В колонках играет - Наутилус Помпилиус"Казанова"
Когда кому-то плохо, я первая бегу на помощь, пытаясь быть рядом, чем-то помочь человеку. Но и к себе требую такого же отношения, когда мне плохо.
У меня была настоящая истерика, когда хирург сказал, что единственный выход – это операция. В этот день со мной рядом оказалась Анютка. Она единственная поддержала меня и до последнего была рядом. Она поехала со мной в больницу несмотря на то что у нее на следующий день был сложный экзамен, к которому была не готова.
Для меня ужаснее всего оказаться в больнице. Кто-то боится высоты, пауков, а я панически боюсь боли, врачей, больниц. Не могу видеть как страдают люди и всегда воспринимаю всё слишком близко к сердцу. Я все время плакала¸ мне было страшно здесь оставаться. Жуткий больничный запах, палата из одних стареньких бабулек, каждая из которых считала своим долгом рассказать про свои болячки и другие жуткие больничные истории.
Операция длилась минут 15. За это время я потеряла большую часть своих нервов. Плакала, кричала. Кошмарное ощущение, что тебя режут. Скоро начал отходить наркоз. Вот это были настоящие мучения. Боль была жуткая, поднялась температура, сил не было никаких. Только когда на мои крики пришла медсестра и вколола обезболивающее, мне стало легче. Завалили сообщениями, звонками, а сил, чтобы отвечать всем просто не было. Мне казалось, что у меня в руках не телефон, а кирпич. Трудно было говорить и набирать текст. К счастью, вскоре села батарейка. Ощущение полной беспомощности как слепой котенок. Еще несколько часов назад я ходила и могла делать все что угодно. А теперь слезы текли от боли и просто от того, что я не могу ходить и даже дотянуться до нужного предмета.
Я была самая молоденькая их всех. Вокруг постоянно кто-нибудь крутился: санитары, хирурги. Пытались хоть чем-то успокоить: приносили яблоки, соки, даже радио маленькое принесли. Наверное, таким вниманием и вызвала ненависть некоторых соседок по палате. С ними действительно обращались по-другому – просто жутко по сравнению со мной.
А утром пришел палатный врач, начал меня тыкать в бока и орать. Наткнулся на мой характер. Никому не позволю так с собой обращаться. Позже пришел ещё раз, и уже разговаривал по-другому. Зато я стала популярна там. Меня откуда-то знали все врачи, сестры, санитары. То ли потому что я накануне кричала как будто меня режут, то ли потому что нахамила в ответ зам-ю главного хирурга.
Все простыни одеяло, повязка были в крови. Смотреть страшно было. Сама с постели встать я не могла – было очень больно. Пришлось вставать на перевязку. Еле ходила, но все-таки шла сама. Больно было даже дышать глубоко. Там перевязывали сразу несколько человек: у кого-то была ампутирована нога, из которой торчали нервные окончания и другие внутренности, у другого ампутирован большой палец и прилегающая часть ступни, а врач сидел и выковыривал от туда внутренности. Мне просто было плохо, тошнило. Меня затащили санитары в перевязочную. Люди кто стонал, кто кричал, а я орала, потому что было больно, и к тому же увиденное оказало на меня слишком сильное впечатление.
Мама приехала, кормила меня с ложечки – это стоило того. Я уже приспособилась ходить кое-как. Мама осталась в палате, а я пошла в туалет, который находился в другом конце коридора.
Не знаю как так могло произойти, наверное когда я долго не могла открыть дверь в туалете. В нормальном состоянии я бы ее открыла, а тут пришлось много раз ее толкать. Я посмотрела на пол, он был весь залит кровью. Я не могла понять откуда столько крови. Я подумала, что кому-то наверное было здесь плохо. Все было в крови: тапки, ступни, ноги, только что надеванная любимая ночная рубашка. Кровь сочилась из моей раны. Быстро идти я не могла, в коридоре никого не было, кто мог бы помочь. Только несколько больных очумело смотрели на меня. Я шла, оставляя за собой следы. Повсюду были капли крови. Кровь начала сочиться просто ручьем. Горячая кровь. Я не могла позвать на помощь, не было голоса. Несколько раз я останавливалась от того, что все темнело в глазах. Там, где я стояла, образовывались лужи. Столько крови я видела только в самых кровавых фильмах. Я думала, что это конец. Еле дошла до своей палаты. Мама растерялась и долго не могла сообразить побежать за доктором.
И снова в операционную. Дубль два. Вокруг столпилось много врачей, все что-то говорили. Меня пугало такое количество хирургов. На живую копались инструментами в моей ране. Я дико орала, ещё никогда не испытывала такой боли. Помню, что один хирург начал кричать на меня, спрашивая что произошло, почему началось кровотечение. Даже лежа на операционном столе, я кричала на него в ответ. Все было как во сне. Кричала, чтобы сделали анастезию, я думала, что с ума сойду от этой адской боли. Наконец вкололи, но оперировавший меня хирург, даже с анастезией умудрялся делать мне больно. Все закончилась. Меня уже больше не волновало то, что на животе останется шрам. Я потеряла столько крови и перенесла такой шок, что у меня теперь «покоцанная психика» на всю жизнь. Мама покормила меня опять и ушла. А мне стало ещё хуже, чем накануне после первой операции. Я обессилила на столько, что говорить не могла вообще.
В палате пахло кровью, моей кровью. В окне летали и каркали вороны, наводя на меня ужас. Где-то далеко стонала женщина, а в соседней палате орала сумасшедшая. Бабульки что-то меня спрашивали, я бессвязно отвечала. Я их не слышала и говорить почти не могла. А между тем именно они мне помогали в этот день. Я уже ничего не могла делать без чужой помощи. Но все равно героически ходила в окровавленной рубашке, держась одной рукой за больное место, а другой за стены. Все врачи, сестры и санитары предлагали помощь, глядя на это ужасное зрелище, но я отказывалась. Меня убаюкивала мысль, что хоть перебирать ногами я ещё могу.
А ночью я вдруг вспомнила, что не положила продукты в холодильник. Беспокоить мне никого не хотелось была уже ночь, а все санитары были заняты умершей женщиной. Новая смена не знала, где находится морг, и они громко спорили кто повезет. Мне было страшно. Люди в этом отделении мрут как мухи. Но я все-таки выползла в коридор, дошла до дежурной сестры, хотела спросить, где здесь холодильник, а вместо этого еле проговорила: «Где здесь морг?» и у самой пробежались мурашки по коже от того, что оговорилась так. С 10-го раза сестра разобрала, что мне нужен холодильник.
Этой ночью я плохо спала. Мучила боль, кружилась голова, болело сердце. Боль переносила. Еще одного обезболивающего мое сердце бы просто не выдержало. Отсыпалась утром, боль утихла, но сил все еще не было. Заходили санитары – мои поклонники, что-то спрашивали, я сделала вид, что сплю. Дважды приходил доктор. Наверное, ему было меня просто жалко, потому что вместо привычного ора и вопроса «что болит?» просто гладил меня по голове. А потом была адская перевязка. Боли я уже не чувствовала, просто шире глаза раскрылись. Я увидела такое количество искалеченных людей! Как же они все теперь будут жить?! Я наслушалась таких рассказов в том числе и военной давности, что мне дурно было, захотелось отсюда поскорее ноги унести. Врач решил больше меня не травмировать и выписал. Пока я ждала маму, привезли беременную девушку с таким же как у меня диагнозом. После 4-х месяцев беременным не делают анастезию, у нее 6 месяцев. Смеясь говорила сквозь слезы, что наверное ей будет больно. Я была в таком шоке. Мне наверное не понять, как человек может решиться даже ради ребенка на операцию без обезболивающего. Мне стало стыдно за свою «дырочку в правом боку» и поведение. Мамочка приехала, в этот день был ее ДР. Какое счастье после всего что произошло оказаться дома. За мной все ухаживали, окружили меня заботой и вниманием. На следующий день, пришлось снова ехать в эту больницу. Когда врач предложил опять положить, я думала, что у меня случится инфаркт в раннем возрасте. Я уже насмотрелась на кровь, боль, мучения, страх и жмуриков. С меня хватит, но это уже совсем другая история .
Теперь я иду полным ходом на поправку. Но больница, ее обитатели и все кошмары, увиденные там, мне снятся до сих пор.
, а теперь она уже взрослая такая.
