Волки на диете…
-- Где ты был?
Где я был? О чем думал? Как мне не стыдно? Почему опять это сделал? Который час? Сколько можно задавать себе одни и те же вопросы?
Стоят ли считанные секунды умопомрачительного, но мимолетного удовольствия этой изнуряющей лжи и неотстирываемой совести?
-- Да представляешь, объявился вдруг Андрюха Смолко, однокурсник мой, мы с ним засиделись в «Султане», а у меня батарейка, как назло…
-- Знаю я твою батарейку. Разряжаешь в кого не лень.
Беззвучно отворачивается к стене.
Я постыдно радуюсь, что удалось до поры избежать очередной склоки. Ложусь рядом опять стараюсь разобраться: почему мы изменяем?
Как всегда, чудодейственным бальзамом на душу проливается гипотеза о нашей мужской полигамной сущности. Согласно этой утешительной теории, еще с неандертальских времен каждый представитель худшей половины человечества пытался покрыть представителей лучшей его половины – причем желательно всех. Если учесть, что лучшая половина в те времена состояла из низкорослых гуманойдов, незнакомых с душем, косметикой, эпиляцией и силиконом, то удивляться нашему сегодняшнему поведению тем более не приходится.
Удивляться скорее приходится мужеству самок – сами-то мы внешне изменились не так разительно. А внутренне, кажется, не изменились совсем. Даже христианской религии с ее заповедями и моралью, с ее инквизициями, индульгенциями, райскими кущами и адскими плавильными котлами; даже ей, пытавшейся на протяжении веков перековать нас из троглодитов в людей, так и не удалось победить нашу пещерную слабость к прелюбодеянию. Вряд ли найдется человек, будь он серийный убийца, водитель троллейбуса и клептоман в одном лице, который задумается над вопросом -- что есть самый сладкий грех?
-- Таня, -- примирительно кладу руку на плечо. – Я друга не видел 10 лет.
--Знаю я твоего друга. Не видел он. Кто его только не видел! Во все щели лезет.
Пахнет грозой. Я молчу и вспоминаю, как прекрасно все начиналось. Первая встреча, первый пойманный взгляд, первый поцелуй, от которого замирает и поднимается все, что может. По-хорошему бессонные ночи. Ленивые сытые взгляды на таких привлекательных совсем недавно прохожих женского пола. Даже губы Анжелины Джоли уже не кажутся чудом природы.
А сейчас одна только мысль об этом чуде заставила нас с моим лучшем другом пошевелиться.
Когда же ко мне вернулся этот бессмертный зуд? А как же любовь? Даже клубникой со сливками люди не могут питаться вечно, изо дня в день, из года в год. Сколько пройдет времени, прежде чем ты начинаешь заглядывать в чужие тарелки? Красная мякоть уже не кажется такой упоительно сладкой; и смех, и легкая забывчивость уже не кажутся такими милыми и очаровательными. Нежные персики, упругие абрикосы и покатые дыни манят своей бархатистой кожей и аппетитным ароматом. Незнакомки в мини стучат каблуками все призывнее. И хотя, быть может, душой ты все еще со своей «единственной», уши все четче реагируют на этот цокот. И не только ведь уши, вот что больно!
Нам говорят: изменил в мыслях – уже изменил. Мы возражаем: измена в постели – еще не измена!
Мы не верим, что нашей большой, умной головой способен управлять небольшой кусочек плоти. Мы не идем у него на поводу, мы лишь слегка, играя, потакаем его прихотям, балуем, не принимая всерьез предостережения о возможной опасности.
-- Он у меня под контролем, Таня. Вот он где к меня, -- я сжимаю кулак.
--Да уж лучше бы в кулаке, действительно. А то не неизвестно, кто у вас главнее.
Я продолжаю вспоминать -- большеглазую Лену, с которой познакомился в Интернете; Румяную Полю из Тувы, куда ездил в командировку; Двухлетней давности эпизод в клубном туалете, до сих пор заставляющий меня краснеть. И спонтанные, и тщательно спланированные, и незабываемые, и те, которые хочется забыть(как же нас тогда угораздило свернуть унитаз?), измены хоть и горчат, но я о них не жалею. Я даже не считаю их изменами. Способно ли было хоть раз мое сердце дрогнуть и последовать за зовом не менее полнокровного - в ответственные минуты – органа?
--Я главнее.
--Откуда ты знаешь?
--Из опыта, - вздыхаю я.
Говорят, не все мужчины такие. Быть может, мы , которые такие, произошли вовсе не от обезьян, а от каких-нибудь желтоглазых саблезубых волков? Тех самых, которых сколько не корми, сколько не холи – они все равно смотрят в лес и воют на луну в тоске по непознанным ласкам.
В конце концов мир полон недоступных нам радостей. Кому зарплату хочется побольше, кому машину поновее, кому-то, кто доволен и тем и другим, -- густой шевелюры вместо лысины. Выше головы не прыгнешь, перед смертью не надышишься. Но как-то глупо не дышать полной грудью и не стараться допрыгнуть до экзотических фруктов. Пока можешь.
--Допрыгаешься, опытный ты мой,- привычно читает мои мысли Таня.
Мне – в который раз – становится стыдно. Невозможно накормить волков до отвала, не подвергая ненужным страданиям овец. Когда лошадиные дозы обезболивающей лжи перестают действовать, волки садятся на диету. Вот только часто бывает, что овцы к тому времени уже не вернуть.
Полностью стырино из Мэнс Хэлфа… за, что , собственно и благодарность огромная))
