в сплошной сети высоковольтных линий
о небо разбивались птичьи крики
и разлетались пухом тополиным.
смеялось солнце. по-апрельски дико -
на день вперед свою превысив норму.
но я порядком подустал от скачки -
и мне бы запастись собачьим кормом
и трехрублевой сигаретной пачкой -
а дальше можно снова к черной башне
по мостовой из желтых птичьих тушек.
а ночью - день оплакивать вчерашний,
и вить гнездо из шелковых подушек.
и легче жить в предчувствии муссонов,
чем знать, что ты навечно и не близко.
а сердце - объявить оффшорной зоной
и отменить все квоты и прописку,
впуская всех, кто хочет, без разбору,
встречая-провожая на диване.
и чем не способ избежать укоров,
прелюдий, нареканий, расставаний? -
вести себя по меньшей мере мудро,
все расписав заранее и четко.
но я отдал бы все, увидев утром
на полке в ванной две зубные щетки.
какая жизнь, такие и сюжеты -
мой стиль - банален, почерк - безобразен.
и я недавно выжег сигаретой
твои стихи в продавленном матрасе,
давясь прогорклым сизоватым дымом,
сведя на нет глаза и пачку кряду.
и пусть кричат, что смерть непоправима,
но я-то знаю. ты со мною рядом.
просплюсь и утром стану злым и строгим -
моя судьба гнушается уловок.
в твоих, таких по-детски мягких, строках.
я не хотел остаться крепким словом.
runaway
