и смотрела в воду, пытаясь увидеть свой новый облик, но озеро показало ей совсем другое. Вместо отражения озеро показало картину ее свадьбы. Девушка была так счастлива, что красота ей стала уже не нужна. Она вернуласт и вышла замуж за того, кого любила.
Так и повелось, что озеро показывало людям их желания, прежде, чем выполнять. Очень немногие добирались до озера, но легенды о нем передавались из уст в уста, и каждый знал, что, заглянув в его бездоные воды, увидишь свои желания.

Как-то Ора Марас отпросилась у родителей пойти к озеру. Всем Ора людям нравилась - и красавица, и умна на редкость, рукодельница способная, и приветлива со всеми. Ей-то зачем к озеру идти? Никак суженного не найдет? Так и двух десятков лет нет, эка беда! Испугались родители, и запретить хотели, но девшука выскользнула тихонько ночью, толбко ее и видели!
Ора шла и шла, грызя ставший каменным каравай, сбивая ноги в кровь.
- мне ничего от тебя не надо! - шептала она, когда становилось совсем туго. - Мне б только заглянуть в воду, и все.
Ора хотела узнать, чего же она действительно хочет.

Так и добралась Ора до источника, а там и до озера. Заглянула в воду - и обмерла. Облака в озере отражаются, деревья качаются. А ее, Оры, отражения нет и в помине. Она вдруг все поняла. Зачерпнула в горсть воды, и сказала:
- Хочу знать, чего же я на самом деле хочу!

ВЕрнувшись домой, Ора впервые в жизни скинула башмаки и побежала босиком на берег речушки. Забросила прялку, и пела целыми днями, доставая из печи каравай или доя непослушную козу.
Впервые у нее появился выбор. И вышла она за соседского парня, что не мешал ей несколько мгновений перед закатом просто лежать на траве и слушать перекличку лесных птиц.

Когда на город падает снег, дома исчезают. Появляются замки и принцессы, деервья превращаются в зачаровнных великанов, а Луна опускается так низко, что с ней можно играть в чехарду. В такие дни и случаются чудеса. Когда снег еще не убран, когда люди не в силах сто-то сделать с белым покрывалом, оно диктует свои правила игры.
В ясную зимную ночь, когда снегопад уже закончился, но снежинки продолжали кружиться и падать, принцесса шла домой. В другой сказке у нее была карета и отец-король. А в этой - старые родители, стипендия и хвосты. Но сегодня она была сама собой, и слышала в танце снежинок ту, настоящую сказку.
- Тебе чаю? - спросила мама, когда она отряхивала мертвый снег с сапог.
- НЕт, спасибо! Мне еще курсовую дописывать.
Принцесса поцеловала отца, и уселалсь за компьютер. Надо было писать про строение мостов, а она рисовала снежинки. Получилась картинка - навино-детская и смешная. Но это этого становилось почему-то очень тоскливо. так тоскливо бывает, когда родной дом остался за горизонтом, и туда не вернуться. Принцесса ждала, когда земля завершит полный круг, чтоб вернуться домой. Или что ее позовет голос крестной феи. Или что с неба вдруг посыпется заколдованный снег.
Она смотрела на нарисованные снежинки, и вдруг поняла, что знает ответ.
-Мам, я скоро вернусь! - крикнула она, натягивая шубу.
Вот бывает, что живешь ты, заколдованная, а потом понимаешь, где ключик искать. Правда, это кажется странным и глупым. И поэтому не идешь делать то, что подсказывает тебе родничок сказки. А принцесса пошла собирать ожерелье из света фонарей. Одна бусина, вторая, третья... нанизывать свет на свой волос, и считать, чтоб не сбиться. Тридцать три бусины - и она будет свободна! Ей чудился голос старухи, подкинувшей ее в мир, где нет сказок. Вновь поднимался снегопад, руки уже совсем замерзли.
- Если ты умрешь, тебя похоронят в этом мире! - завывал ветер.
Принцесса поняла, что проиграла. У нее было только тридцать две бусины, когда она нащупала ручку своего подъезда...
Она отделаалсь бронхитом, мать пила успокоительное и советовалась со знакомым психиатром. А принцесса бросила институт и пошла в художественную школу.
ей не хватило одной бусины, чтоб вернуться обратно в сказку. Но на выпоскной ее выставке люди говорили, что на картинах удалось принести сказку в будничный мир.

Когда мимо горы проплывали облака, она всегда распрашивала их о последних новостях. Облака, впрочем, плыли слишком высоко и на землю смотрели только дождем. А когда идет дождь, почти ничего не видно. И облака рассказывали Горе о маленьких или больших событиях, что успели разглядеть. Но они не всегда были очень интересны Горе.
Порой прилетали ураганы или снежные бури. Гора чихала лавинами и расспрашивала о своей двоюродной сестре, что была по ту сторону равнины. Ураганы отделывались односложными ответами и спешили дальше - гора была незыблемой, а им хотелось крушить и ломать.
Ночами Гора смотрела на звезды, но с годами все реже. У нее было очень много дел: следить за ручейками, стекающими в долину, ухаживать за молодой порослью, что покрывала ее склоны, скинуть камешкек-другой, освобождая место для орлиного гнезда.
Ручьи пересыхали, орлы выводили птенцов и улетали, и даже столетние дубы не были вечными. Гора же стояла там испокон веков. Она была опорой всей округе, и никогда не считала, что кто-то подпирает и ее. Она не гордилась и не задумывалась о своей величине и незыблемости - просто принимала ее как должное.
Очень, очень редко, когда гору окутывал туман, она завидовала облакам. Так, совсем чуть-чуть. Гора знала, что нельзя быть легким и подвижным, но недолговечным и одновременно сильным, стойким и постоянным. Горе нравилось быть горой. Но порой ей хотелось узнать, как это - идти по миру и ни о ком не заботиться.
Этим ранним утром Гора проснулась от тишины. Всегда ее будил птичий щебет, а сейчас в предутреннем свете не было слышно ни звука. Она поняла, что грядет что-то страшное. Земля вдруг тяжело вздохнула и повела плечами. Деревья падали, как срубленные, с вершины Горы покатились камни. Земля трясется! - в панике думала гора. Все, что умело бежать, убежало. Она не умела, и только плакала горькими осколками щебня, чувствуя, как рушится ее привычный мир. Больше всего пугало Гору, что она совсем, совсем ничего не может сделать. ни защитить свои ручьи, ни остановить землю - совсем, совсем ничего. Земля вздохнула еще пару раз, и успокоилась, уснула. А Гора стоялаа как прежде, став ниже, но не став слабее. Весь день Гора размышляла о вздохах земли и своем страхе.
- Я защищала орлов от лавин, и ручьи от камнепада, - наконец, глядя прямо в глаза закату, произнесла Гора. - Почему же никто не защитил меня сейчас?
Уходящее Солнце тихо прошептало:
- Твоя сила - твоя защита!
но, возможно, Горе это только почудилось.

Пожалуй, не зря Стефана выгнали из школы чародейства. Он был не самым ретивым учеником, и сам догадывался, что пришелся не ко двору, но все таки было обидно. Как-то утром его вызвал декан, молча вручил диплом, где стояло лаконичное "не доучился", и дал день на сборы. Стефан вышел из родной школы с котомкой на плечах и вздохнул свободно: теперь он может делать все, что захочет. Просто ему было очень интересно - за что же все-таки его выгнали? и что сказали приятелям?
Он шел, куда глаза глядят. Построил себе избушку посреди леса, но ночевал в ней редко. Соседи-лешие видели порой, как Стефан возвращается с мешками чего-то, но так и не смогли разведать, что колдун-недоучка приносит домой. А впрочем, какое им до этого дело? Стефан с удовольствием пил с ними вечерами настоянную росу, помогал чуток с облаками, когда в лесу становилось уж совсем душно и всегда рассказывал забавные школьные истории. и ни один леший, хоть и заглядывал украдкой в окно, никогда не попытался узнать, что же делает сосед.
А Стефан ходил по гродам и деревням, усаживался за липкий стол в трактире или на сенокосе в сторонке и слушал разговоры. Иногда его прогоняли, иногда звали посидеть и угощали брагой. Стефан был замечательным собеседником: он всегда молчал и внимательно выслушивал случайных знакомых. И возвращался ночами в избушку, таща на себе что-то неизвестное в мешках.
Однажды к Стефану забрел на огнек его школьный друг Шая. Шая закончил школу с отличием, обосновался в городе и имел большую клиентуру. Но Стефан еще помнил Шаю как большого выдумщика, беспокойного малого, что вечно вляпывается в какие-то истории. Вот и теперь, не сиделось ему на месте, решил проведать старого товарища.
Вечером, когда камин разгорелся, блины были съедены дочиста, а трубки отлично дымили, Шая поинтересовался, а чем вообще Стефан занимается? Тот покраснел, и вдруг решительно встал и повел друга в подвал.
- Тебе первому показываю, - таинственным шепотом произнес Стефан. - Вот!
Перед Шаей стояли бочки. Большие, добротные, заколоченные бочки.
- Что это? - удивился он.
- Историю солю, - буднично ответил Стефан.
И, отвечая на недоуменный взгляд друга, пояснил:
- Историки - они что делают? Берут факты, и пытаются состряпать из них интересное блюдо. Такое, чтоб им съедобно было. А я просто собираю их, и солю, чтоб не пропали. Знаешь, такие факты порой попадаются - временем изъеденные, не разберешься толком, что к чему. А я и не буду разбираться, не моего ума дела. Что собрал - храню. Не пропадет.
Шая долго рассматривал колдуна-недоучку, и лишь потом спросил:
- Тебе это зачем?
- А затем, что я никогда не узнаю, какое блюдо скормили вам в школе про меня. Я сам про себя факты не могу собрать - все равно хоть как-то неправда получиться. НО пусть про других будет, вот, целая коллекция.
Он с гордостью посмотрел на бочки.
Шая поинтересовался:
- У тебя каких историй больше - хороших или плохих?
- А я их не сужу, - подмигнул Стефан. - Просто солю.
Возвращаясь домой, Шая задумался над тем, что увидел у друга. У Стефана был редкий талант - не судить. Пусть солит, возможно, эти бочки пару сотен лет спустя будут важнее его диплома и колдовства.

Она писала бумажными птицами. Делала птицу, писала на ней слово. Или сказку. Или притчу. И отправляла в полет. Иногда она находила их мокрыми и грязными возле дома. Иногда - видела их застраявшими в листве соседних тополей. Некоторых соседские дети складывали ей возле двери. Но ей особенно дороги были те, которые не возвращались.
Она не знала, что написано на улетевших птицах. Это и неважно - в тот момент слово что-то значило, а через пять минут оно уже совсем другое. Если честно, она ждала ответа.
Ей мечталось, что когда-нибудь в ящик для писем просунут открытку с заграничными марками, а там будет написано... неважно что. Важны не слова, а белые бумажные птицы.
но шли месяцы чередой солнечных и хмурых дней, а ответа не было. МОжет быть, птицы падали грязными клочками бумаги далеко от дома?
Она шла с занятий, когда увидела что-то белое в почтовом ящике. Ее сердце забилось - она ведь никогда не писала адрес на своих птицах. Кто-то нашел ее? Или это просто счет за телефон?
Она осторожно вытащила послание из ящика. Это когда-то было ее птицей, а теперь по новым линиям сложили самолетик. Ее рукой было написано:
- Если тебе когда-нибудь понадобиться помощь...
Это было частью рассказа. Фраза принадлежала негодяю, обманувшего героиню. Но тот, кто нашел птицу, не мог этого знать. И потому написал только:
- Очень нужна! Прилетай. Седьмой дом, второе окно сверху.
Она даже не забросила сумку. Седьмой дом был совем рядом, через двор. Но там она никого не знала. Попыталась отсчитать второе окно сверху, но запуталась. Решила спросить у сидящих возле подъезда бабушек, но в этот момент во двор заехала скорая.
Модой врач деловито выскочил из кабины.
- семнадцатая в этом подъезде? - поинтересовался он у бабушек.
- В этом, в этом, - закивала Ильинична.
И, когда врач уже поднялся, проговорила задумчиво:
- Видно, опять у Любаши инсульт.
Только тут она заметила девушку с самолетиком в руке.
- Ищешь кого, дочка? Молодежи не осталось тут!
- На каком этаже семнадцатая? - предчувствуя беду, спросила она.
- На предпоследнем. Ты Любашу, что ли, проведать пришла? Поздно уже! - зло произнесла Ильинична.
Ей послышалась старая история про брошенных на произвол судьбы стариков. Она поднялась наверх, вслед за санитарами с носилками.
Лежащая на кровати женщина не казалось старой. Ей было не больше шестидесяти. На лице было такое странное спокойствие, какого не бывает ни у живых, слишком занятых собой, ни у мертвых, изведавших вечность.
- Парализована, - тихо сказал один санитар другому.
Что-то неуловимое метнулось в глазах этой живой статуи, когда она заметила гостью и бумажный самолетик.
- Вы кто? - строго спросил врач.
- Я так... проведать пришла, - растерялась она.
- Мы ее в дом престарелых увезем. Мы уже ничего не можем сделать.
Она кивнула и на автомате забралась вместе с носилками в скорую. Любашу везли не больше пяти минут, потом переложили на кровать, поручив нянечке. Женщина открыла глаза, и удивленно и в то же время пристально смотрела на девушку. Помолчав, гостья достала из сумки толстую тетрадь.
- Ничего, что я почитаю? - спросила она у двух ветхих старушек. те только рады были.
И до вечера они читала сказки в перемешку с глупыми любовными историями. Бабушки внимательно слушали, а Любаша не отрывала от нее глаз. Напоследок она вырвала клетчатый листок, сложила из него птицу и написала "До завтра!". И поставила на тумбочку, хотя непонятно было, зачем теперь Любаше тумбочка.
Возвращаясь на следующий день с занятий, она заметила похоронную процессию. Ильинична и еще несколько пенсионерок шли за гробом.
- Одинокая была, Любаша-то. Детей нет, муж давно помер, - шептались ее приятельницы, меряя такие похороны на себя.
- Теть Надя! - окликнул ее рыжий Мишка, соседский сын. - Тетя Люба, что померла. Она, это, меня спрашивала про бумажных птиц, типа кто делает. Я ей про вас сказал, ничего?
Надежда потрепала его по волосам:
- Ты все правильно сделал, - и добавила под наплывом чувств, - айда со мной сегодня к бабушкам! Научим их делать бумажные цветы.

О буднях школьного психолога.

Сегодня выпускной вечер у третьеклассников. Начальная школа для них заканчивается, дальше их поведут другие учителя. Мы прощаемся с детьми, и, наверное, поэтому они кажутся нам взрослыми. Совсем не похожими на тех испуганных первоклашек, которым мы желали счастливого пути три года назад.
Я знакомлюсь с ними еще до того, как они приходят первого сентября в класс. Я еще не знаю, как они выглядят, что любят, с кем дружат. Они - только имена, и несколько строк от родителей: 'нам, если можно, учительницу построже, он у нас балованный...' или 'Вася занимался с логопедом, с дефектологом. Ему будет нужна помощь'. Помощь... Это все, что мы можем им дать. Чем дольше работаю с ними - балованными, несчастными, заносчивыми, неуверенными, тем больше понимаю, что можно дать ребенку руку, но нельзя пойти за него. Они учаться ходить сами, а потом решать свои проблемы сами, без нас. Я могу только протянуть руку некоторым из них.
Невероятно инетерсно отгадывать рыжих, кудрявых, высоких, обидчивых, застенчивых за безликими 'Оля Сестренко' и 'Антон Баранов'. Несколько месяцев мне все еще снятся длинные списки, и только потом - лица, слова, случаи...
Я - школьный психолог. Занимаюсь только проблемами, а когда они решены, сразу же находятся новые. Два дня назад закончила бесконечную бумажную волокиту с классами коррекции. Открыла новую папку для детей из неполных семей, обвела красным тех, где мы подозреваем насилие. На столе лежит еще аккуратно подровненная стопка бумаг, я обязательно ее разберу, как только начнутся каникулы. Но сегодня и мой праздник, хоть с лета начинается круговерть новых проблем. Можно вспоминать и о светлом, и о горьком. Сегодня можно подводить итоги.

Читать далее...

Потерянная правда.
Элер соскочил с коня, рассматривая вывску того, что, по его подсчетам, должно было быть трактиром.
- Есть здесь кто? – постучал он в дверь.
Из окна высунунлся полный мужчина в замызганном фартуке.
- Иди себе! – выкрикнул тот. – У нас не принимаю чужаков.
- Разве вы не хозяин трактира? – удивился Элер.
- Ну, да, - тоном тише ответил мужчина. – Меня зовут Шемер. Но все равно иди себе! Мы тут никому не верим.
- Всей деревней? – поразился Элер. Он немало постранствовал, но никогда не встречал места, где целая деревня никому не верит.
- Всей, - мрачно подтвердил хозяин.
- Тогда, возможно, вы меня впустите, и расскажите свою историю? – вежливо попросил путешественник.
Шемер кивнул, и даже извлек из погреба бутылку вина.
- Вот уже много лет, как мы потеряли правду. Не знаю, как это случилось. Каждый говорит что угодно, но все это не является правдой. Например, моя жена жалуется на холод, когда я забросил полный очаг дров! Или сосед говорил, что обеднел, у него деенг больше, чем я могу за полгода заработать! А что тут происходит, когда обсуждают даже недавнее проишествие! Каждый кричит, спорит, но никто не говорит правду. Даже мой сын жалуется, что ему тяжело учиться в школе, когда я с удовольствием бы с ним поменялся. Мне те дни были намного легче, чем сейчас.
Элер внимательно слушал историю деревни, где не умели выслушать другого, чья правда не совпадала с их собственной. По крайней мере, если все они думают, как Шемер.
- И все так считают? – поинтересовался он.
- Конечно! Мы не понимаем, куда делась правда. У каждого есть своя, но нет одной общей.
- Слушай, ты разрешишь мне поговрить со всеми вами? Сегодня перед заходом солнца. Только мне понадобится лоскутное одеяло.
Заинтригованный Шемер собрал всю деревню в своем трактире, и повесил снаружи лоскутное одеяло.
Элер же решил выяснить, все ли жители думают, как Шемер. Нескольких примеров было достаточно – лжецом назывался каждый, кто говорил отличные от мыслей слушателя вещи.
Тогда Элер попросил одного из мальчиков выйти на улицу, и сказать, какого цвета одеяло. Тот ответил, что оно пестрое, но главным назвал красный цвет. Молодой парень утверждал, что оно зеленоватое, а старик с подслеповатыми глазами решил, что оно серое. Каждый говорил что-то другое, а когда село солнце, определить цвет одеяло стало невозможно.
Элер обратился к жителям деревни:
- Я пришел не для того, чтоб рассказавть вам, что у правды много цветов и оттенков. Я не собираюсь учить вас, что правда зависит от возраста и положения смотрящего. Я не буду говорить вам, что она зависит от погоды – и снаружи, и внутри. Я олько хочу спросить вас: какая разница?
- Что значит, какая разница! – закричал крестьянин. – А если он мне врет? И даже не помнит, что говорил вчера? То жена его чуть из дому не выгнала, то назавтра говорит, что они живут душа в душу.
- Скажи, когда твоему сыну был год, и он падал и с ревом прибегал к тебе, ты жалел его, даже если тебе самому не было бы больно от такой царапины?
- Конечно, - растерянно ответил крестьянин. – Ему-то больно.
- Именно! – обрадовался Элер. – Какая разница, что твой друг говорил вчера, если сегодня ему больно? Какой смысл спорить о фактах, если ни один из вас не способен запомнить их точно?
- Вы хотите сказать, что нам нужно просто верить, тому что говорят? – недоверчиво спросил Шемер.
- Да. Верить если не словам, то хотя бы тому, что каждый рассказывает свою правду.

Жила была девочка Ира, и у нее была проблема. Да-да, у Димы была собака, у Тани – кошка. А у Иры была проблема. Звали ее Страши-страх, и она была нарисована на желтом шарике. Когда-то, еще в саду, Ира нарисовала свой страх на подаренном шарике, и с тех пор, каждый раз, когда шарик лопался или сдувался, ей покупали новый желтый шарик, на котором Ира рисовала ту же рожицу.
Шарик жил в детской, но Страх шел за Ирой везде.
Ночью он шептал ей на ухо:
- А вдруг папа и мама забыли закрыть дверь, и в дом залезут воры?
- А вдруг бабушка забыла о тебе и не придет затра в гости?
- А вдруг...
И Ира соглашалась с ним, и боялась, боялась...
Только когда мама заходила укрыть ее на ночь, Страши молчал. Потому что мама сильнее, чем Страши.
Утром Страши идет с Ирой в школу. И там он нашептывает ей:
- А если учительница тебя спросит, и ты не сможешь ответить?
- А если дети на перемене обидят тебя?
Ира соглашается с его словами, и не подимает руку даже когда знает ответ, и не выходит на переменку.
- Ты стесняешься, Ирочка? – с улыбкой спрашивает учительница.
Как она не понимает, что Ира тут не причем! Это Страши говорит ей разные вещи, а что она может сделать, он же не спрашивает, когда приходить...

Иногда Ира забирала после школы Свету из садика. Света еще маленькая, она не знает, чего нужно бояться. И вообще она смелая, не то, что Ира. Но как раз сегодня Света испугалась, когда собака вдруг заялала и побежала за ней.
- А ну уйди отсюда! – закричала Ира на собаку. – Не видишь, тебя бояться!
Собака побежаал дальше, а Света, хоть и успокоилась уже возле дома, во всех подробностях пересказала маме, как Ира спасла ее от злой собаки.
- Надо же! – обрадовалась мама. – И как ты не испугалась?
Ира задумалась. Действительно, как это так, что Страши не пришел к ней?
- Наверное, мне просто было некогда об этом думать, - честно ответила она.
- Знаешь что, подумав, сказала мама. – Мне кажется, что у тебя есть смелость. Только ты ей почему не даешь прийти, как Страши.
Вечером Ира думала, кто сильнее, смелость или страх? И как эта смелость выглядит? Засыпая, Ира представляла себе ее в виде конфеты на палочке.
Утром она купила в ларьке конфету, написала на обертке «смелость» и положила в пенал.
- Ты будешь мне напоминать, что я сильнее, чем Страши, - сказала Ира конфете. – А когда мне не надо будет напоминать, я тебя съем.
Так Ира научилась говорить страху:
- Уходи!
Или
- Не сейчас!
И в день, когда она торжественно съела конфету, мама предложила ей выбросить Страши.
- А что ж я буду без него делаеть? – удивилась Ира. – Кто мне скажет, что нельзя ходить одной, когда темно, или что нельзя прыгать из окна? Нет, мы с ним хорошо живем, потому что он приходит только тогда, когда я разрешаю.

Впервые она пришла, когда мне было лет тринадцать. Бессонная ночь, какие-то глупые стихи, письмо Ему, которое, конечно, никогда не дошло до адресата. Все, что происходит, когда впервые влюбляешься.
Она просто постучала в дверь. Я открыла, удивляясь позднему визиту, и увидела перед собой девочку. Она показалась мне смутно знакомой, как будто мы видились в полузабытом сне. У нее были рыжие локоны и наивно-детское выражение кукольного личика.
Читать далее...

Этот рассказ был написан на конкурс, заданием которого было написать короткий рассказ, эпиграфом к которому будет индивидуально подобранная цитата.
Урра! Я заняла второе место!
Итак, вот рассказ на ваш суд (на кокнурс я его немного урезала).

"Да, тогда все действительно было в их руках; он твердо это знал. Но дети теряют, у детей скользкие пальцы и дырки в карманах, и они теряют все". Стивен Кинг "Сердца в Атлантиде"

- Мама, я потерял ключ! – произнес юный принц, опустив голову.
- Как же так! – всплеснула руками королева. – Анор, мы не сможем сделать дубликат!
Принц украдкой, как ему казалось, размазал слезы по лицу. Потерянный ключ невозможно было восстановить. Лорд Гэвин, его воспитатель, рассказывал, что ключ вырезали из замерзших слез, и сплели вокруг серебряное кужево не толще паутины.
-А как же лед не тает? – поинтересовался тогда Анор.
Лорд пожал плечами:
- Если б я знал, Ваше Высочество, мне не пришлось бы напоминать вам, как важно беречь этот ключ.
Пять лет принц носил на серебрянной цепочке ключ, открывающий Потайную Дверь. Наверное, многие грезили о такой Двери – о пропуске в иные миры и сказки. Анор мог попасть куда угодно по своему желанию, совершать воображаемые, но такие реальные подвиги. Принц побывал у Водопада Горящий Огней, видел издали Вулкан Синего Стекла, и даже правил Страной Времени, что идет назад. Становясь старше, Анор придумывал все более сложные миры, и Лорд Гэвин лишь снисходительно улыбался, если родители принца проявляли беспокойтсво.
-Тем лучшим королем он станет, Ваше Величество! – не раз защищал он фантазии принца перед его матушкой.
И вот теперь ключ потерян.
- Я искал его! – почти кричал Анор. – Он был на цепочке, вы же знаете, мама!
Королева была расстроена не меньше сына.
- Ах, лорд Гэвин, детям невозможно доверить ничего важного! – причитала она.
Но старик ответил твердо:
- Детям можно доверить даже самое дорогое. Только порой важное для нас не имеет никакого значения для них.
- Я был на озере, - всхлипывая, пояснил Анор. – Даже не купался, просто лежал и следил за облаками. А потом встал – а ключа нет...
Читать далее...

будет писаться дальше.


- Дайте мне в руки меч! – хрипел умирающий воин. – Дайте! Я поползу за вами, пожалуйста!
Его товарищи отворачивались, шли дальше. Меч лежал рядом, но сломанным пальцам не удержать ... Он мечтал погибнуть, как герой. Не довелось, не судьба – скажут они. Они, бывшие товарищи, бывшие друзья. Не они бывшие, он стал бывшим. Или павшим? Какая разница... Отряд ушел, никто не захотел пачкать меч в крови своего же воина. Триен. Так его звали. Звали? У него нет шансов. Никто не назовет его больше по имени, осталось лишь говорить о себе в прошлом.
Враги идут. Грудью он чуял топот копыт, земля тряслась, а тревожная песня рога была дикой и гнетущей. Триен считал последние мнгновения своей жизни и свободы своего края. Завтра Кисории больше не будет, но ему не суждено увидеть это. Он хотел отдать жизнь и предотвратить это. Но теперь ему лишь оставалось умереть.
Триен очнулся от прикосновения к раненому боку и застонал.
- Господин! - крикнул молодой воин, стоявший на коленях рядом с раненым. – Здесь кисориец!
Воевода подъехал и презрительно посморел на раненого.
- Думаю, он умирает, - сообщил молодой.
Воеводу это не потревожило.
- Да что ты с ним возишься, падаль же! Прикончи и дело с концом.
Он тронул поводья, но воин остановил его:
- Господин, он знает, что умирает. Но у нас есть венда...
Триен невольно приподнял голову. Распрощаться с белым светом, заметить призрак смерти, круживший над полем и наткнуться на отряд с вендой! Да судьба просто смеется над ним!
Он понял это еще более отчетливо, когда воевода, соскочив с коня, схватил Триена за кольчугу и процедил сквозь зубы:
- Покажешь, куда ушел твой отряд – останешься жить.
Конечно, скажи ему кто такое даже два дня назад, он гордо отказался бы. Но переход от надежды к отчаянию, осознание собственной беспомощности и неожиданное предложение на пороге смерти смутили дух Триена. Он несолько мгновений медлил с ответом, вновь и вновь взвешивая свое решение. Выбор был, выбор всегда есть, это ему еще отец говорил. Тогда, когда ушел воевать, оставив мать с тремя маленькими детьми. Сестры погибли от холода в первую зиму, а мать от горя через несколько лун. Отец вернулся с войны, защитив Кисорию. Напрасно.
- Я согласен, - глухо выдавил Триен.
Молодой воин кликнул слуг, и они уложили раненого на выложенную сеном повозку. Триену думалось, что лечить его будут сразу же, разбираясь в ранах, он понимал, что долго не протянет. Но отряд сразу же тронулся в путь. Триен то проваливался в беспамятсво, то мысленно переносился в детство, и его обжигал жар погребального костра сестер и матери. В краткие минуты просветления он понимал, что началась лихорадка, и жажда мучала раскаленными иглами в горле.
- Сюон! – окликнул возница того воина, что говорил с воеводой.
Сюон немедленно подъехал, и всмотрелся в лицо пленника.
-Привал! – объявил он.
Триен глотнул из предложенной фляги, и попытался привстать, но тут же упал назад, на горько пахнущее сено.
Сюон откинул полог крытой повозки, ползущей за отрядом. Триен слышал когда-то, что у их врагов принято венд сажать на цепь, но все равно вздрогнул, увидив тощую оборванную девченку. Несмотря на ошейник и лохмотья, воин говорил с вендой почтительно, и, как почудилось Триену, с долей страха.

- Мама, а куда летят птицы?
- Не знаю, сынок, - устало ответила Большая Ящерица. Ей хотелось тихо полежать на нагретых солнцем камнях, а не отвечать на вопросы сына.
- Я думаю, они летят искать Страну Солнца, - размечтался малыш. – Но не находят, потому что у Солнца нет страны, только вечный путь по кругу.
- Желтохвостик, пожалуйста! – взмолилась мать. – Я только задремала. Ты можешь помолчать хоть пять минут?
Сын даже не слушал маму. Он думал о Солнце и жалел его, догадываясь, как оно устает все время кружить по небу.
- Если б у меня были крылья, - мечтательно протянул он, - я бы обязательно полетел искать Солнце. Я пригласил бы его к нам в гости, чтоб оно могло отдохнуть.
- Солнце – это большой огненый шар, -послышался с соднего камня голос Ящерки, старшей сестры Желтохвостика. – Ты не можешь найти его дом, и не можешь позвать его в гости. А если солнце вдруг погаснет, мы все сразу же замерзнем.
- Ты говоришь слишком скучно, - тихо сказал ее брат. – мне неинтресно жить в мире, где у Солнца нет дома.
Наверно, Ящерка нашла бы, что ответить, но тут недалеко от них сел на траву Воробей. Желтохвостик сразу же скользнул к нему.
- Здравствуйте!, - почтительно произнес он.
- Доброго вечера, - важно ответил Воробей. Он был маленькой птицей и слегка заважничал, когда нему так вежливо обратились.
- Скажите, а вы когда-нибудь искали страну Солнца? – спросил у Воробья Желтохвостик.
Тот засмеялся:
- Конечно, нет!
- Тогда куда вы летаете? – удивился малыш.
- Куда? По делам. Червячков ищем. Гнезда строим. Птенцов выращиваем, - пояснил Воробей.
- А вы не собираете весной пух? Не пьете капли росы с верхушек деревьев? Не летаете наперегонки с облаками? Не...
-У нас нет времени на глупости! – отрезал Воробей и улетел. Наверно, по очень важным делам.
Желтохвостик загрустил:
- Если птицы не летают за Солнцем, и не собирают пух, тогда зачем им вообще крылья?

Впервые она пришла, когда мне было лет тринадцать. Бессонная ночь, какие-то глупые стихи, письмо Ему, которое, конечно, никогда не дошло до адресата. Все, что происходит, когда впервые влюбляешься.
Она просто постучала в дверь. Я открыла, удивляясь позднему визиту, и увидела перед собой девочку. Она показалась мне смутно знакомой, как будто мы видились в полузабытом сне. У нее были рыжие локоны и наивно-детское выражение кукольного личика.
- Эм... Как тебя зовут? – мне почему-то было неловко спрашивать, кто она и что делает здесь так поздно.
- Меня зовут Ляля. Можно войти? – спокойно поинтересовалась гостья.
Я слегка опешила. Лялей звали меня родные, это имя еще не окончательно сменилось на строгое Юля, хотя и звучало в нашем доме все реже. Так же звали и мою любимую куклу, я еще пару месяев назад где-то натыкалась на нее, а теперь не могла найти.
- Заходи, - растеряно пригласила я, отступая от двери.
Девочка вела себя так, как будто отлично знала нашу квартиру. Прошла в мою комнату, уселась по-турецки на диване.
- Юля! Я пришла попрощаться, - заявила девочка без вских предисловий.
- Попрощаться? Но я тебя впервые вижу!
Я была в том возрасте, когда в сказки уже не веришь, но еще отчаянно хочется, чтоб кто-то убедил тебя в их реальности. Поэтому я не стала будить маму и звонить в Скорую, а просто ждала.
- Видишь ты меня и вправду впервые, - согласилась гостья. – Но до сегодняшнего дня мы всегда были вместе. Я представляю собой, так сказать, твое детство.
Теперь я поняла, почему она казалась знакомой. Такой я видела себя, не веря зеркалам. В мыслях я была медно-рыжей, с зелеными глазами, воздушной и нарядной. Ну и что, что на фотографиях была кареглазая неуклюжая девочка, с заплетенными в косички темными волосами и сбитыми коленками! Я была принцессой своей выдуманной страны, прекрасной и справедливой. И вот, мысли ожили и сидят передо мной, накручивая рыжий локон на палец.
Она дала мне пару минут осознать сказанное.
- И я пришла попрощаться с тобой, - повторила Ляля.
- Почему?
- Ты ж сама говорила, что детство кончилось, - пожала плечами девочка. – А просто так я не ухожу.
- А как ты уходишь?
Она не ответила. Мы сидели молча, вспоминая все то, что пережили вместе. Думаю, я задремала, а утром, конечно, в комнате никого не было. Кроме Лялиного прощального подарка: на столе сидела тезка моей гостьи, старая кукла, которую я никак не могла отыскать, чтоб подарить соседской девочке.

Во второй раз мы встретились в ночь на первое сентября. Я впервые должна была пойти не в школу – в институт. Специально купиленное для этого дня новое платье, призванное показать всем, что я уже взрослая, дожидалось меня на спинке стула.
Ляля, как и в прошлый раз, тихо постучала в дверь. Она казалось редкой красавицей, и, боюсь, имела мало общего с моим настощим обликом. «Неужели я кажусь себе такой?» - подумала я, провожая гостью в комнату.
- Зови меня Юльчик, - попросила она. Так звали меня одноклассницы, теперь наши дороги разошлись, и уже некому называть меня этим милым именем.
- Разве твое имя меняется? – удивилась я.
- А разве твое нет? – возразила мне гостья.
- Тебе не грустно так каждый раз приходить ко мне? – почему-то спросила я.
-Это тебе должно быть грустно. Ты же закрываешь страницы, тебе нет туда обратного пути. Ты идешь дальше, а я остаюсь. Я буду вечно молодой!
Вот тогда впервые ко мне пришло чувство некой утраты, схожее с тем, что испытываешь, глядя на горящие листья. Это лето никогда не вернется, понимаешь вдруг.
Наутро я нашла в своей сумочке смятый лист с наивным стихом, написанным несколько лет назад.

Наш самый горький разговор был в один мутный осенний вечер. Саня спал, чуть ли не впервые за последний месяц. Я еще машинально покачивала коляску, плохо соображая с недосыпа. Муж работал в ночную смену, и острое чувство одиночества и заброшенности стучалось в окно каплями хмурого дождя.
- Это мои похороны, Юля, - строго сказал гостья, усаживаясь напротив меня. Стройная, спокойная, с улыбкой на свежем лице, она и правда была олицетворением того, что, как казалось мне, навсегдя утеряно. Сане было два месяца, а чудилось, что всю жизнь я не знала ничего иного, кроме коляски, плача, пеленок и усталости.
- Зачем ты так? – слабо запротестовала я.
- Ты считаешь, что все хорошее в жизни осталось в прошлом, - резко сказала она, а мне нечего было возразить.
Возможно, она еще что-то сказала. А может, я заплакала, хороня все то, что мне было дорого в жизни. В обмен на новую жизнь, на маленькое чудо. На сына, что лежал коляске и мало что знал и понимал. На то, что родилась в мире новая любовь.
Гостья оставила мне тюбик дорогущей помады, что мама подарила на мое двадцатилетие, а я потеряла на следующий же день. И еще один подарок, книгу, что бабушка читала мне по вечерам. Я спрятала ее, пусть ждут Саню.

Она приходила еще несколько раз. Когда я обнаружила у себя первый седой волос, когда Иринка, младшенькая, пошла в школу. Она навестила меня на сороколетие, пришла и тогда, когда Саня привел знакомиться свою невесту. В последний раз мы виделись три года назад, когда я узнала, что буду бабушкой. И каждый раз оставляла мне что-то, нить, связывающую прошлое и будущее. Привет из детства, указку на завтра.

Сегодня позвонил Саня и попросил посидеть с Алечкой. Мое солнце маленькое, внучка! Как ни любила я детей, внуки приносят совсем иную любовь.
Думаю, сегодня никто не подумал, что я Алина бабушка. Мы вместе катались на всех качелях в парке, кормили рыбок в бассейне, напергонки ели мороженное, прыгали на резинке и бросали мяч. Позже мы придирчиво, с пониманием, выбирали куклу. Аля прижала к себе игрушку, а потом с недоумением посмотрела на меня:
- Баба, а тебе куклу?
Мы посмотрели мультики перед сном, и, когда Аля уснула, я решила позвать свою гостью. Выглянув в окно, сказала, ни к кому не обращаясь:
- Пожалуйста, приди!
Она пришла сразу же, как будто ждала этого много лет. Она снова была Лялей, той рыжеволосой девчонкой, что провожала вместе со мной детство. Мы смотрели друг на друга и молчали. Тогда я протянула руку и попросила:
- Останься!
Ляля помедлила секунду, потом обняла меня и как будто растворилась во мне. Почему же я отпустила детство тогда, в далекие тринадцать? Сколько радости уходило от меня с каждым ее визитом? Не об этом ли говорили ее подарки?

Скоро ко мне придет другая гостья. Я знаю. Но теперь мы вместе, и я не боюсь. Кто же в детстве боится смерти?


господа ПЧ, все замечания приветствуются!

Тапки нужны, ибо шероховатостей много.
Читать далее...

Глава 1.
Вы не замечали, как противно звенит будильник первого сентября? Даже утро кажется темным, вода холодной, завтрак пресным и приготовленная с вечера футболка почему-то жутко давит на шею.
- Все потому, что я не хочу возвращаться в это дурацкую школу! – сообщил Антон своему отражению. Из зеркала на него смотрел светловолосый подросток, усыпаный веснушками, как звездами Млечного Пути. Зеленоватые глаза смотрят хмуро: не лицо, а сплошное накзание! Три дня назад Антон отпраздновал свое шестнадцатилетие. А это значит, что детство осталось позади, а в будущем только сплошная полоса разочарований.
Родители не понимали, в чем, собственно, проблема их сына. Мальчик немного замкнут, да, не красавец, но ведь не девушка. Они не разделяли его увлечения сказками, считая это неподходящим для спокойного, серьезного юноши. А их сын выстраивал стену, все более крепкую и непроходимую, и отдалялся не только от них, но и от мира.
- Пока, мам! – крикнул Антон, захлопывая за собой дверь. Он легко сбежал по лестнице, не касаясь рукой грязной стены. Привычный, с детства знакомый путь. Каждый камень Антон знал наизусть, и ноги сами несли его в сторону школы. По пути встречались первоклассники – нарядные, взволнованные, с букетами осенних цветов в руках. «Добро пожаловать в царство скуки!» - мысленно говорил им десятиклассник. А вот и его класс, 10-Б. Костя вырос за лето и даже отрастил себе усы. Стал еще более наглым, чем обычно. Толстый Миша так и застрял на метр шестьдесят, девочки на него даже мельком не смотрят. Оксана вырядилась, как на показе мод. Хоть она и считалась первой красавицей их параллели, в Антоне всегда поднималось раздражение при виде ее. Хорошенькая мордашка, и больше ничего, кроме непомерного самомнения. Стас, проходя мимо, хлопнул его по плечу:
- Привет, Тоха! – больше никто из одноклассников не обращал на него внимания. Антон привык к этом, он искал в толпе ту, ради которой еще стоило приходить в школу. Но среди светлых, рыжих, черных голов не было одной, с копной каштановых кудрей. У него что-то сжалось внутри, когда он понял, что не увидит сегодня ее серьезных карих глаз.
Читать далее...

 - Мама! Ты мне сказку обещала! – канючил ребенок перед сном.

 

Мать вздохнула и присела на краешек его кровати.

 

- Ну хорошо, я расскажу тебе о последнем драконе.

 

- Последнем? – малыш подпрыгнул от нетерпения, но мама сказала: «т-ш-шш».

 

- Это грустная сказка, лежи тихонько и слушай.

 

 

Далеко-далеко за морем жил-был Дракон. Он не помнил своих родителей, никогда не встречал других драконов и потому был всегда очень грустным. Когда он стал совсем взрослым, то решил отыскать хоть каких-то своих родных. Он бывал в разных городах и селах, но нигде не слышали ни про одного дракона. Правда, обычно люди пугались и не хотели с ним говорить, но все-таки Дракон понимал, что им никогда не встречался никто, похожий на него. Однажды мальчик из сельской школы посоветовал ему сходить в зоопарк. Вдруг там отыщутся его родные?

 

В зоопарк Дракон предусмотрительно прилетел ночью. Большинство зверей спало, и он с удивлением рассматривал львов и тигров, но нигде даже близко не было крылатых и чешуйчатых. Вдруг он заметил в темноте длинное тело, похожее на...

 

- Простите, - шепотом заговорил Дракон, - вы случайно не мой родственник?

 

Огромный Питон поднял голову и несколько секнд тряс ей, чтоб проснуться.

 

- Честное слово, ты же Дракон! – вдруг радостно воскликнул он. – Никогда не встречал живого дракона.

 

Ночной гость повесил голову. Не было смысла искать дальше, Питон наверняка знал бы, если б драконы водились в зоопарке. Не попрощавшись, он поплелся к выходу, и тут до него донеслось:

 

- Постой!

 

Обернувший, Дракон увидел, как Питон раскачивался на хвосте, что было признаком глубокого раздумья.

 

- Когда-то мой дедушка рассказывал мне, что за Синими горами водились драконы. Попробуй слетать туда, - посоветовал змей.

 

Дракон расцвел и начал благодарить, но Питон только отмахнулся.

 

- Удачи! – пожелал он на прощанье.

 

Много дней занял полет к Синим горам, а на перевале Дракон чуть не замерз. Простуженный, без капли пламени во рту добрался он до селения у подножья гор. Дети сразу сбежались смотреть на диво, выдыхавшее едкий дым и волочившее по земле крылья.

 

- Дети! – прошептал уставший Дракон, - подскажите мне, где мой род!

 

Но дети не знали, только один из мальчишек постарше указал ему на дремучий лес за селением.

 

- Говорят, оттуда прилетали крылатые змеи.

 

Лес был дремучим и непроходимым, в нем жили гигантские летучие мыши и орлы, но никто никогда не слыхал о Драконах. Видно, они жили только в сказаниях старух. А одна мудрая Сова посоветовала путнику:

 

- Боюсь, ты никогда не найдешь своих родных. Ищи лучше друзей, не будешь так одинок.

 

Дракон послушал ее совета, и,  зная, что ему не под силу вновь перелететь Синие горы, вернулся к селению. Взрослые вначале гоняли его вилами и факелами, но, привыкнув, оставили в покое. Дракон помогал чем мог по хозяйству, катал на спине детей и рассказывал по вечерам прекрасные сказки. И только глубокой ночью он укладывал голову на лапы, смотрел на Луну и плакал, потому что был последним драконом в мире. И тогда к нему приходил маленький мальчик, единственный, кто понимал, как грустно и одиноко Дракону.

 

- Знаешь, мои мама и папа тоже ушли и оставили меня, - рассказал мальчик. – но теперь у меня есть ты, а у тебя я.

 

Так они и дружили, пока мальчик не вырос и не отправился путешествовать, а Дракон улетел в неведомые края, чтоб последним уйти туда, откуда приходил в мир его род.

 

 

Малыш задремал под мерный говор матери, и ночью ему снился одинокий старый Дракон. А наутро он решил уточнить:

 

- Мама, это же правда сказка? Такого не бывает!

 

- Ну конечно не бывает! – засмеялась мать.

 

Расправив крылья, она вылетела из замка и кружилась над полем, поджидая малыша. Он, смеясь и кувыркаясь в воздухе, выпорхнул за ней.

 

- А когда я смогу дышать  огнем? – поинтересовался он.

 

- Когда еще немного подрастешь!

 

И дракониха с дракончиком улетели на утреннюю прогулку, а вечером они ждали гостей.

 

 

 

 

Читать далее...

На табличке было написано «Эли и Геула Шварц», но это была неправда – тетя Геула уже года два как не жила в этой квартире. Однажды, когда Шимек приезжал на кладбище к дедушке Израилю, мама показала ему могилу тети Геулы. Шимек вздохнул – тогда, в детстве, он любил бывать в этой квартире, хозяйка угощала его очень вкусными пирожками и расспрашивала о школьных делах с неподдельным интересом.Он, гордый первоклашка, бежал к тете Геуле рассказать о новой выученной букве и похвастаться аккуратными тетрадями. Дядя Эли обычно возился с радиоприемником, или поливал горшки с цветами, расставленные в разных, неожиданных местах, и всгда весело здоровался с маленьким гостем. Тогда чета Шварцев не казалась Шимеку слишком старой - просто пожилые, приятные соседи.
Летом, перед самым вторым классом его разбудила сирена. Он выскочил из комнаты, но мама велела ему лечь в кровать.
- Кто-то заболел, сынок, можешь прочитать псалом, - быстро ответила мать, набрасывая халат и косынку, и выскользнула из дома. Мама долго не возвращалась, даже когда маленькая Наоми заплакала, и Шели, Шимека старшая сестра, укачивала ее. Когда мать, наконец, зашла в дом, дети со страхом заметили на ее лице следы от слез.
- Тетя Геула умерла, дорогие, - обняла она старших.
- Благословен Судящий справедливо, - прошептала Шели обычную формулу при плохих известиях, а Шимек повторил за ней. Но ему все равно было горько и непонятно, куда ушла тетя Геула и почему не попрощалась с ним…
Теперь он стал намного старше, но и дядя Эли как будто постарел сразу лет на десять. Шимек боялся его шамкающего рта без зубов, он старался не смотреть на старческие руки, покрытые сетью морщин, и на короткие седые волосы, с каждым месяцев отдающие все большую территорию лысине. Он знал, что нужно уважать старших, но кадый визит к дяде Эли был для него наказанием.
Вот и сейчас он размахивал пакетом со свежими булками и бутылкой молока, все не решаясь нажать на кнопку звонка.
- И почему мама никогда не поручит это Шели! – с обидой прошептал он. Но мать была непреклонна – каждое утро, перед школой, Шимек должен был занести дяде Эли свежие продукты.
Звонок у Шварцев был особенно громким, Шимек знал, что дядя Эли совсем плохо слышет. Послышались медленные, шаркающие шаги, и на пороге появился старик. Шимек быстро отвел взгляд, и, пробормотав: «Доброе утро!», отдал соседу пакет. Дядя Эли прошамкал: «Спасибо!», но Шимек уже летел вниз по ступенькам, а школьный рюкзак хлопал оторванной ручкой. Ему не раз казалось, что дядя Эли хочет что-то добавить к дежурной благодарности, но мальчик успокаивал себя тем, что послушает как-нибудь в другой раз.
Двадцать восьмое ияра было ярким, солнечным днем. День Иерусалима! Эту дату Шимек всегда обводил в дневнике двойной линией, не слушая фырканья Шели, считавшей, что это не слишком уж большой праздник. Но Шимек выгладил еще с вечера белую рубашку, нашел синие нарядные брюки и даже помог Наоми подобрать праздничный, бело-голубой наряд. С самого утра он весело напевал песни про Иерусалим, и, оставив дома рюкзак, побежал в булочную за продуктами для соседа. Продолжая напевать «Мой город светлый и святой», Шимек позвонил в знакомую дверь. Дядя Эли был сегдня непривычно серьезен, и услышав, что поет мальчик, вдруг изменился в лице. Не глядя на пакет, он твердо сказал:
- Зайди ко мне на минутку, сынок!
Шимек испуганно забормотал:
- Но… я опоздаю на церемонию… Сегодня день Иерусалима!
- Я знаю, - ответил сосед, роясь в ящике стола. Дядя Эли достал старый альбом, и раскрыл на одной из первых страниц. На Шимека, рискнувшего все-таки переступить порог, смотрел мальчик его лет в белой рубашке. Шимек очень удивлся – он знал, что у Шварцев нет детей.
- Это кто? – почему-то шепетом спросил он.
- Это Надав, - неопределенно ответил дядя Эли.
У Надава был очень серьезный взгляд, как у лучшего друга Шимека Гая. Наверно, если б этот мальчик был его ровесником, они бы дружили. Но судя по выцветшим краскам, Надав мог быть скорее дедушкой Шимека, чем другом.
На следующей странице Надав был сфотографирован в талите и тфилин. Бар-мицва, триннадцать лет, догадался Шимек. А на третьей фотографии улыбался солдат, совсем молоденький, с автоматом через плечо. Шимек нетерепливо перевернул страницу, но там больше не было фотографий.
Он недоуменно посмотрел на дядю Эли:
- А что дальше?
- Дальше? Дальше это…
Он протянул мальчику письмо с печатью армии обороны. Шимек судорожно вздохнул, даже не читая: было понятно, что в нем.
Дядя Эли рассуждал будто с самим собой:
- Про Арсенальную высоту слышал? Наверняка… Там были склады, оружие и… враги. На полпути к Иерусалиму. Бои. Взрывы, выстрелы. Герои… Ничего не поделаешь, там много солдат погибло. Много… Если б не они, не дошли бы до города. Не было бы освобождания Иерусалима, понимаешь?
Шимек кивнул. Он учил в школе про этот бой, один из страшнейших в шестидневную войну. Перевернул страницу, и снова посмотрел в лицо улыбающемуся солдату.
Дядя Эли тихо добавил:
- Наш единственный сын… Дочь еще в детстве умерла… Надав его звали, щедрый. Он и был щедрым. В школе последним делился с друзьями, а в 67-ом не пожалел, жизнью своей поделился…
Он закашлялся, и Шимек поспешил налить воды.
- Дядя Эли! – попросил он, - можно я пересниму ту, первую фотографию?
- Сорок лет прошло… А он так и остался восемнадцатилетним. Ровесником Израиля он был, Надав наш. Возьми фотографию, не потеряешь, я знаю…
Дядя Эли бережно вытащил из пластикого кармашка фотографию Надава, обернул непослушными руками в газету, и отдал Шимеку.
- А теперь беги, на церемонию опоздаешь.
Запыхавшись, прибежал Шимек в школу. Он встал между своими друзьями, но не шептался, и даже н слушал, что говорил директор. А когда запели всей школой «Золотой Иеурсалим», он сжал в руке фотографию Надава Шварца, щедро отдавшего жизнь на дороге в древний город.

На моей страничке в самиздате оценки, заразы. пропадают! Хорошие убирают, похуже оставляют.
Спасибо, Асия разъяснила, а то у меня параноя началась.
И еще разное там повесила.

http://zhurnal.lib.ru/editors/n/nullone_e/

Сказка.
неудачная.
жду тапков. желательно много.

Жил-был в одной стае маленький олененок. Звали его Ротар, что значило «яркий». Родители очень гордились сыном, потому что олененок был умным не по годам. Когда Ротар подрос, даже вожак стада приходил советоваться с ним. Олененок чуял опасность, умел предсказывать погоду по еле заметным изменениям в лесу, понимал язык птиц и не раз выручал стадо в минуты неприятностей.
Как-то раз он примчался на поляну, где были его родители, вожак и еще несколько оленей.
Читать далее

- Поздравляю вас! Мальчик!
Наташа приподнялась на локтях:
- Где он?
Ей дали в руки нечто замотанное в тряпки и невозможно грязное. Малыш уже не плакал, а недоуменно таращил заплывшие глазки.
Наташа сначала умилилась, а потом испугалась:
- Ой, а почему у него глазки такие?
- Это от отека, скоро пройдет, будет красавец. Смотрите, какой богатырь у вас родился!
"Он похож на ящерку" - решила молодая мама.
Читать далее (с) мое

мне важна критика или просто мнение!