***
Я вообще не хотела к тебе или не к тебе, я едва отошла от сентябрьских колких дней. Я тебя не ждала в кривобокой моей судьбе, но тому, кто нас сводит, конечно, всегда видней. Ты смешной и язвительный, ты мне едва знаком, почему же ноябрь всецело достался нам? Но когда я с тобой, я не думаю ни о ком, что немыслимо странно по нынешним временам.
Я не верю тебе, я не вижу тебя нигде, ты вообще не звонишь, так зачем мне тебя искать? Мне тебя не пророчит ни воск в голубой воде, ни дожди за окном, ни стальная морская гладь. Даже ждать тебя трудно, в усталости, в тишине, бесконечный туман, утомительный перевал. Я бегу от тебя, ты мне нравишься, но я не…
Но потом ты касаешься клавиш, и я – жива.
Это чувство похоже на плавный табачный дым и спокойную святость усталой речной воды. Как когда ты решил, что останешься молодым, как когда ты уверен, что незачем ждать беды. Это очень похоже на мягкую синеву предвесеннего неба и танцы латинских стран, на мороз в Новый Год и полуночную Москву, на которую смотришь с балкона, когда ты пьян. Это чувство, как будто ты вытащил тот билет, это чувство, когда только-только прошла гроза, как когда собираешь каре на тузах, как свет заходящего солнца щекочет тебе глаза.
Ты меня удержал силой ветра, воды, огня, чем-то так удержал, что я ведь не смогла бы без.
И звучать заставляешь не клавиши, а меня, и играешь не Баха, а грозы моих небес.
Так держи меня дальше на странной своей волне, я хочу в тебя верить, хочу тебя понимать. И, конечно, конечно, я вижу тебя во сне, но никто из живущих не должен об этом знать.
Да, потом будет страшно, потом будет нелегко, будут сонная морось и дикие холода. Да, и как ни стреляй, будешь целиться в молоко, и ещё – уходить в бесприютное никуда. Да, никто никого не сумеет тогда сберечь, да, нам грудь разорвут, что попробуй потом зашей.
Но такая игра, без сомнения, стоит свеч. Так играй же, играй, играй по моей душе.
