СКАЗАНИЕ О САВИТРИ — О ЖЕНЕ ПРЕДАННОЙ И ЛЮБЯЩЕЙ
“Махабхарата”, Араньякапарва (Книга третья, “Лесная”), главы 277-283.( Автор графики к сожалению мне неизвестен)
ЦАРЕВНА САВИТРИ ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ПОИСКИ ЖЕНИХА
У мадров был некогда царь справедливый,
И щедрый, и сведущий, и терпеливый.
Защитой он был горожанам, крестьянам,
Трудился для блага трудом неустанным.
Все чувства свои обуздал Ашвапати.
Судьба не дала властелину дитяти.
Желая потомства, мечтая об этом,
Себя подчинил он суровым обетам,
Всем сердцем он подвигам тяжким предался,
Лишь вечером раз в трое суток питался.
Порой, целомудренный, падал, без сил он,
Но множество жертв Савитри приносил он.
Прошло восемнадцать всеблагостных весен,
И подвиг отшельника стал плодоносен.
Довольна была Савитри поклоненьем:
Богиня с живым и великим волненьем,
Восстав из святого огня, появилась,
И слово сказала дарящая милость:
“Я вижу, о царь, ты в желаниях сдержан,
Я верю, — всем сердцем ко мне ты привержен.
Любую награду проси за служенье,
— Лишь к правде страшись проявить небреженье”.
Сказал Ашвапати: “Вот правда святая.
Служил я тебе, о потомстве мечтая,
И если сумел угодить я богине,
Прошу, — сыновей подари мне отныне:
Все наши законы, — мудрец поучает,
— Закон продолжения рода венчает!”
В ответ — Савитри: “Нет прекрасней желаний.
Предвидела я твою просьбу заране.
Я к Брахме пришла, и сказал Самосущий:
“Пусть дочери ждёт он, — блестящей, цветущей”.
Услышал ты, царь, Прародителя слово.
Сверх этого дара не будет иного”.
“Да будет как сказано!” — царь ей ответил,
Как прежде, бесхитростен, кроток и светил.
Богиня исчезла, а царь, как и прежде,
Был предан законам, добру и надежде.
Прошло над царём достодолжное время,
И в лоне царицы оставил он семя,
И семя росло в целомудренном лоне,
Как месяц растёт на ночном небосклоне.
Пресестная дочь родилась у царицы,
И лотосов-глаз трепетали ресницы.
Родители, радуясь той благостыне,
Назвали её Савитри — в честь богини.
Шло время. Богине равна по обличью,
Вступила красавица в пору девичью.
Широкая в бёдрах и тонкая в стане,
Казалась она исполненьем мечтаний.
Однако никто, красотой усташённый,
Не брал её, лотосоглазую, в жёны.
Однажды, закончив свой пост многодневный,
К богам родовым, в первый парван, царевна
Молиться пришла с головою омытой,
— И жертвенник вспыхнул, цветами увитый.
Предстала затем пред отцом на закате,
С цветами склонилась к ногам Ашвапати,
И руки сложила, и встала с ним рядом,
— Широкая в бёдрах, с почтительным взглядом.
И царь, состадая, сказал тонкостанной
Царевне своей, женихам нежеланной:
“О дочь моя, время приспело для брака,
— Никто тебя замуж не просит, однако.
Сама поищи себе мужа: коль будет
Он равен тебе, нас никто не осудит.
Но знай, что отца осуждают законы,
Коль мужу не отдал он дочь свою в жёны,
И муж осуждаем, жену разлюбивший,
И сын, овдовевшую мать позабывший.
Поэтому мужа найти поспеши ты,
Не то от богов мне не будет защиты”.
Немного смутясь, но не зная тревоги,
Она поклонилась родителю в ноги,
С душою разумной, для блага открытой,
Отправилась в путь с надлежающей свитой,
Отправилась на золотой колеснице,
А царь и вельможи остались в столице.
Отправилась в чащи лесные, густые,
Туда, где отшельники жили седые,
Во многих священных местах побывала,
Наставникам-старцам дары раздавала.
САВИТРИ ВЫХОДИТ ЗАМУЖ ЗА САТЬЯВАНА
Царь мадров сидел средь своих приближённых,
С ним — Нарада, сведущий в древних законах.
Царевна из дальних приехала странствий,
Предстала пред ними в блестящем убранстве,
Склонилась к ногам и отца и святого.
Властитель услышал от Нарады слово:
“Откуда вернулась царевна в столицу?
И замуж зачем ты не отдал девицу?”
А царь: “Потому-то, стремясь к этой цели,
Свою Савитри я отправил отселе.
Сейчас от неё мы узнаем: нашла ли
Супруга, в лесные отправившись дали?
Начни свою повесть, о дочь дорогая,
— Сказал властелин, Савитри ободряя”.
И та, будто бога услышила, — сразу,
Отцу подчинясь, приступила к рассказу:
“Есть шалвов страна. Добрый, кроткий, всеправный,
Дьюматсена был властелином державы.
Когда он ослеп, стал он жертвой коварства,
И отнял сосед у несчастного царство.
С женою и сыном-младенцем, незрячий,
Он в лес удалился, лишившись удачи.
Подвижником стал он в лесной глухомани,
Отрёкся от низменных, жалких желаний.
А сын его, в царской рождённый столице,
Но ставший товарищем зверю и птице,
Сатьяван, в скитаниях найденный мною,
Есть тот, кому стать я желаю женою”.
“Беда! — вскрикнул Нарада. — Тяжкое горе
На эту царевну обрушится вскоре!
Царевич, от праведных, чистых рождённый,
Правдивой и доброй душой наделённый,
Правдивым — Сатьяваном — прозванный с детства,
— Слыхал я, — коней полюбил с малолетства.
Гривастых лошадок лепил он из глины,
Конями свои украшал он картины,
За это прозвали царевича с лаской: Читрашва
— “Скакун, нарисованный краской”.
“А ныне, — спросил мудреца Ашвапати,
— Вкушает ли отпрыск слепца багодати?
И есть ли в нём кротость, и ум, и отвага?”
Ответствовал Нарада, ищущий блага:
“Как солнце, он светел, как Индра, бесстрашен,
Как наша земля, он терпеньем украшен”.
А царь: “Но красив ли душой и обличьем?
Насколько он щедр? И велик ли величьем?”
Ответил мудрец: “Благороден, беззлобен,
Он щедростью лишь Рантидеве подобен,
Красив он, как месяц, как братья Ашвины,
— Дневной и вечерней зари властелины.
Он стоек и сдержан, он смел и послушен,
Он скромен, и доблестен, и прямодушен”.
А царь: “Коль таков он, душою высокий,
Какие же в нём притаились пороки?”
“Один лишь порок в этом царственном сыне:
Умрёт через год, начиная отныне”.
Услышав в ответ мудреца, Ашвапати Сказал:
“Савитри, не горюй об утрате.
Другого найди себе в мире широком:
Бессильны достоинства рядом с пороком.
К чему тебе муж, что погибнет до срока?
Беги от несчастья, беги от порока!”
В ответ — Савитри: “Это ведает каждый,
— Три дела свершаются в мире однажды:
Замужество, смерть, обещание дара…
Умрёт ли он юный, умрёт ли он старый,
В нём много ли блага, иль больше дурного,
— Его избрала, не хочу я иного!
Что сердце решило, — то вылилось в слово,
А слову — решение сердца основа”.
“О царь, — молвил Нарада, — силой душевной
И светлым умом обладает царевна.
Сатьявану равных не сыщем в подлунной,
— Одобрим же выбор красавицы юной!”
А царь: “Для меня все слова твои святы.
Я сделаю так, ибо ты — мой вожатый”.
Мудрец пожелал им: “Развеем кручину,
Да будет вам благо, а я вас покину”.
Взлетел в третье небо мудрец белоглавый,
А слугам велел повелитель державы
Всю утварь собрать, все припасы для свадьбы:
Желанному счастью преградой не стать бы!
С царевной, с жрецами домашними вместе
Царь двинулся в лес, угождая невесте,
А там, на подушке, набитой травою,
Священной, седой прислонясь головою
К могучему древу, сидел именитый
Отшельник. Глаза его были закрыты.
Предстал перед ним Ашвапати с поклоном.
Слепец-венценосец, согласно законам,
Владыку воссесть попросил на сиденье,
Затем предложил совершить омовенье,
Затем вопросил: “Государства властитель,
Зачем ты пожаловал в нашу обитель?”
Сказал Ашвапати: “Сатьявану в жёны
Я дочь предлагаю, о царь прирождённый,
О праведник царственный с думой благою,
— Тебе Савитри да пребудет снохою”.
Дьюматсена молвил: “Лишившись престола,
В лесу мы свершаем свой подвиг тяжёлый,
И надо ли девушке, с миром в разлуке,
Испытывать наши невзгоды и муки?”
Ответствовал гость: “Эта жизнь быстротечна,
И счастье мгновенно, и горе не вечно.
Скажи, заслужил ли подобные речи
Я — с дочерью, с твёрдым решеньем пришедший?
Ты равен мне, жажду союза с тобою,
Ты в родичи мне предназначен судьбою!
С тобой породниться хочу я отныне,
Да сына найду в твоём царственном сыне!”
Ответил отшельник царю всеблагому:
“Давно я стремился к союзу такому,
Но царства лишённый, подвластный обетам,
Сперва колебался и медлил с ответом.
Теперь я согласен, о царь справедливый,
— Сегодня пусть брак совершиться счастливый!”
Собрали жрецов, что в лесу обитали,
Детей своих браком цари сочетали.
Богатствами дочь одарив, Ашвапати
Вернулся, обрадован, к войску и знати.
И юное счастье супругов влюблённых
Простёрлось под сенью деревьев зелёных.
Царевна, отринув наряд свой атласный,
Оделась деревьев корой темно-красной.
Была Савитри и добра и смиренна,
И, скромная, нравилась всем неизменно:
Свекрови — заботами и обхожденьем,
А свёкру — усердным богам угожденьем,
А мужу — красой, и работой прилежной,
И ласкою — в уединении — нежной.
Так жили в покое, свой подвиг свершая,
И горя не ведала пустынь лесная,
Но утром иль вечером, в тайном терзанье,
Забыть не могла Савитри предсказанье.
САТЬЯВАН И САВИТРИ УХОДЯТ В ЛЕС
Шло время. К Сатьявану смерть приближалась.
В душе Савитри были горе и жалость,
На дни, что летели, смотрела в печали,
Речения Нарады в сердце звучали.
“День близок, — подумала, — неотвратимый.
Умрёт на четвёртые сутки любимый”,
— И строгий обет возгласила трёхдневный:
Не ела, недвижно стояла царевна.
Услышал слепой об обете суровом,
К снохе обратился с сочувственным словом:
“Решенье такое — уму непостижно:
Три дня крайне трудно стоять неподвижно!”
В ответ — Савитри: “Так я твёрдо решила.
Меня не жалей, ибо есть во мне сила”.
А царь: “Я обет призову ли нарушить?
Скажу я: “Нарушь”, — не должна меня слушать!”
Незрячий замолк, сокрушаясь душевно.
Столпом неподвижным застыла царевна.
В безмолвном и долгом страданье стояла,
И ночь отошла, и заря засияла.
“День вспыхнул, чтоб жизнь дорогая погасла!”
— С той думой в огонь возлила она масло,
Почтила, как должно, с смиренной любовью,
Отшельников-брахманов, свекра с свекровью.
Подвижники, движимы скорбью живою,
Взмолились о неё: да не станет вдовою!
Царевна ждала рокового мгновенья,
Но стала ей легче от благословенья.
И свёкор с свекровью смиренно сказали:
“Исполнила ты свой обет, — так нельзя ли
Низринуть, сноха, послушания бремя,
Смотри, приближается трапезы время”.
Ответила с ласкою дочь Ашвапати:
“Поем я, когда будет день на закате”.
Тогда подошел, с топором на заплечье,
Сатьяван: он в лес отправлялся, далече.
“Пойду я с тобой! — сказала, тоскуя,
— Тебя одного отпустить не могу я!”
А муж: “Не просила ты раньше об этом,
И как, изнурённая тяжким обетом,
Прекрасная, пост соблюдавшая строгий,
Пойдёшь ты пешком по нелёгкой дороге?”
В ответ — Савитри: “Я сильна и здорова,
Пойду я с тобой, — таково моё слово”.
А муж: “Хорошо. Но, над младшими властны,
Родители тоже да будут согласны”.
К свекрови и свёкру она, молодая,
Пришла и промолвила, скрыто страдая:
“Мой муж собирается в лес за плодами,
А также чтоб ваше поддерживать пламя.
Священный огонь — вот ухода причина,
И, значит, не надо удерживать сына.
Без мужа мне грустно, — слова мои взвесьте,
— Позвольте мне с мужем отправиться вместе.
Весь год прожила я безвыходно дома,
Мне прелесть лесная совсем незнакома”.
Дьюматсена молвил: “С тех пор как женою
Сатьявану стала, — ко мне ни с одною
Ты просьбою не обращалась, родная.
Ступай же, супруга в пути охраняя”.
С таким разрешеньем, тревожась о муже,
Пылая внутри и сияя снаружи,
С супругом отправилась в лес шумноглавый,
Где яркие ягоды, свежие травы,
Где нежно касались друг друга вершины,
Пронзительно перекликались павлины.
Шла с мужем вдвоём вдоль речного потока
И лотосы глаз раскрывались широко.
“Смотри!” — говорил ей супруг то и дело,
Но только на мужа царевна смотрела.
Уже он ей мёртвым казался, и горе
Таила она в жизнерадостном взоре,
И, помня слова мудреца и пророка,
Ждала содрогаясь, ужасного срока.
Так, думая думу свою втихомолку,
Плодами наполнила с мужем кошелку.
Затем началась дровосека работа.
Устал он, покрылся росинками пота,
Внезапно почувствовал боль головную,
И молвил, взглянув на жену молодую:
“Любимая, мне занедужилось, что ли?
Болит голова, в сердце — острые боли,
Как будто впились в меня копья иль стрелы…
Немного посплю, отдохну, ослабелый”.
Присела царевна средь свежих растений,
И голову мужа себе на колени
Она положила, часы подсчитала,
— Уже роковое мгновенье настало!
Тогда-то, в испуге, изверясь в надежде,
Увидела путника в красной одежде.
С петлёю в руке и в короне блестящей
Смотрел на Сатьявана страх наводящий
Глазами, налитыми жаркою кровью,
— Не тот ли, кто участь готовил ей вдовью?
ДАРЫ БОГА СМЕРТИ
Царевна сложила молитвенно руки
И молвила голосом горя и муки:
“Ты мощи нездешней явил мне высоты.
Я вижу, ты — бог. Назови себя: кто ты?”
И был ей ответ: “Савитри дорогая.
За то, что живёшь ты, добро постигая,
За то, что ко благу ты шествуешь прямо,
Откроюсь тебе: я — всеправящий Яма.
Сатьявана срок наступил. И петлёю
Свяжу, унесу его, в бездне сокрою.
Он, праведник, был тебе верным супругом,
Поэтому сам я пришёл, а не слугам
Своим поручил унести его ныне,
— Смиренный, он чтил и богов и святыни”.
Связал он Сатьявана быстро, умело
И душу извлёк из безгласного тела:
То был человечек, не больше, чем палец,
— И стал бездыханным царевич-страдалец.
Исчезла душа — красота отлетела,
Уродливым стало бездушное тело.
Бог смерти направился в сторону юга,
Однако великая сердцем супруга,
Страдая и плача, с надеждой упрямой,
Безгрешная, шла неотступно за Ямой.
“Вернись, — посоветовал бог непреклонный,
— Сверши над супругом обряд похоронный,
Свой долг до конца ты исполнила честно!
” В ответ — Савитри: “Нам издревле известно,
— За мужем жена да последует всюду.
Он жил, — с ним была я, и с мёртвым пребуду!
За то, что при муже отшельницей стала,
За то, что я старших всегда почитала,
За то, что усердно молилась, постилась,
За то, что и ты мне явил свою милость,
— Преграды не будет мне ставить дорога!
Нам, людям, законов завещано много,
Но дружбы закон — выше всех возглашаем,
И если мы дружбы обряд совершаем,
Семь раз вкруг огня мы ступаем стопою.
Я тоже прошла семь шагов за тобою,
И, значит, закон я исполнила главный,
С тобой подружилась я, бог многославный!”
Царь предков, бог смерти, сказал, красноокий:
“Явила ты, женщина, разум глубокий,
Слова твои звуком и мыслью богаты,
Даренье за это проси у меня ты,
Я дам, кроме жизни супруга, — любое!”
Страдалица молвила слово такое:
“Мой свёкор ослеп и лишился державы,
Беседуют с ним лишь деревья и травы,
Владыке, живущему в кротком смиренье,
Верни, благородному, сильному, зренье!”
А бог: “Этот дар ты получишь как милость.
Вернись, безупречная, ты утомилась.
Усталая, вижу я, ты исстрадалась”.
А та: “Рядом с мужем — откуда усталость?
Где муж, там и я. Скреплены мы судьбою.
Ты мужа уносишь, и я за тобою.
Владыка богов! Ясный ум обнаружим,
Сказав, что светла встреча с праведным мужем.
В одной даже встрече — добро и отрада,
Дружить с этим праведным каждому надо!”
Ответствовал бог: “Твоя речь благодатна,
И мысли на пользу, и сердцу приятна.
Теперь обретёшь ты даренье второе,
Проси, кроме жизни супруга, — любое”.
А та: “Пусть получит мой свёкор державу,
Привержен да будет он благу и праву”.
А Яма: “Воссядет он вновь на престоле,
Приверженный благу и праведной доле.
Поскольку второй дождалась ты награды,
— Ступай, соверши над усопшим обряды”.
В ответ — Савитри: “Самовластно ты правишь,
Предел ты людским поколениям ставишь,
Насильно в свою их уносишь обитель,
За что и прозвали тебя — Покоритель.
Но знаешь ли ты, в чём добро вековое?
Должны мы любить всех живых, всё живое,
Ни в мыслях, ни в действиях зла не питая,
— Вот истина вечная, правда святая.
Все люди ко многим занятьям способны,
Но те лишь прекрасны, что сердцем беззлобны”.
Бог смерти воскликнул: “Слова твои — благо,
Они — как для жаждущих свежая влага.
Заслужено третье даренье тобою,
Проси, кроме жизни супруга, — любое”.
А та: “Мой отец не имеет потомства.
Чтоб радостью кончилось наше знакомство,
Ты сто сыновей подари Ашвапати,
— Правителей царства, водителей рати”.
И Яма: “Отвагой, умом наделённых,
Сто братьев тебе подарю я законных.
Я этим дареньем тебя успокою,
Вернись, — далеко ведь зашла ты за мною”.
А та: “Рядом с мужем идти — далеко ли?
Душа моя дальше стремится на воле!
Послушай: сияющим солнцем рождённый,
Ты — Дхарма, дарующий правды законы.
Бог смерти, ты грозным могуч правосудьем,
Даёшь ты покой и забвение людям.
Мы праведником правоту изменяем,
И больше ему, чем себе доверяем.
Из той доброты, что в душе утвердилась,
Доверье ко всем существам зародилось.
Прекрасные качества есть человечьи,
Но самое ценное — добросердечье!”
А бог: “От тебя услыхал я впервые,
Прелестная, мудрые речи такие.
Ты правду познала, — и в этом заслуга.
Что хочешь проси, кроме жизни супруга”.
Сказала царевна: “Пусть род наш продлится,
Пускай от Сатьявана сто народится
Отважных сынов, — у меня ли, на счастье,
Иль, может, у равной супругу по касте.
Хочу, чтобы милость над нами простёр ты,
— И это я дар избираю четвёртый!”
“Родишь ты, о женщина, — молвил Всеправный,
— Сто смелых сынов, полных силы и славы.
Но ты исстрадалась от горькой утраты,
Вернись, потому что далеко зашла ты”.
“Кто добр, тот и прав, — отвечала царевна,
— Он крепок духовно и стоек душевно.
Общение добрых сердца озаряет,
На доброго добрый без страха взирает.
На добрых земля утвердилась в покое,
В них, в добрых, — и будущее и былое.
От доброго добрый не ждёт злодеянья,
За благодеянья не ждёт воздаянья.
Добро никогда не бывает напрасно,
Всевластно добро, потому и прекрасно!”
“Пока, — бог ответствовал, — ты говорила,
Душе моей речь твоя радость дарила,
И мысль твоя, слогом красивым одета,
Казалась источником чистого света.
Ты стала мне ближе дитяти родного.
Добро, — ты права, — всех деяний основа.
Проси, что желаешь, и дар несравненный
Я дам тебе — любящей, верной, смиренной!”
А та: “Мною дар избирается пятый.
Да будешь ты милостив, благом богатый!
Верни мне Сатьявана, если права я!
Пускай оживёт он: без мужа мертва я!
Без мужа не надо мне хлеба и крова!
Без мужа не надо мне неба дневного!
Без мужа не надо мне вешнего цвета!
Без мужа не надо мне счастья и света!
Не надо мне дома, и поля, и сада,
— Без мужа мне жизни не надо, не надо!
Ты сто сыновей посулил мне, однако
Уносишь Сатьявана в логово мрака.
Прошу я: ты жизнь возврати ему снова,
И правдой твоё да насытится слово!”
БОГ СМЕРТИ ВОЗВРАЩАЕТ САТЬЯВАНУ ЖИЗНЬ
“Да будет как просишь, — сказал убеждённо
И петлю свою развязал Царь Закона.
— О чистая, муж твой отпущен. Отселе
Уйдёте вдвоём и достигните цели.
Согласно заветам и древним обрядам,
Четыреста лет проживёте вы рядом.
Сто славных сынов ты родишь, и царями
Сыны твои станут, и богатырями,
Потомками будут гордиться своими,
Твоё, сквозь века, пронесут они имя.
И сто сыновей, чьё прозванье — малавы,
Отец твой родит ради правды и славы.
Как тридцать богов, будут силой богаты
Все братья твои, облачённые в латы”.
Сказав, удалился, светясь лучезарно.
Она, посмотрев ему вслед благодарно,
Над телом усопшего мужа склонилась.
Ждала, трепеща: совершиться ли милость?
Вновь голову мужа себе на колени
Она положила, присев средь растений,
И тот, кто лежал на земле бездыханно,
Открыл свои губы и очи нежданно,
Как будто он только заснул — и проснулся,
Как будто из странствий далёких вернулся!
Сказал, на любимую с лаской взирая:
“Неправда ли, долго я спал, дорогая?
Скажи, не во сне ли я видел ужасном:
Тащил меня муж в одеянии красном?”
В ответ — Савитри: “О великий в стремленьях!
Ты сладко заснул у меня на коленях.
Бог смерти сюда приходил красноокий…
Скажи, — исцелил тебя сон твой глубокий?
И если прошла твоя боль головная,
— Пойдём, ибо тьма наступает ночная”.
Сатьяван, обретший сознание снова,
Взглянул на цветение мира лесного
И молвил, как будто от сна восставая:
“Рубил я дрова, о жена дорогая,
Почувствовав боль в голове, на колени
Твои я прилёг, чтоб найти исцеленье.
Вдруг тьмою оделись поляны и рощи.
Я мужа увидел неслыханной мощи.
Что было со мной? То сон или бденье?
То был человек иль явилось виденье?”
Сказала жена: “Мгла ночная сгустилась.
Поведаю завтра о том, что случилось.
И мать и отца ты оставил в смятенье,
Пойдём, ибо ночи надвинулись тени.
Здесь ищет свирепая нечисть корысти,
Здесь рыщет зверьё, здесь тревожатся листья,
Здесь воют шакалы, — полна я испуга
От их голосов, долетающих с юга”.
А муж: “Но во тьме ты не сыщешь дороги,
Боюсь, что от страха отнимутся ноги”.
Она: “Вот огонь, раздуваемый ветром:
Лес нынче горел; если хочешь ты, светлым
Я сделаю путь, прогони опасенья,
— Огонь принесу, разожгу я поленья.
Но если ты болен, идти тебе трудно,
А ночью дорога опасна, безлюдна,
Тогда посидим у костра до рассвета,
А завтра пойдём, о блюститель обета!”
Сатьяван: “Прошла моя боль головная,
Родители ждут меня, тяжко страдая.
До сумерек мать запрещала мне слёзно
Скитаться, — ни разу я не был так поздно
В лесу! Даже днём поброжу я немного,
— Уже у родителей в сердце тревога,
Вернусь, — от обиженных слышу упрёки:
“Как долго в лесу ты бродил, одинокий!”
В каком же волненье родители ныне,
В тревоге какой о единственном сыне!
Как часто, когда вечера наступали,
Они говорили мне в светлой печали:
“Покуда ты жив, мы не знаем забвенья.
Не сможем прожить без тебя и мгновенья.
Сыночек, ты — посох для старца слепого,
Ты наших потомков — оплот и основа,
В тебе — поминальная жертва, и слава,
И нашего рода надежда и право!”
Как мог я в лесу утомиться так скоро,
Когда я — родителей слабых опора!
Лишиться страшусь стариков своих милых,
— Я вынести горе такое не в силах!
Я знаю, волнуется наша обитель
Терзается думой бессонный родитель,
Измучена матушка скорбью своею,
— О нет, не себя, — стариков я жалею!
Живу я, чтоб жили они, торжествуя,
— Для счастья, для жизни двух старцев живу я!”
Сказал и возвёл он с рыданием руки.
Услышав отчаянья громкие муки,
Воскликнула праведница молодая,
С ресниц его слёзы рукою снимая:
“Пусть свёкра с свекровью хранит моя сила,
— Обеты и жертвы, что я приносила.
Вовек не сказала я речи обманной,
— Так пусть моя правда им будет охраной!”
Сатьяван: “Пойдём, ибо сердцем измучусь,
Боюсь, что ужасна родителей участь.
А будет им горе, — покончу с собою.
Пойдём же, прекрасная, тёмной тропою”.
Тогда обняла Савитри молодая
Супруга, подняться ему помогая.
Он встал, и растёр своё тело, и взглядом
Окинул кошёлку, стоявшую рядом.
Она: “Завтра утром придём за плодами,
А острый топор пусть отправится с нами”.
Повесив кошёлку на ветке древесной,
Царевна топор подняла полновесный
И, мужа другой обнимая рукою,
Лесною тропою, безлюдной, глухою,
Пошла, дивнобёдрая, лёгкой походкой.
Сатьяван сказал ей, прелестной и кроткой:
“Здесь часто бывал я и знаю дорогу.
К тому же и месяц растёт понемногу.
Тропа раздвоится, достигнув поляны,
— На север пойдём, где приют мой желанный.
Здоров я , нетрудно шагать мне далече,
С отцом, с милой матерью жажду я встречи”.
ВОЗВРАЩЕНИЕ САВИТРИ И САТЬЯВАНА
Дьюматсена, годы влачивший в смиренье,
Внезапно обрёл, осчастливленный, зренье.
Пошёл он с женою своей, Шайбьей, в другие,
Соседние пустыни, рощи глухие.
Измучились, дряхлые, в поисках сына,
И горькою стала двух старцев судьбина.
Листок затрепещет, просвищет ли птица,
Сорвётся ли плод, иль ручей заструится,
— Спешат, задыхаясь, услышав те звуки:
“Сатьяван с женою идут вдоль излуки!”
С телами, в которых торчали занозы,
С глазами, в тоске изливавшими слёзы,
С ногами, что стёрлись и были разбиты,
Родители, грязью и кровью облиты,
Метались в лесу средь растений безгласных.
Увидели брахманы старцев несчастных,
В обитель свою привели их с дороги,
Стараясь развеять страдальцев тревоги,
Рассказ повели о деяньях героев,
О древних царях, стариков успокоив,
А те говорили о сыне рассказы,
Про детство его и былые проказы,
И плакали и восклицали, рыдая:
“О где ты, сынок? Где сноха молодая?”
Так первый отшельник сказал им утешно:
“Была Савитри беспорочна, безгрешна,
Поэтому знайте, поэтому верьте:
Сатьяван женою избавлен от смерти!”
Второй: “Над собой одержал я победы,
Старательно мною изучены веды,
Я с юности жил в целомудрии строгом,
Пред Агни я чист — семипламенным богом,
И знаю, святыми жрецами наставлен:
Сатьяван женою от смерти избавлен”.
И третий сказал: “Ученик я второго.
Насыщено правдой учителя слово.
Он прав, ибо даром провидца прославлен:
Сатьяван женою от смерти избавлен”.
Четвёртый сказал убеждённо и веско:
“Не станет вдовицею ваша невестка,
— И с этим надежду свою соразмерьте:
Сатьяван женою избавлен от смерти”.
И пятый: “Обет воздержанья от пищи
Блюдёт Савитри, чтобы сделаться чище,
Ты зренье обрёл и весь мир тебе явлен,
— Так, значит, Сатьяван от смерти избавлен”.
Шестой: “Так, как в должном кричат направленье
И птицы и звери, а ты, чьё правленье
Законно, опять овладеешь страною,
— Сатьяван от смерти избавлен женою”.
Седьмой: “Царский сын наделён долголетьем,
Так, значит, живого Сатьявана встретим!”
Полночи минуло в таком разговоре,
Страдальцев немного развеялось горе,
— И видят: в приют, где живёт благочестье,
Вступает царевна с Сатьяваном вместе.
Сказали жрецы: “О былом не восплачем!
Ты встретился с сыном, ты сделался зрячим,
К тебе Савитри возвратились обратно,
О царь, значит, счастье твоё троекратно,
А скоро пребудешь в покое и мире,
И счастье твоё станет больше и шире”.
Затем разожгли святожители пламя,
Дьюматсену громко почтили хвалами.
Как дым, улетучились грусть и кручина.
Спросили отшельники царского сына:
“Ты поздно вернулся порою ночною,
— Иль раньше не мог возвратиться с женою?
Быть может, преграда была на дороге?
Отец твой и мать истерзались в тревоге,
Мы тоже к богам обращались с мольбою,
— Царевич, поведай, что было с тобою?”
Сатьяван: “Мы в глубь углубились лесную,
И вдруг я почувствовал боль головную.
Заснул я, ища исцеленья от боли,
— Так долго ни разу не спал я дотоле!
Мы поздно вернулись по этой причине,
И поводов нет для смятенья отныне”.
Спросил старший жрец: “Неужели случайно
Прозрел твой отец? Если это не тайна,
То пусть Савитри, чей прославится разум,
Тьму ночи развеет правдивым рассказом”.
“Не прячу я тайны, — царевна сказала,
— Всю правду поведаю вам от начала.
Предсказанный мудрым день смерти супруга
Пришёл. Не хотела покинуть я друга.
Заснул он в лесу под листвою густою.
Вдруг Яма всесильный явился с петлёю.
Связал он супруга петлёю смертельной,
Понёс его к праотцам в край запредельный.
Я грозного бога хвалами почтила
И пять драгоценных даров получила:
Два дара для свёкра — держава и зренье;
Отцу моему — сто сынов; и даренье
Четвёртое — сто сыновей мне, смиренной;
Сатьявана жизнь — пятый дар несравненный!
Четыреста лет проживём без тревоги:
Недаром обет выполняла я строгий.
Правдиво поведала вам, без пристрастья,
Как счастьем окончились наши несчастья”.
Сказали подвижники: “В море страданий
Тонул царский род, погибая в тумане.
Жена, чьи поступки и помыслы святы,
— Семью властелина от смерти спасла ты!”
Воздав наилучшей из женщин хваленье,
Жрецы удалились в своё поселенье.
Вновь сели при первом дыханье прохлады
И утренние совершили обряды.
Внезапно старейшины-шалвы, все вместе,
Пришли, принесли долгожданные вести:
“Придворный убил похитителя власти,
И войско бежало, распавшись на части.
Народ в единенье Дьюматсену славит:
“Незрячий иль зрячий — пусть нами он правит!” —
О царь, с этим прибыли мы из столицы,
Собрав твоё войско и взяв колесницы.
Услышь славословья народа родного,
Воссядь на престоле наследственном снова!”
Упали, на облик взглянув величавый:
Вновь зренье обрёл повелитель державы,
Как будто он снова и силен и молод!
Почтил он жрецов и отправился в город
В большой, запряжённой людьми, колеснице,
Где место нашлось и снохе и царице.
Вновь стал он царём, а наследником трона
— Сатьяван, — и страж, и опора закона.
Величье его Савитри озарила,
Когда ему сто сыновей подарила,
И сто сыновей произвёл Ашвапати
— Властителей царств и водителей рати.
Отца, и супруга, и свёкра с свекровью
Спасла Савитри всепобедной любовью.
