Она обхватила мою голову руками и шепчет, торопливо, захлёбываясь словами, будто боится не успеть сказать всё, что хочет:
- Останься со мной. Мы будем жить здесь вдвоём, будем согревать друг друга холодными ночами, когда непогода будет рваться в наше жилище, чтобы сковать холодом наши тела и направить наши души в долгий и тяжелый путь, и может нас что-то разделит по дороге и унесет в разные края, но так ведь не должно случиться, ведь мы так любим друг друга, да? Мы же останемся вместе, и будем так крепко-крепко держаться за руки, что ничто их не разорвет, и не будет страшно нисколечко, ведь так ведь, верно? Ты не уйдёшь опять, обещая вернуться утром, а на самом деле исчезнув на годы, которые я не смогу сосчитать, сбившись после первых лет, я же не умею правильно их записывать и считать… У меня такое чувство, что как только ты выйдешь за порог, всё это исчезнет, и я засну навечно, исчезнув тоже. Это жуткий страх, хуже того, что приходит, когда медведь несется на тебя, ломая деревья и всё, что попадётся на пути, или когда гремит гром от того, что Хозяин объезжает на своей колеснице весеннее небо, чтобы зажечь новые звёзды, когда земля трясётся и лопается, рождая новые ущелья и овраги… Скажи мне, обещай, что когда я проснусь, ты будешь рядом, даже не обязательно, чтобы возле меня и смотреть в глаза, ну хотя бы будь не так далеко, возле шатра, чисть оружие или разжигай костёр для утренней трапезы, чтобы я сразу услышала тебя и поняла, что ты не ушёл, обещай мне, пожалуйста!
Когда ты ушёл в тот раз, я умерла, по-настоящему умерла, как умирает рыба без воды, как умирает зелень без солнечного света – всё застыло и стало холодно-холодно, а потом я чувствовала, как всё вокруг, и я, превратилось в пыль. Я хотела помолиться, но губы мои стали прахом, мои слова стали шелестом осыпающегося пепла.
Но ты снова пришёл, и всё, что тогда случилось, кажется мне страшным сном, который закончился, и скоро забудется навсегда. Я знаю, что ты не можешь обещать, у тебя в глазах ответ, что всё не зависит от тебя, но попробуй взять меня с собой туда, куда ты уходишь, где ты живёшь? Что нужно сделать для этого? Держаться за руки, целовать в губы? Забери меня, мне тут очень страшно без тебя. Я буду себя хорошо вести, я буду готовить еду и содержать в чистоте наше жилище, в свете костра я буду тебе танцевать самые красивые танцы, какие ты себе можешь представить, я рожу тебе столько детей, сколько ты захочешь иметь. Я буду рассказывать им истории о нас с тобой, и девочки вырастут самыми лучшими невестами и хозяйками, а мальчики – самыми лучшими охотниками в твоих краях. Поцелуй меня скорее, мне так страшно, пожалуйста, держи меня за руки, держи, держи…
Будильник жесток, это утренний шок. Надо вставать, одеваться, идти на работу. Я встаю, одеваюсь, захожу на кухню, ставлю чай. Что-то мне снилось, что-то такое… Эротический сон? Нет, это что-то, что-то… Взгляд на часы, я отпиваю горячий чай, ем печенье… Я сегодня должен сделать кучу дел, я должен, я должен… Я забыл что-то важное, что-то очень важное настолько, что дела, что дела, а что за дела это у меня?
Выхожу на улицу, жизнь торопится, течет вокруг меня, всё вокруг такое живое. Но меня это не радует, уже давно не радует. Я не люблю свои дела, я не люблю свою жизнь, и я никого в этой жизни по-настоящему не люблю.

Степь. Даже не степь, а полупустыня. Жарко. Очень жарко днём и удивительно холодно ночью. Ночь. Звёзды такие огромные и такие яркие, живые. Чужое небо, но какое красивое. Завтра это чистое небо исчертят трассы зажигательных пулемётных очередей, и воздух наполнится парами авиационного бензина и пороховой гарью.

Утро. Наши «чайки» выстроились как перед парадом. Вроде бы окраска самолётов защитная, в цвет почвы, но как блестит лакировка на солнце.. Приходит в голову мысль, какая прекрасная мишень для бомбардировщиков наш аэродром. Может быть, командованию виднее, да и ближе к переднему краю находится аэродром перехвата с дежурными истребителями, где пилоты сидят в кабинах и готовы к взлёту в любую минуту. Но приходит в голову мысль, что если бы я планировал налёт, можно было бы обойти аэродром перехвата с юга, с запада, обойти на большой высоте, а потом на бреющем полёте разбомбить всё к чертям.
К чертям упадничество – японцы даже не подозревают пока, что тут за сутки мог появиться аэродром с десятками истребителей, готовых к вылету. Самолётов-разведчиков противника не показывалось, да и конная контрразведка доблестного товарища Чойбалсана не дремлет. Время от времени на одном из холмов появляется пара всадников, и через минуту исчезает, чтобы опять внезапно вынырнуть в другом месте.
Техники колдуют у наших самолётов. Они подвешивают реактивные снаряды под крылья «чаек». На каждой «чайке» по 4 снаряда РС – новое экспериментальное оружие. Один такой снаряд теоретически способен вывести из строя прямым попаданием любой танк, не говоря уже о небронированном самолёте. Моя эскадрилья имеет специальное задание испытать РС в воздушных боях.

Кабина «чайки». Ещё утро, но уже так жарко. Если больше чем на три секунды положить руку на борт самолёта, можно серьёзно обжечься. Одежда начинает липнуть к телу, хочется ветерка.. Наконец взмывает ввысь сигнальная ракета, истребители один за другим взлетают. Там, на востоке уже видны разрывы снарядов, первая волна самолётов уже ведёт воздушные бои. Пробежка. Самолёт, подрагивая на неровностях почвы, набирает скорость и отрывается от земли. За мной один за другим взлетают остальные пилоты. Двенадцать самолётов, четыре звена по три машины. В воздухе перестраиваемся, разбиваемся по парам. Нарушение устава, конечно, но так мне спокойнее, больше места для манёвра каждой пары, и так на самом деле правильнее.
Подлетаем к месту боя. Картина жутковатая, масса самолётов, всё небо в дыму, на земле и в небе горящие самолёты, непонятно, где свои, где японцы. Пока всё идёт как запланировано, но что будет через несколько минут? Не подведёт ли кто? Покачиваю крыльями и начинаю набор высоты. Остальные повторяют манёвр, отработанный заранее. Подлетаем ближе. Мы находимся выше основной свалки, прекрасное преимущество в высоте, но перед тем, как дать команду на атаку противника, находящегося внизу, замечаю группу серебристых самолётов, идущую нам прямо в лоб. Это И-97, последнее творение японской авиационной промышленности. Стройные серебристые машины с неубирающимися шасси. Судя по слухам, японцы не сворачивают при лобовых атаках. Вот и эти идут прямо в лоб, пулемёты строчат ещё издали – начали пристреливаться. Качнув крыльями, с расстояния в 300 метров выпускаю в гущу самолётов врага залп из всех четырёх реактивных снарядов. Моему примеру следуют остальные и тоже стреляют залпами снарядов. Всё перед нами заволакивается огнём и дымом, и уже непонятно, чей снаряд попал в цель, а чей нет. Замечаю в стороне прямое попадание реактивного снаряда в японский истребитель. Возникло просто огненное облако, из которого разлетелись мелкие ошмётки и посыпалась какая-то труха..
Пролетаем сквозь дым и я оглядываю наши ряды – все на месте, никто не сбит. Замечаю несколько столбов чёрного дыма чуть позади нас и удирающих в сторону уцелевших японцев. Вот так и надо их бить, вот так они и будут сворачивать.
После вылета в донесении будет написано, что РС зарекомендовали себя замечательно. Необходимо все имеющиеся боевые самолёты оборудовать для подвески РС.
Бой закончен. На земле десятки столбов дыма. Горят сбитые самолёты – наши и японские. Между ними уже мечутся монгольские конники – подбирают наших и берут в плен уцелевших японских парашютистов.

Вот и наш аэродром. Один за другим мои заходят на посадку. Я тоже начал снижение, и вдруг, поддавшись порыву, резко даю полный газ, взмываю ввысь, работая рулями и педалями, делаю восходящую бочку, потом петлю, вторую, третью, иммельман и всё, что положено в особо торжественных случаях. Я счастлив.

Любовь - особое состояние души, сознания человека (животного, или даже неорганического существа - такие тоже бывают)), характеризующееся сконцентрированностью на определённом объекте, настроенности на его существовании, любой его активности. При этом, как при любом другом изменённом состоянии сознания (ИСС), одни чувства существа обостряются, другие притупляются, также пересматривается система ценностей. Для каждого объекта это состояние уникально, хотя и близко напоминаниет состояние сознания при любви к другому объекту.
При определённом навыке и обладании достаточным запасом энергии, существо может вводить и выводить себя из состояния любви (равно как и любого другого состояния сознания, доступного на данном уровне энергетического развития) усилием воли (разума/души/сознания).
Если обобщить и привести ближе к определению любви, можно сказать, что если любовь к женщине - изменённое состояние сознания (ИСС), при котором радикально обостряются одни чувства, и притупляются другие, то сильнее любви к женщине может быть любое другое ИСС, при котором эти же чувства обостряются или притупляются сильнее и радикальнее. Я думаю, в качестве примера таких чувств можно назвать страх и ненависть, потому что они основаны на более сильных инстинктах, нежели инстинкт стремления к продолжению рода.
Поэтому очень часто зависимость от наркотиков побеждает любовь, а не наоборот. Хотя бывают и исключения, чудесные, прекрасные, но исключения. Сила и глубина любви у всех бывает разная, но в основном эти границы можно определить. Но и тут бывают исключения - мы читаем об этом в книгах, смотрим замечательные фильмы..
Жаль, что у многих людей, испытывающих по-настоящему глубокие чувства, притуплена способность объяснить, обобщить, систематизировать всё это.
Хотя нет, не жаль. Некоторые вещи должны оставаться волшебной тайной.

В N встретил много знакомых, было так радостно видеть снова родных "испанцев". Разговоры ходили о том, что обстрелянных пилотов направят в Монголию, на помощь монгольскому народу в борьбе с японскими оккупантами. Там уже воевали наши лётчики, но дела у них, по слухам, шли неважно. Нам предстоит изменить соотношение весов. Здесь, в N, в учебном классе и на военном аэродроме познакомились с новыми модификациями истребителей: пушечным вариантом И-16 с более мощным мотором, двумя 20-мм пушками и усиленной бронеспинкой, и новым творением Поликарпова, "чайкой". Не понравилась нам "чайка", многим. Посмотрим, как будет в реальных боевых условиях. Через три дня поезд мчал нас на восток, в Забайкалье.

"Чайка", И-153

Я опять так и не повидался с Ней, будто что-то специально мешает. Несколько часов я просто гулял по улицам, наслаждаясь всем, что видел: толпами нарядно одетых людей, шумом, гамом этого многолюдья, жарким солнечным днём, почти час просидел на уютной скамейке, смотря на воды Москвы-реки. Приятно удивило, что девушки не пугаются моих шрамов, наоборот смотрят с таким интересом, что иногда становилось немного неловко. Красивая, отлично подогнанная синяя лётная форма, боевой орден..  Две девушки после того, как спросили у меня, который час, завязали разговор, поболтали, посмеялись. Хорошие, простые симпатичные студентки, оказалось, что мы с ними почти земляки, они тоже приезжие. Девушки звали в кино, но я отказался, потому что действительно не мог, свободное время подходило к концу, через пару часов мне нужно было быть в N.

Принесли срочный пакет. Надо собираться в дорогу, упаковать чемодан, не забыть доделать массу мелких дел, привести в порядок записки, которые веду ещё со времён обучения в лётной школе. Я стараюсь анализировать и записывать в тетради то, что замечаю при полётах, особенности пилотирования при вылётах - боевых и учебных, разведывательных. Уставы наши лётные так устарели, что часто мешают нормальному выполнению заданий. Даже порядки построения уже не соответствуют современным требованиям. Истребительные звенья состоят из трёх самолётов, что по-моему неправильно. Звено должно быть парой, два истребителя - ведущий и ведомый, а не два ведомых, как того требует устав. Три самолёта более скованы в воздухе, ограничивается возможность манёвра, увеличивается опасность столкновения. Практика боёв в Испании наглядно показала неэффективность тройки, вспомнить хотя бы наш бой с мессерами, когда погибли Эрнесто и Сергей. И самолёты нужны новые, более скоростные и высотные, чем И-16. Как бесят статьи и передачи по радио, новости о рекордах высоты и скорости, рекордах на дальность. Они будто специально притупляют нашу бдительность, будто всё нормально, мы впереди и выше всех. А небо Мадрида? Мы ниже и медленнее, у нас хуже вооружение, это факт. Как, кому это сказать? Обвинят в непатриотизме, пораженчестве и антисоветской агитации. На истребителе нужны пушки! Пушечный снаряд прошивает бронеспинку и самолёт почти насквозь, одного снаряда достаточно для того, что сделает 30 точных попаданий из пулемёта ШКАС. Надо поговорить с товарищами, особенно с "испанцами", может быть стоит написать письмо Поликарпову? Хотя наверняка я не один такой умный, может уже есть всё в проекте, и новые самолёты, и авиационные пушки.. Но поговорить надо.

Новое назначение, знакомые чувства, почти такие же как перед отправкой в Испанию, но уже не такие острые. Может отправят в Китай? Скорее всего туда. Хочется скорее снова в бой. Опять будет медкомиссия, но это не пугает. Надеюсь в Москве повидаться с Ней, какая она будет, интересно, наша встреча?

Раннее утро, чистое небо, лёгкий ветерок, осень, листопад.. Здесь всё так как прежде, и я рад этому. Рад, что здания целы, на стенах нет следов от пуль и снарядов, равномерно течёт мирная жизнь провинциального городка. Старый ржавый буксир тянет вверх по реке баржу. Я уже был дома, видел родных. Увидев моё лицо, мама плакала. Шрамы ещё свежие, яркие, заметные. Да, побелеют они только через год-полтора. Всё нормально, живём дальше. Вот только Её в городе нет, она теперь в Москве, на учёбе. Ну и слава богу, я боялся встречи. Но ещё больше я боюсь встречи с матерью Сергея.

Я иду в аэроклуб, там знакомые инструктора, хорошие ребята. У меня есть много, что рассказать им, многое, чему обучают по уставу, давно устарело. Я иду среди каштанов, которые мы собирали в детстве, под ногами шелестит опавшая листва. Сизый голубь, радостно пикируя, наверное мечтал загадить мне новую гимнастёрку, но я вовремя отскочил, погрозив ему кулаком: ах ты, юнкерс недобитый! Родные края, пусть ни одна бомба никогда не упадёт на эти крыши, пусть ни один танк не проедет по этим улицам.

Сейчас я думаю, что самое красивое, что есть в природе это море. После утреннего неба, конечно. Но оно, в отличие от неба живое, кажется у него есть свой характер, свои мысли, эмоции. Я на военном корабле, воздушным путём из Испании уже не выбраться. Мадрид сдали. Несколько республиканских танков, пытавшихся создать видимость активной обороны, сожжены, фашисты вошли в город почти без боя и расстреливали всех подряд, особенно зверствовали в рабочих кварталах. Стреляли рабочих, их жён, детей, стариков.

С нами есть испанцы, которым нет смысла оставаться на родине при франкистском режиме. Офицеры-лётчики. Надо было видеть, как они долго смотрели на родной берег, когда корабль удалялся от него всё дальше. На душе у всех очень тяжело, но дело поправимое - в кают компании есть несколько ящиков галисийского, каталонского и всякого разного. Пойдёмте, выпьем, ребята. Лётчики сегодня отдыхают и расслабляются. 

К полётам допущен! Но есть приказ возвращаться на родину. Сегодня вечером надо прибыть в порт и отплывать. А сейчас - утро. Я на наблюдательном пункте на крыше гостиницы. Смотрю, стараясь запечатлеть в памяти ставшие родными улицы, площадь Plaza Puerta del Sol, "Ворота Солнца"..

Приснится же такое.. Опять был кошмар. Смотрю в зеркало: следы ожогов конечно ещё долго не пройдут, шрамы останутся, но это ещё моё лицо! Глаза целы, всё на месте.. Вот только с позвонками проблема, хотя вроде ничего не болит. Врач сказал, что нужна регулярная гимнастика, чтобы позвоночник не потерял гибкости, сегодня осторожно начну упражнения. Странно, я так ясно видел и чувствовал, что у меня сгорело пол-лица.. Будто бы кто-то прокрутил время назад и чуть-чуть всё подправил. Лучше бы приснились проблемы с позвоночником, а от состояния лица полёты не пострадают. До окончания "командировки" ещё почти три месяца, летать бы и летать, но скорее всего отправят назад, домой. Ещё и списать могут насовсем. Можно достать конечно ящик галисийского и попробовать этим убедить военврача, но как он отреагирует?

Я хочу летать. Я хочу ЛЕТАТЬ! Я ХОЧУ летать!!! Небо близко, оно зовёт меня к себе, оно манит, я протягиваю руки в окно и не могу его достать. Я хочу лететь вверх, чувствовать рёв мотора и вибрацию крыльев, рассекающих воздух, ветер в лицо, влагу густого облака, видеть землю с высоты тысяч метров. Хочу жаркого воздушного боя один на один, один против пяти, против любого количества. Лучше умереть в бою, сгореть в воздухе, испустить последний вздох, получив пулемётную очередь в грудь или пушечный снаряд в голову, разлететься сотней обломков и ошмётков плоти, упав камнем вниз с высоты, чем сидеть сложа руки на земле, видеть в зеркале этот кошмар.

Это не моё лицо… Не моё! Сегодня сняли бинты и я впервые после нескольких недель увидел себя в зеркале. Я не верю тому, что вижу, отказываюсь верить. Хочется разодрать ногтями эту страшную маску и увидеть под ней прежнего себя, симпатичного брюнета с весёлыми карими глазами, прямым носом, ямочками на щеках и большими губами.. Веки на правом глазу изуродованы, без ресниц, глаз постоянно слезится, рот до конца не закрывается из-за полусгоревших губ и криво зашитой правой щеки, сплошные ямы и рытвины по всему лицу. Полголовы лишено волос из-за загоревшегося на мне шлема. Я никогда не смогу показаться Ей таким, ни за что.

Рентген показал, что в двух позвонках трещины. Мне больше нельзя летать, нельзя прыгать с парашютом..

...Я удерживаю долину в своих мыслях очень долго, я рисую её в своём воображении, словно художник, неторопливо добавляя новые мазки, используя всё новые краски. И всё нарисованное мгновенно оживает и живёт дальше уже своей, не зависящей от меня жизнью. Мазок, и из под кисти вылетает счастливая, свободная ласточка. Она взмывает в небо, смахнув крылами несколько лепестков с цветущей вишни, и исчезает где-то в солнечном свете, когда мой взгляд встречается с лучами солнца. Я зажмуриваюсь, моим глазам хорошо и тепло.

Солнце здесь яркое, но его лучи просто ласково греют, они мягко касаются моей кожи, они разлетаются тысячами озорных зайчиков, отражаясь от поверхности журчащего у моих ног серебряного ручья.

Зелёные холмы покрыты полевыми цветами, еле слышно гудение трудолюбивых пчёл и слегка неуклюжих шмелей. Разноцветные бабочки порхают над нашими головами, кружась в своём замысловатом, только им понятном любовном танце. Время любви пришло.
Розовые лепестки цветущих вишен повсюду - на ветках, на земле, ими покрыты холмы, они плывут в серебряных ручьях и маленькие рыбки в отливающей золотом чешуе хватают их своими губами.
Долина серебряных ручьёв.
Долина цветущих вишен.
Долина покрытых цветами холмов.
Долина любви и вечного счастья, безмятежного покоя.
Здесь время остановилось навсегда, солнце всегда светит ярко.
Здесь нет страхов и волнений, нет войн и крови, нет подлости и предательства, коварных и завистливых людей.
Здесь каждая росинка на траве, каждая бабочка и пчела, каждый вишнёвый лепесток и травинка, каждая маленькая рыбка и капелька в серебряном ручье излучают любовь. И я люблю всё это, я излучаю любовь, как всё здесь, потому что я тоже часть этого, я во всём, что здесь есть и всё, что здесь есть это тоже я, потому что я создал это место. Я ничего не боюсь, я ни о чём не жалею, меня ничто не держит и никто нигде не ждёт. Я это моя любовь. Любовь к тебе. Это место было создано любовью к тебе и специально для нас. Это было мечтой, сном, пока не было высказано, а теперь это есть, это существует в только мне одному известном уголке Вселенной.

Я один знаю дорогу сюда, у меня есть ключ от заветной двери.
Я не могу быть здесь в одиночестве, я хочу показать и подарить всё это тебе.
Ты улыбаешься, ты не веришь, что это возможно. Это не сон, это реальность, и это один из кусочков вечности. Если ты захочешь, это станет нашим с тобой кусочком, нашим миром, где будем жить только ты и я.
Я только хочу, чтобы ты поверила мне, когда я приду, я возьму тебя за руку, и мы пойдём по этой тропе навстречу нашему счастью, в нашу Долину Серебряных Ручьёв...

Сигнал тревоги, я запрыгиваю в кабину своего И-16, пристёгиваю ремни.. Взлететь не успеваю, прямо надо мной, обдав пылью и жаром пролетают два самолёта, прошивают пулемётами.. Горю, опять горю и кричу, но из горла вырываются только тихие хрипы, ремни не расстёгиваются, пальцы не слушаются, тело не моё..

 - Успокойтесь, всё хорошо, не двигайтесь, вам нужен покой.

Опять перевязка. Чувствую укол в руку.. Смутно вижу окно, а в нём небо, оно затягивает меня в себя и я лечу вверх, мне хорошо и спокойно.

Я мечтаю о тебе, тоскую о нас с тобой, которые где-то в параллельном мире, более совершенном, где законы физики и другие законы действуют совсем по другому. Мы идём по дороге, держась за руки, далеко впереди садится солнце, и уже виднеется шпиль старой гостиницы, где мы решили заночевать, чтобы утром продолжить путь. В спину дует прохладный ветерок, идти вместе очень приятно, особенно радостно становится, когда думаешь о цели пути: мы идём к морю, к огромному океану, который ждёт нас и волнуется в предвкушении встречи, возле причала стоит корабль, который ждёт нас. Все остальные уже на борту, ждут только нас, они будут ждать сколько угодно, потому что время здесь течёт совсем не так как в нашем мире. Здесь прощаются навсегда, встречаются через минуту со слезами от радости встречи, будто разлука длилась половину вечности. И нет разницы, между минутой или столетием, время движется то вперёд, то назад, иногда останавливается. Главное, что мы вместе, и нам приятно идти по дороге, держась за руки. Надо успеть до захода солнца, и мы успеем, мы спешим, но не торопимся, потому что знаем, что вечером я буду целовать твои плечи у камина, а за окном будет шелестеть листва, баюкая засыпающих птиц, скрадывая шорохи крадущихся ночных хищников. Ночь продлится ровно столько, сколько мы захотим, ты заснёшь, прижавшись ко мне, а я буду долго лежать и слушать твоё дыхание, пытаясь представить себе, что тебе снится.

Я проваливаюсь в жерло вулкана и падаю в бурлящую лаву, разметав сотни огненных брызг, нечем дышать, я растворяюсь в ней, но отдельные участки тела чувствуют боль, они горят и ноют, в некоторых боль нестерпима, но я чувствую, что дышать стало легче. Пытаюсь пошевелиться
- Не двигайтесь, потерпите
- Он очнулся
Я действительно очнулся. Это госпиталь. Мне делают перевязку, но я ничего не вижу. Ослеп? Проваливаюсь в новый сон...

Я чувствую боль во всём теле, оно горит, я ползу по раскалённому песку, медленно поджариваясь на нём, как на безбрежной белой сковороде.. солнце жарит спину, тысячи горящих игл впиваются в кожу головы, пронзая череп до самого мозга и каждый укол - душераздирающий крик в моей голове

В колонках играет - эта песня

Коридоры пусты, но тени в окне
Напомнят мне зов темноты
Я один, и я знаю, сегодня ко мне
Можешь придти только ты
Я слышу на лестнице стук шагов
Сознанье летит в никуда
Голые стены, трещины снов
Осколки разбитого льда

А за окнами ночь
И по крышам стучит дождь
И я снова прошу тебя остаться со мной
Останься со мной
Останься со мной..
Я согрею твоё тело своею душой

Тени исчезли, исчезло окно
Я не вижу своих простыней
Я не чувствую рук, я не чувствую ног
Становится всё холодней
В каждой минуте застыли века
Ты близка, но тебя не достать
Последняя ночь.. я надеюсь что ты
Не будешь её вспоминать



Текст защищён законом об авторских правах

В колонках играет - "мир вашему дому"
Настроение сейчас - без чувств

Истошно завыли сирены, предупреждая о начинающемся налёте. Я вскочил, быстро оделся, натянул сапоги, и, на бегу застёгивая гимнастёрку, выбежал из помещения. Пашка отрапортовал, что мой «ишачок», мой родной «моска», как их любовно называли испанцы, готов к вылету – т.е. заправлен горючим и при полном боекомплекте. Пашка – испанец, его имя – Пабло, но мы все называем его Пашкой, и ему это нравится. Золотой он парень, хоть и ухлёстывает за нашей связисткой Лидой. Добиться её симпатии мечтает правда не только он, а все, кто её видел, но в последнее время она более благосклонна именно к нему.
Я выруливаю на взлётную и взлетаю, пристраиваясь к командиру эскадрильи. В нашей эскадрильи осталось семь самолётов после ожесточённых воздушных боёв последних дней. Набираем высоту, я оглядываю небо, в поисках самолётов противника. Вот они – они идут на высоте 3000 метров, четыре бомбардировщика. Я подаю сигнал командиру, идём на перехват «юнкерсов». Заметив нас, они идут на снижение и забирают влево. Сверху показываются истребители, по виду – итальянские «фиаты» CR32. Для моего И-16 они не особенно страшны, главное не подставиться и поскорее сбить хотя бы один. Скоро подлетят наши И-15 и И-16 с соседнего аэродрома, надо протянуть время минут 5, не больше, но в воздухе дело решают секунды, а то и доли секунды.
Я бросаюсь наперерез «фиатам», чтобы отвлечь их внимание от командира, основная цель которого – ведущий бомбардировщик. Сейчас я закружу им карусель. Пара «фиатов» идут на меня в лобовую, сверху готовится к атаке ещё одна пара. Первая пара не принимает лобового столкновения и отворачивает на расстоянии около двухсот метров. Я не промахиваюсь и всаживаю длинную очередь в фюзеляж и крыло ближнего «фиата», он загорается и, завалившись на левое крыло, пошёл к земле. Седьмая победа!!! Я вхожу в крутое пикирование, чтобы уйти от атаки второй пары, и одновременно смотрю, как обстоят дела у командира. Вижу три уходящих в обратную сторону «юнкерса» и слегка дымящий самолёт командира – он снижается и выходит из боя – видимо подбит ответным огнём стрелка с «юнкерса».
Я снижаюсь за ним, у «фиатов» нет никаких шансов догнать нас, а на них уже летят четыре подоспевших И-16. Случайно замечаю, как с востока показывается пара «мессершмиттов» и устремляется на командира. Я навязываю им бой, пролетев между ними и командиром, увлекаю их за собой, но теперь у меня на хвосте сидят два охотника, которые быстрее и лучше вооружены. Я выжимаю из «ишачка» всё, на что он способен, бросаю самолёт влево и вправо, выписываю немыслимые виражи в утреннем небе, лишь бы не попасть в прицел. Мимо проносятся огненные трассы и я инстинктивно вжимаю голову в плечи. Чувствую, что уже на прицеле и делаю «бочку», одновременно резко снижая скорость. Один «мессер» проносится мимо и попадает сам в мой прицел. За доли секунды реагирую и точная очередь зажигает его. Кричу сам себе: «Восьмой!!!» и оглядываюсь в поисках второго. Самолёт сильно встряхнуло, я прижимаюсь к земле и стараюсь уйти на предельно низкой высоте, но «мессер» догоняет меня и снова прошивает очередями. От самолёта летят щепки и куски обшивки, я горю, горит мотор, горит растекающееся по самолёту масло, весь самолёт охвачен пламенем. Я ничего не вижу и не слышу, я рву привязные ремни горящими руками и выбрасываюсь из самолёта, дёргаю за кольцо.
Лечу, живой, хоть и всё тело – сплошная боль. Я срываю с себя очки с диким криком – они снялись с кусками кожи.. Смотрю вокруг – земля быстро приближается, «мессера» уже не видно, только несколько столбов чёрного дыма поднимается вверх – это горят сбитые самолёты, там горит и мой безвозвратно потерянный «ишачок»…
Падаю на землю и теряю сознание, ветер треплет парашют и меня тащит куда-то, прихожу в себя, я ничего не чувствую и смотрю на всё как бы со стороны, но моментами картина исчезает и видна лишь огненно-красная пелена...

В колонках играет - "Утомлённое солнце..."

Наступила ночь, надо спать, но я не могу. Я просто лежу на койке, а перед глазами лицо Сергея, он улыбается... Я вспоминаю, как мы, познакомившись на одном из занятий в аэроклубе, впоследствии стали друзьями, закончили вместе военную школу лётчиков, поступили в одну лётную часть. Я помню его мать, какая она хорошая и добрая женщина, безумно любящая своего единственного сына.. Что я ей скажу, когда вернусь домой? Никто из нас не сказал, что мы записались добровольцами, чтобы выполнить свой интернациональный долг, помочь народу Испании. Может я не вернусь и тогда мне не придётся увидеть её глаза… Но у меня тоже есть мать. Она тоже любит своего сына. И ещё меня ждёт Она, и когда я вернусь, я приведу её в свой дом и, с благословения мамы мы станем мужем и женой… Мы будем ходить по городу, держась за руки, и Она наверное будет безумно рада и горда идти под руку с молодым офицером-лётчиком с орденом Красной звезды на груди… Будет здорово смотреть на закат на берегу реки, считая проплывающие мимо баржи и буксиры…