Сегодня Зая мне приснился. Дело было на улице. Он шёл с каким-то смутно мне знакомым колдырём, и попытался отвернуть голову, чтоб я его не признал.
Изменилась походка, и вся фигура стала тяжелее, ближе к земле. Ему было явно стыдно, что год водил всех за нос. И так и не объяснил, зачем убедил нас в своей смерти.
Я радовался этой встрече во сне, рад и сейчас.
Он там помнит нас, и намекает, чтоб тоже не забывали.
Завтра Борьке будет 48.

Ничего. Двое суток.

Что и требовалось доказать.

Масленица не приходил?

Милый Дедушка Мороз, после того, как ты забрал к себе Наташку и Борю, мне уже нечего тебе сказать.
А вот Наташе хочу сказать одно: люблю и скучаю. С днём рождения, мой друг!

А ведь как похож!

Однажды Боря мне объяснял отличие одной нашей общей знакомой от других людей: "Понимаешь, она не делает зла просто так".
И это было вернее некуда.
С той поры, когда я встречаю человека, не делающего зла бескорыстно, вспоминаю Бориса и улыбаюсь.
Эту картинку я искал несколько лет. А когда Боря умер, она сама нашлась.

Борькина запись в октябре 2004-го:

все женщины когда счастливы - походят на круглых дур, какими бы они не были умными до того.
все мужчины когда счастливы - похожи на идиотов с вечными улыбками гуинпленов...
И только дети, когда счастливы - просто смеются....

Тётя Зелень, лето возвратится!

Однажды в Рублёвском музее я увидел странную старинную икону. Образ достаточно распространенный - мученик Вонифатий, которому молятся для избавления от алкоголизма. Но каким-то образом вместо Вонифатия там был изображён Боря. Или его далёкий предок, поскольку иконе было не одно столетие.
Вот тогда-то я и понял, что жизнь не такая простая штука.

Боря, Боренька, Нефритовый Лис, добрейший и оптимистичнейший циник, душа лирушатника и человек-планета сегодня умер.
Он тяжело болел в последние месяцы, но поскольку он всю жизнь находил себе медицинские приключения, все надеялись и что и в этот раз обойдётся. Отчаянно больно, что не обошлось.
Для меня он был огромным куском жизни. Сюда, на лиру, затащил меня тоже он.
Я не видел его несколько лет, и всякий раз надеялся, что вот в ближайшее время-то уж точно. А оно всё откладывалось.
Много у меня друзей, но чтобы вот так, всем своим сердцем любить людей рядом с собой, такого таланта я почти не встречал. А у Бори он был. Мне кажется, именно поэтому - за искреннюю добрую любовь - ему в ответ раскрывались девичьи сердца. Как не полюбить в ответ на такое живое чувство; никак!
Про мертвецов не принято говорить плохое, и в этом случае, надо было бы постараться, чтобы разыскать это самое, о чём не говорить. Борька удивительно грел собой, даже когда напивался вдрызг, и чудил. И становился похожим на мокрого ангела, с взъерошенными крыльями. А теперь он взлетел.
Было время, когда я шутил, прощаясь с ним: увидимся в аду! А сегодня стало понятно, что в ад его не пустят, слишком доброе сердце. И придётся постараться, чтобы пробраться к Боре в рай. Ну, авось отмолит. Если не весь лирушатник, то хотя бы тех, кто его любил.

Поверить нельзя. И ещё менее - принять.
Самые убедительные свидетельства бессильны убедить меня, что Наташи нет. Семнадцать лет на лиру, ежедневный - чаще, чем чашка кофе - визит на её страницу, где умный внимательный трезвомыслящий единомышленник (и просто красавица) говорит внятно и толково. Я не фанат, но за эти годы раза три прочёл её дневник целиком. И дальше радовался свежим заметкам. А теперь что - одна ретроспектива? Врёшь, говорил Василий Иванович по таким случаям, - не возьмёшь!
По мне, так пусть уж лучше весь виртуальный лирушатник пропадает пропадом, чем одна живая Наташа.
Я не хотел ничего писать сегодня. В таких ситуациях слова опошляют огромность события. Но не удержался, слишком многое нас связывает. Эти недовязанные узелки, недоговоренные разговоры, непройденные километры по милому моему сердцу Киеву, всё это схлопнулось как бумажный пакет, раздавленный мусоровозом.
Мы живём в очень хрупкое время, ребята. Каждый день может перечеркнуть всё, что у нас есть. И сегодняшний тоже.
Будем ценить своих любимых, и любить их не только вчера, но и сейчас.
Спасибо, родная Наташечка, что рвёшь сейчас меня на лоскутки. Я тебя тоже люблю.

ИЗ ПУСТЫНИ С ЛЮБОВЬЮ

Памяти Константиноса Кавафиса

Старик пожевал губами,
Опёрся о стол распухшими костяшками пальцев,
Пошаркал в соседнюю комнату,
Принёс альбом в плюшевой вытертой обложке.
В толстых , наощупь как кожа персика, картонных страницах
Вырезаны полукружья-уголки, и там, где
Не подходило по размеру,
Ломкие фото просто приклеены поверху.
На обороте тех , которые ещё можно вынуть,
Химическим карандашом стояли подписи, даты,
Следы.
- Я разве не показывал?..
- Нет.
- Ну вот…
Это мы в Вифлееме,
Как раз перед отъездом.
Мать тут не видно – она укладывала вещи.
Она вообще
Не любила сниматься, говорила,
Плохо выходит на фото.
- А это?
- Да это осёл, этакий тупица,
Махнул хвостом! Весь кадр смазал!
Знаешь, как я был зол!
Это сейчас раз – и готово,
А тогда – сколько стоила плёнка,
А фиксаж, а проявитель! А какой глянцеватель
У меня был!..
Я уже хотел выкинуть это,
Но Мать сказала : ни в коем разе,
Сделай карточку, и пусть будет!..
Она ведь …такая.
- Да…
Такая.
А вот это?
- Это уже в Египте. Это Александрия.
Немного засвечено, но разобрать можно :
Угол стены, фонтан, дверь,
Дом, где мы жили – нас пустила пожить община.
Йехуда, тот, по-моему, даже был мне роднёй по бабке ,
Но я тогда так и не поговорил с ним толком –
Они ведь там прожили долго и совсем забыли
Наш язык, ну а я так и вовсе
По-гречески был ни аза . Чтоб выжить на чужбине,
Язык особо и не нужен. Нужно просто и терпеливо
Ждать, и ждать именно так, как тебе возвестили…
Это - ещё до землетрясения, до бухты…
Ну, Ты же там был, Ты лучше знаешь…
- Да,
Я был там, но уже позже,
У одного греческого поэта…
- Ну вот, а вот тут –
Это Ты, снова … где же?
- Это в Назарете?
- Постой…в каком Назарете…
Хотя ну да, в Назарете. Ой вэй, памяти совсем нет!..
Да, в Назарете.
А вот мы и группа паломников в Йершалайме.
А это Ты со свистулькой – помнишь,
Я учил Тебя лепить из глины?
- А пустыня…пустыню и эту дорогу
Ты помнишь?
- Пустыня…нет, там
Я не снимал.
- Почему?
- Ну…так. Знаешь, есть песня :
«Дорога в мой дом, и для любви
Это не место» ?
Глупая, конечно, песня!...
Они помолчали.
- «Дорога в мой дом»… А где он был,
Наш дом?
- Да, наверно, нигде.
Разве он вообще бывает в этой жизни.
Пустыня из всех была и правда лучшим местом,
Но и та, если по-человечески разобраться :
Пространства бесконечны, перспектива обратна,
Ночи холодны, дни палящи,
Матери плохо,
Ангелы – они только петь и горазды, а что от тех песен,
Все эти убогие мотели,
Цены дерут дикие,
Вода воняет каким-то дном, и ту через раз включают,
В постелях – клопы, и ни одна
Розетка не работает, так что кипятильник,
Который я прихватил с собой,
Так и не удалось включить ни разу!..
Так было везде.
Везде. Просто
Ты был маленький, Ты не помнишь…
Знаешь, ещё –
Ты никогда не плакал. Мы так боялись!
Проснёшься среди ночи –
А от Тебя ни звука.
Мы-то ведь, знаешь, привыкли : раз живое – должно плакать.
- Да уж, представляю!..
Они ещё помолчали ,
Двое, накрепко и давно любящих друг друга, -
Он, так никогда и не назвавший старика отцом,
Старик, так никогда и не дерзнувший
Назвать Его Сыном.
- Ну ничего! Скоро, скоро
Придёт уже Царство!
Там уж будет и дом,
Там, ты же знаешь,
Обителей много!..
- Как скажешь, Г-ди.
- «Г-ди»!..
Столько лет разговариваем с тобой
Этими титлами!..
Может, давай уже?..
Старик не ответил, помедлил,
Посмотрел из-под косматых бровей
Снизу вверх полинявшими от жизни очами –
Робко, молодо, взросло, нежно,
Улыбнулся так, что
Яблочные пропечённые морщины
Собрались по всему лицу в букетики румяного света,
И ласково, твёрдо
Накрыл тонкую, пробитую гвоздём руку
Жилистой, сухой, в белесых мастеровых шрамах,
С полуобтёсанным жёлтым ногтем большого пальца,
Ладонью тектона.
- Расскажи лучше,
Что сказал тебе тот греческий поэт в Александрии?
- Он… он сказал Мне:
«Почаще приходи, я жду Тебя».

27.06.2019

На этом месте мог бы быть Боренька.

Скажи мне, добрый друг, как я мог это пропустить?

Снято со стороны взорванного к тому времени Храма Христа Спасителя.
Бассейн «Москва» ещё не построен.

Иногда очень радуюсь, что телика дома нет. А Заппа есть.

Провалил.

Век живи - век учись!

Не знаю, важно это или нет, но и Хемингуэй и Скотт Фитцджеральд живы.

Есть же вечные ценности.

Вот что происходит, когда на пике эпидемии ищешь в поисковике «баночку соплей».

Одна богатая дама отправилась в Монте-Карло. Придя в игорный зал, она поставила крупную сумму на число 27 и выиграла. Не снимая выигрыша, она вторично поставила на 27. Хотя вероятность второго выигрыша была минимальной, она снова выиграла. И тогда она в третий раз поставила весь выигрыш на 27. Все завсегдатаи рулетки сгрудились возле необычайного игрока. Владелец заведения стоял тут же, бледный и с трясущимися руками. Третий выигрыш таинственной дамы мог его разорить. И она выиграла в третий раз.

Дама прекратила игру. Слуги были посланы, чтобы купить чемоданы и мешки. В них ссыпали золото и уложили банкноты, и дама собралась уезжать. Но тут ее обступила толпа игроков и стала умолять открыть свой секрет игры. Дама ответила: «У меня нет никаких секретов!». — «Но почему же вы ставили три раза на 27?» — «А я немного суеверный человек. Когда я приехала в Ниццу и получила ключ от седьмого номера, я обрадовалась, так как верю, что семь — счастливое число. Отправляясь в Монте-Карло, я оказалась в карете тоже под номером семь, и это меня сильно взволновало. Когда же я пошла в гостиницу в Монте-Карло и мне снова вручили ключ от седьмого номера, я поняла, что это рука судьбы. Я быстро помножила 7 на 3 — получила 27 и потому играла на это число».

(От Максимишина.)

Откуда есть пошло выражение «в рот мне ноги!»

У поэта Шляпникова появился конкурент:

Приди ко Мне хоть на минуту
Услышай клик моей Души
Я вся в просрации кагбуд- то
Мои желанья уважи!!!!

Ты не идёш зимой и летом
А Я как дура влюбленна
Ну и живи такой как все ты
А Я такая вся Одна!!!!!

С прискорбием сообщаю, что сегодня мы вспоминаем невинноубиенного священномученика Валентина, небесного покровителя Валеза, а следовательно - и всего лирушатника.
Дресс-код опрятный, чёрный, ласковый. Фейс-контроль перемежающийся, спорадический.
Равнение налево, отдать последнюю честь нашему былому!
Пусть памятный знак не зарастает сорной травой, а смуглоликие потомки нынешних обитателей виртуального мира идут себе лесом.
Никто не забыт, ничто не забито.
Помним, любим, таем, пьём, но когда-нибудь обязательно воскреснем.

Бывает же в жизни неожиданный поворот. Очень рад за Cherubina_Gabriak!

Спасибо, Курт, твои слова рождают жизнь даже после смерти!

Альдермешские старики, имевшие несчастье выходить за пределы родной деревни, сказывали не раз про веселье и изменчивость русских жен. Они обжигают, как водка, и раньше срока приносят старость; они впиваются в грудь, как недуг, и сердце исходит грустными песнями, морщинится и увядает: никакая честная утеха не порадует его после первой опаляющей ночи; и когда насытится, она уйдет с первым русским... и они посмеются над тобой, Сайфулла, перед тем как схватиться в любовном ликовании!» У стариков выходило, что пьяный бог создавал эту женщину на радостях творенья, месил ее тесто на сладком вине и жгучей отравы прибавлял в него для крепости.

«Дорога на Океан»

Алексей Никитич дымил трубочкой и слушал, слушал музыку его слов:
— ...вот приспело мужику помирать, и плачет жене: «Как умру, ба, чем ты меня накроешь?» — «Уж помирай, накрою...»—жена ему говорит. Вот помер, жена оммотала его тремя нитками (ничого-то у ей, бедняшшей, нету!) от пяток до головы, встала, убивается: «Друг мой милый, да-а на что же ты похож?» А он, ба, и отвечает: «На балалайку!»

Дорогой дедуля. Я уже вырос. И вокруг все почему-то старые и всё время умирают. Сделай, пожалуйста, так, чтобы Боря выздоровел, и у него было много хороших игрушек. А ещё сделай так, чтобы Макошь была счастлива. Но самое главное, сделай так, чтобы у Наташи Трухановой был настоящий день рождения, без дураков.
Спасибо. Больше мне ничего не надо. До свидания. Не забывай закусывать, мой маленький.

Посадил дед горло. Осип Осип Эмильевич, и охрип. Вырос у него список кораблей аж до середины. А сосчесть не может, ночь!
Посмотрел он тогда в заветную книжечку Тристия, грамм триста добавил для ровного счёту, и уснул.
Долго ль коротко ли, снится ему пятка, а за ней опять пятка, а за ней опять пятка, вот поэтому и спится сладко-сладко!
Ганжибас в ту пору был вне закона. Пришлось старику пустой бамбук курить. А во сне разве ж пустишь паровоза! огорчение одно.
Так и проснулся - растерянный и осипший. Потому и припечатали его ласково - Мандельштамп.
А всё прочее - литература.

Зая, тут слишком холодно из-за землян.
Чёрный флаг растрепался как лифчик, весёлая рожа.
Роджер? Пью? Выпиваю, зелёный стакан
Оземь хрямьсь! И танцую, пуглив и ничтожен.

Милый дедушка Боря, тебе пятьдесят
Или сто - слеповат я как Бродский-эфенди.
Но хоть сколько-то есть? Свети на сто ватт!
Сладкий старец! Рахат! Жаркий розовый крендель!

Особенно утром.

Один кондиционер очень дружил с голубями. А потом улетел в зенит.
А другой кондиционер ждал лета, как соловей, но погода шептала совершенно другие вещи. Так и запишем.
Был ещё один кондиционер, не для волос, а круче. И каждое утро, особенно сегодня он хорошо ел кашу, читал книжки и мыл подмышки. И тут ему по телевизору выпал приз. Голубая чашка. А на ней гравировка: «Уважаемая Оксана, в этот знаменательный день...» и далее, и более. Кондиционер аж дал речи потерял. И закапал. «Я ж не Оксана, я другой!»
И решил кондиционер найти эту самую Оксану, чтобы не осталась она без подарка. Много лет ходил, лет семь, сто пар сапог износил. Шесть пудов соли съел. Пять городов обошёл. Четыре стороны света повидал, три смысла жизни узнал, два раз был ни жив ни мёртв.
И осталась на его пути одна пустыня. Над всей Испанией безоблачное небо, а тут ему пригрезилась маленькая тучка. Но и то оказался мираж. Понял кондиционер, что так и не встретил он Оксану, и ещё понял, что капать ему уже нечем. Осталась всего только одна капля, и когда она выкатится на ржавую щёку, жизнь оставит его навсегда.
Перекрестился кондиционер, сел, и говорит сам себе: «Была у меня бабушка, а теперь нет. Была у меня песня, а теперь нет. Была у меня чашка, а теперь...Да вот же она!»
Достал кондиционер голубую чашку, испил из неё немного, повеселел. Испил ещё - стал моложе. В третий раз испил, и встретил Оксану. Потому что как не встретить, когда хорошее настроение и на календаре первое число. Поздравил, конечно, только чашку зажал. Потому что это был подлый, нехороший, гадкий кондиционер. Не будь таким!
Будь как Оксана!
С днём рождения, мой добрый друг!

Ни слова про Сухорукова

из книги "Слепая бабочка" 1990-...

___

Нас так мало на свете, так мало …

Огорчительно узок наш круг…

Александр Левин (неточно)

_________

Вырубаю. Я не понимаю

Эти сводки нелепиц и бед.

Генерал-губернатором рая

Я поставлен по выслуге лет.



Ход истории? Это пустое,

Байки не про меня, не про вас.

Как дрожат на рассвете левкои

Над фингалом анютиных глаз.



Эскаписты мои расписные,

Эмигранты в летающий рай,

Циркачи, акробаты пустыни,

Вам и впрямь собираться пора.



Покидаю, я вас ожидаю

На поляне, где нету разлук.

Мастер-класс на развалинах рая.

Восхитительно узок наш круг.

29 лет

Фотография не моя, Джим тоже.

Забыть о том что будет
Придумать то что было
Потом в другую сторону
Немного развернуть
Споткнуться поломаться
Разбиться и вспорхнуться
И не забыть ни разу
Но не понять не капли
И не узнать ничуть

Переписывать нет возможности.

Оксанка пригласила во флешмоб, который я и проигнорировать не могу, и участвовать - не знаю как.
Было бы странным публиковать важные лично для меня стоп-кадры из фильмов, которые не очень популярны у публики. И ждать, что кто-то отзовётся: да это же «План 9 из Дальнего Космоса»!
Лучше я просто перечислю десять кадров, ценных в себе и как-либо повлиявших на развитие моего ума и характера (неявную цитату из Дарвина мне простят, правда?).
Итак:
Первый кадр - конечно, луна-глаз, распоротая бритвой Андалузского пса. Символ всемирной и всемерной победы кинематографа над моей детской психикой.
Второй - Мартышка за столом в известном фильме Тарковского. Не самый яркий образ и не самый художественный у него кадр, но стопроцентно мой.
Третий - отходящая от берега лодка в «Холодных закусках» Блие. Красота в чистом виде. Эрос и танатос.
Четвёртый - взгляд Волчка в «Сказке Сказок».
Пятый - Костя Иночкин, парящий над рекой.
Шестой - красный шар из олноимённой короткометражки.
Седьмой - танец в боулинге из «Буффало-66».
Восьмой - драка в номере отеля в «Борате».
Девятый - телега из «Экипажа в Вену».
Десятый - виолончель на крыше в «Деликатесах».

Как эта улица зовется — ты на дощечке прочитай,
А для меня ее названье — мой рай, потерянный мой рай.
Как этот город весь зовется — ты у прохожего узнай,
А для меня его названье — мой рай, потерянный мой рай.
И потому что он потерян — его сады цветут еще,
И сердце бьется, сердце рвется счастливым пойманным лещом.
Там крысы черные сновали в кустах над светлою рекой —
Они допущены, им можно, ничто не портит рай земной.
Ты излучал сиянье даже, заботливо мне говоря,
Что если пиво пьешь, то надо стакана подсолить края.
Какое это было время — пойду взгляну в календари,
Ты как халат, тебя одели, Бог над тобою и внутри.
Ты ломок, тонок, ты крошишься фарфоровою чашкой — в ней
Просвечивает Бог, наверно. Мне это все видней, видней.
Он скорлупу твою земную проклевывает на глазах,
Ты ходишь сгорбившись, еще бы — кто на твоих сидит плечах?
Ах, я взяла бы эту ношу, но я не внесена в реестр.
Пойдем же на проспект, посмотрим — как под дождем идет оркестр.
Как ливень теплый льется в зевы гремящих труб.
Играя вниз,
С «Славянкой» падает с обрыва
мой Парадиз.

1982

Перевод подписи:
Энедина Абаскаль посвящает это ретабло Святому Антонию Падуанскому в благодарность за то, что она познакомилась с Понсиано, который стал любовью всей ее жизни. Она была солдаткой, и они вместе боролись во времена Революции, а когда борьба завершилась, они смогли пожениться и были очень счастливы.

Торреон, Коауила

Без Наташи мы бы вспоминали Игоря Фёдоровича совсем другим.

Из жизни непарнокопытных.

Ульяна за свои два года ни разу не видела Заю. Но предугадывает вполне отчётливо.

Мюнхгаузен, Тараканова и Калиостро не поддаются учёту.

Если вам за сорок лет,
В жизни нет совсем интима,
Лишь один в тоннеле свет -
День святого Валентина.

Плачет, глядя в монитор,
Всеми брошенный мужчина,
У него один партнёр -
Мировая паутина.

Вот февральской ночью злой
Он сидит на шатком стуле
И дрожащею рукой
Шарит по клавиатуре.

Под остатками волос
Он сидит в несвежей майке,
И плывут сквозь призму слёз
На экране порносайты.

Не напрасно смотрит он
Разноцветную мозаику,
Он мучительно влюблён
В девушку из порносайта.

Молча смотрит на неё,
Словно снайпер в крест прицела,
На красивое бельё,
На ухоженное тело.

Океаны, города,
Госграницы между ними,
Микросхемы, провода,
Он не знает её имя.

Сколько лет совсем один он,
Злою жизнью загнан в угол.
«День святого Валентина»
Забивает в поиск «Гугла».

Он хотел узнать в ту ночь
Всех влюблённых на планете,
Кто бы мог ему помочь
Эту девушку вдруг встретить.

И в ответ на свой вопрос
Узнаёт из «Википедии» —
Так издревле повелось,
Это римское наследие.

В беспросветной тьме времён,
В третьем веке нашей эры,
Там священник был казнён
За любовь свою и веру.

Палачи швырнули прах
Под античные колонны,
Он с тех пор на небесах
Покровитель всех влюблённых.

В трудный двадцать первый век
Средь компьютерного блуда
Одинокий человек
Попросил у неба чуда.

Он собрал остатки сил,
Стул свой шаткий опрокинул
И молитву обратил
Ко святому Валентину.

«Я подлее всех скотин, —
Восклицал он исступлённо, —
Помоги мне, Валентин,
Покровитель всех влюблённых».

Лёжа на полу в пыли,
Раздирая грудь и плечи,
Он молил: «Пошли, пошли
Мне с моей любимой встречу».

Вдруг сверкнул нездешний свет,
Ожила его картина,
Знать преград на свете нет
Для святого Валентина.

В середине февраля
Может он раздвинуть горы,
Может осушить моря,
Лопнул пластик монитора.

И, рассеивая тьму,
Безо всякого обмана
Вышла девушка к нему
Из разбитого экрана.

Не смолкал всю ночь их крик,
Шли любовные утехи,
Он не знал её язык,
В этом не было помехи.

Будто снова двадцать лет,
Снова Сочи или Гагры,
Был он бронзовый атлет
Без виагры, без виагры.

Поменяли сотни поз,
Как он счастлив был, о боже,
Лепестками белых роз
Было устлано их ложе.

Для влюблённых двух сердец
Не хватило «Камасутры»,
Он забылся наконец
И проснулся серым утром...

В окна мутные его
Смотрят снежные просторы,
А в квартире никого,
Лишь осколки монитора.

И с тех пор, который год,
Сгорбившись, как старый ворон,
Он её ночами ждёт
Над разбитым монитором.

Вспоминает до зари
Он любимую картинку —
Подари мне, подари,
Подари мне валентинку.

Но и у инков.

Уберите ваших детей от наших голубых экранов

Меня на старости лет занесло в жюри одного кинофестиваля. Работы там представлены ужасные, неудобоваримые с любой точки зрения. Но один, прежде не слыханный мною автор с первых кадров обаял - и кинематографичностью, и образностью, и лаконичностью.
Наверняка его имя всем известно, товарищ прежде славился в мире КВНа, но я-то к этому жанру давно не имею никакого касательства, и грешен: упустил. К сожалению, не могу дать ссылку на фильм меня потрясший, он ещё не был в широком прокате, но вот дипломная работа Тимура Квеквескири (ага, наконец-то назвал это имя), фильм без слов, но слова там и в самом деле не нужны:

Тётя Зелень, помнишь книжку?

Женщина восторга.

Не надышишься.