И снова о любимых сюжетах. Не знаю, как и почему, но восторг поднимается из груди и выходит восторженным криком, когда вдруг, исподволь, почти случайно несвязанные детальки и части оказываются элементами одной, жесткой и неумолимой схемы. Помните, знаменитая веревочка Фенрира – из чего она там была, из каких оксюморонов – корни гор, вздохи рыб. Вроде вот совсем разное, абсолютно ни при чем – а узелок к узелку, штучка к дрючке – и не вырвешься, прости, родное сердце. Есть мнение, что и Прометея сковали не железячками, а сугубой логикой. Тык в одну сторону – корень из минус единицы, тык в другую – разделенный ноль, а с третьей стороны размахивает шестью руками – и в каждой по антиномии – Вильгельм фон Гумбольдт, взор безумен и ярок.
Такая глубинная связь вещей обязательно подразумевает пленение, иначе невозможно. Ты застреваешь в паутине связей, до этого, всего минуту назад, еще ничего не замечая – как вдруг оказываешься в самом центре, влипшим, ненароком зашедшим, и вот уже паучок понимания глядит своими многофасеточными глазами – и ты в них такой растерянный, такой ошеломленный. Хлоп – и все тенали бороговы. Хрясь – и сломанный радиоприемник, помноженный на горячую ванну. Хлесть – и второе июля четвертого года. Не вырваться и не вздохнуть: заворожен. Как тот самый монах, заглянувший за тот самый край земли, где на вечном ветру безнадежно скрипят ржавые шестеренки – добро пожаловать в суть вещей. И все эти несвязанные детальки в один прекрасный и жуткий миг приходят в движение, жиркие товы вращаются сами по себе, вкрадчиво в уши проскальзывает словечко «Понимай!», из-под слоя почвы блещет дорожками микросхема, даже сокол – и тот летит над Марсовым полем со строгой и непреложной целью в единственно возможном направлении.
Потом – если останешься в живых и паучок пробежит, а сокол пролетит – понимание уходит, и снова все происходит просто так, по реке мирно плывут калитки из села Кукуева. Но стоит только чуть присмотреться…