Товарищ У (genosse_u) wrote,
@ 2008-02-20 18:29:00
Previous Entry Add to memories! Tell a Friend! Next Entry
Солнечный зайчик стеклянного глаза

Не хочется некрологов; Егор Летов и некрологи как-то плохо сочетаются. Однако, несмотря на то, что «покойник этого ужасно не любил», как писал в своей предсмертной записке другой великий поэт, некрологи в такой ситуации неизбежны. И в общем, какими бы безвкусными, чудовищными, пошлыми и истошными они ни были, в этом нет ничего плохого: если хотя бы один способный оценить впервые услышит в результате всей этой нынешней гражданской панихиды имя Егор Летов, если откроет для себя большой и чудесный мир Егора Летова — значит, наплевать на всю безвкусицу и чудовищность слезных воплей мира, при жизни Летова отторгавшего поэта, а теперь бьющего ему прощальные поклоны.

Я все-таки некролога Летову не пишу. Я помещаю здесь главу из своей книги, непанихидную, посвященную ему, когда он здравствовал, довольно критичную, даже слишком, понимаю я теперь — что имеем, не храним, потерявши, плачем! Но в этой главе о Летове пишется в настоящем времени. В настоящем времени о нем можно писать и сейчас — этот факт, пожалуй, лучше всех других свидетельствует о его масштабе и его ранге.

Сумерки — трещина между мирами.
Карлос Кастанеда
Когда-то властители дум Российской Империи умели поддаваться тлетворному влиянию Запада с большим достоинством и талантом. Империи наследовал Советский Союз; он явился уже гораздо более прогрессивным и симпатичным государством, но беда Страны Советов, особенно в последние годы, заключалась в том, что властители дум советских людей представляли собой нечто до такой степени ничтожное и вторичное, что государство, находящееся под их идейным влиянием, было обречено. Молодежные течения в последние годы Совдепа курировал, официально, комсомол, и неофициально, так сказать, непризнанным комиссаром от мелкобуржуазного разложения, — так называемый «советский рок». С роком, как специфической культурой беззаботных волосатых бунтарей Америки и Европы, он имел совсем мало общего — гораздо меньше, чем с упомянутым уже комсомолом, откуда и вышли, собственно, официальные советские рок-бунтари; общими были разве что сколь безыскусно, столь и бесстыдно слизанные у западных старших братьев мелодии и тексты, оставляющие после себя в своем, если так можно выразиться, новом прочтении ощущение злой пародии.

Тихие троечники, вообразившие себя мессиями, когда им позволили немного пошуметь, с непомерными пафосом и претензией изрекающие всевозможные полуграмотные банальности, смотрелись (и подавно сейчас смотрятся) удивительно жалко. «Что нам ветер да на это ответит несущийся мимо да сломавший крыло и упав между нами так недолго любимых разбил он объятья как простое стекло». Бр-р-р, какое убожество. А ведь то были претенденты на замещение должностей Лермонтова и Блока. И заместили, скажем в скобках, как есть заместили в самой читающей стране! Самые читающие люди воспринимали всю эту ахинею всерьез, лопаясь от праведного пафоса и смахивая набежавшую слезу. Ибо нет ничего проще и победоноснее деградации.

Однако в каждом правиле случаются исключения. И советский рок дал миру две блестящих команды — «ДК» Сергея Жарикова и «Гражданскую Оборону» Егора Летова.

О группе «ДК» стоило бы написать отдельно. Это до отвращения неблагородное, мерзостное, пакостное и циничное глумление над окружающей действительностью, выполненное весьма талантливо и виртуозно. Апофеоз творчества группы «ДК» — альбом «Геенно-огненное», где вся реальность восьмидесятых буквально вывернута кишками наружу. В играх с реальностью, в ее методичном и жестоком потрошении, измазывании реальности в ейных же экскрементах Жарикова не превзошел никто. Рассказывают, что небезызвестный российский политшоумен Жириновский имел в качестве своего первого имиджмейкера именно лидера группы ДК. Егор Летов — совсем другой. Егор Летов всегда серьезен и обижен. Если одним словом попытаться определить его сущность, можно сказать: Егор Летов — ребенок. Тотальный и трогательный. Тот самый ребенок, который вошел бы в Царство Божие. О нет, я не имею в виду упитанного и усталого, курьезно самодовольного человека, изрекающего сегодня задыхающимся голосом сомнительные истины в кругу фанатичных поклонников. Миссия Егора Летова уже выполнена; в наши дни он может более или менее (как правило, увы, менее) успешно заниматься самоповторениями, подражая себе, каким он был хотя бы десять лет назад.

Нет, я говорю о Егоре Летове, каким он войдет в историю, о Егоре Летове, как поэтическом архетипе, как образе, созданном его собственными песнями лучшего периода его творчества.

В общем же, о нем совсем не обязательно писать. Чем меньше слышишь глупостей, изреченных им и о нем, тем более незамутненным является восприятие его творчества. Летова нужно слушать (позднего Летова поменьше). Это большой поэт и музыкант. Почему, спросите вы, мы в таком случае не видим его по TV и не слышим его песен из ларьков с требухой? Да именно поэтому.

Летов, с его ревом, грохотом и матами, с самого начала своей музыкальной, если можно так выразиться, карьеры, если не представлял угрозы Системе, то был эстетически неприятен ей, неприятен среднему обывателю. То была матерня не в духе какой-нибудь группы «Ленинград», которую, несмотря ни на что, всегда готовы крутить крупные радиостанции, но отчаянный рык загнанного волка. В двадцать первый век, век, отвергающий всякий пафос, Летов шагнул упирая именно на пафос, пусть негативный и нигилистический. И оказалось, что такой пафос все еще не маргинален, он все еще будит массу, он все еще созвучен ей и востребован ею — в первую голову востребован массой молодежной, самой свежей, чистой и неиспорченной.

Да — Егор Летов нашел своего слушателя, прорвал блокаду в свое время, хотя личности такого склада, как он, всегда обречены на замалчивание. Они слишком опасны и, вместе с тем, слишком беззащитны. То, что Летов все же проскочил — счастливая комбинация удачных коллизий причудливой и безобразной эпохи смуты и сумерек — и исключительной мощи его таланта. Талант, знаете ли, не картошка.

Удивительный факт — в эпоху безоговорочного господства масс-медиа Егор Летов, абсолютно ими бойкотируемый, владеет умами и сердцами огромной части молодежи. Причем на концерты его «Гражданской Обороны» идут граждане совершенно малолетние, абсолютные, так сказать, молокососы, не знакомые с реалиями тех времен, которым посвящено большинство его песен. Они понимают все; они слышат: «Мы — лед под ногами майора», и для них совершенно неважно, в какую форму одет майор в данное время. При этом, если раньше Летов, как факел, пламенел на сцене, мечась и рыча, сегодня он вял, безыскусен и безвкусен в своем действе у микрофона. Но это почти не разочаровывает услышавших его послание, записанное на пленку много лет назад.

Почти все песни и стихи Летова есть отчаянный бунт инфантильного сознания против жестокого мира взрослых, различные вариации гимна «крестового похода детей». Инфантильное, первозданное, архетипическое сознание против жестокого мира стеклопластика и металла… Такой бунт, разумеется, обречен на поражение, и потому трагичен. «Пластмассовый мир победил. Ликует картонный набат». Или, как поется в другой песне, «это знает мое поражение, это знает мое торжество». Песня посвящалась свободе, и ее послание, основной мэссидж, как принято говорить в эпоху офисов и петтингов, состоял в том, что истинной свободой является смерть и только она. Свобода, смерть, война и одиночество — основные понятия, которыми оперирует Летов. Любовь, замусоленная нечистыми бардовскими языками, вроде бы как и не присутствует в них, вроде бы как находится где-то там, на заднем плане, лишь время от времени появляясь стыдливо — и как раз ее стыдливость и отдаленность убеждает вас в том, что это вот и есть непосредственная, настоящая любовь самой высокой пробы, а не сомнительная поделка сентиментальных чудовищ — ибо истинная любовь всегда стыдлива и страшна… «Любовь или страх? — Страх!» — честно поет создатель гражданской обороны миру, в котором властвуют страх и тьма, и тоска обитателей этого мира по абсолютному чувству становится еще более острой.

Способней всех к нему, к этому чувству бывает лишь подросток, инфант, только-только оставивший нирвану детства и неизбежно погружающийся в нечистые воды взрослого мира. Погружение волнует его, оно его страшит — и все же он погружается; когда отчаяние достигает своего наибольшего накала, появляется Егор Летов, тоненький, толстоморденький, с длинными развевающимися патлами и сорванным голосом, появляется, чтобы констатировать и заклеймить постыдный момент перехода. «Рожденному мертвым — пришейте пуговицы вместо глаз!»

Егор Летов явный самоучка. Первые его музыкальные опыты подчеркнуто нефилософичны, он констатирует, но не рассуждает или постигает. Но лютые песни одинокого мальчика-панка, полные отчаянной детской обиды на злую и равнодушную окружающую действительность, постепенно переросли в нечто большее, в величественные метафизические панорамы запредельного. Агрессивное неприятие поганой и жалкой жизни неожиданно открыло трещину между мирами, чудесный и загадочный вход в астрал. Неприятие и отчуждение и явились теми духовными практиками Егора Летова, с помощью которых он постиг — не умозрительно, а интуитивно — вожделенное «движение вселенское сие», говоря словами самого талантливого из его соратников. Отрицая этот мир с такими силой, пафосом и сердечностью, нельзя было не увидеть выход из него.

«Моя секретная калитка в пустоте». Трещина между мирами открывается лишь в определенное эксклюзивное, сумеречное время. Инфантильный пророк нашел свою калитку, но не открыл ее. Что же, запертые калитки куда заманчивей открытых.