Цитата сообщения Красивая_Оля
Это написал дьякон Андрей Кураев (не я) оцените для меня будет это важно потому что тогда я точно буду знать как вы относитесь к моему главному увлечению.


"ГАРРИ ПОТТЕР": ПОПЫТКА НЕ ИСПУГАТЬСЯ


Недобрым глазом я читал книги про Гарри Поттера. Ведь это книжка про мальчика, который учится в волшебной школе, и преподают ему колдуны.
Я был готов разглядеть в них "глубины сатанинские", полускрытые антихристианские выпады, пропаганду безнравственности… И я вздрогнул, когда в первом же томе нашел упоминание о некоем волшебнике - "мистере Николасе Фламеле, в прошлом году отметившем свой шестьсот шестьдесят пятый день рождения". Ну, - подумал я, - до сатанинского числа не хватает лишь единички. И вот, наверно, в следующем томе, который опишет жизнь Гарри год спустя, и появится на сцене этот самый Фламель, прежде лишь упоминаемый другими персонажами… Но сюжет повернулся совсем иначе. Так долго Фламель жил потому, что смог изобрести "философский камень", дарующий людям бессмертие. Но, увидев, что и злые силы стремятся завладеть его открытием - он сам уничтожил свое создание. И обрек себя на скорую смерть. Так и не дожив до того возраста, который мог бы быть обозначен апокалиптическим числом. Так что подозрение в том, что тут начал разворачиваться сатанинский сюжет, отпало1.
Вот и все. Больше в прочитанных мною четырех томах (и в фильме по первому тому - это я первый раз попал в кино после того, как сходил на "Титаник") я не встретил ничего, что вызвало бы возмущение. Нет, нет, возмущение вызывало многое - но каждый раз оказывалось, что этими же словами и поступками персонажей возмущалась и сама автор этой сказки.
В итоге осталось одно разномыслие: автору - Дж. Ролинг - мир волшебства нравится, мне - нет. Казалось бы, этого достаточно, чтобы сделать вывод: мир магии плох, и, значит, книжку - в костер. Но… Что это за книжка? Учебник ли это по магии? Да нет - сказка. А сказке вроде бы даже положено быть волшебной. И, выходит, что этим книгам нельзя предъявить никакого "благочестивого" обвинения, которое при этом оказалось бы конкретно-адресным: поражающим только книги Ролинг и не опустошающим вообще все детские библиотеки. Грех, как известно, по гречески буквально означает "промах" (amartia). Когда-то такая промашка вышла у советских диссидентов (по слову Виктора Аксючица - "мы целились в коммунизм, а попали в Россию"). Вот как бы и тут не промахнутся: целились в "сатанизм", а попали в детей…
Если по "благочестивым" мотивам спрятать от детей Гарри Поттера - то по ровно таким же основаниям придется спрятать от них "Илиаду" Гомера и "Гамлета" Шекспира, "Вечера на хуторе близ Диканьки" Гоголя и "Сказку о золотой рыбке" Пушкина, "Щелкунчик" Чайковского и "Хроники Нарнии" Льюиса, сказки Андерсена и "Слово о полку Игореве" анонимного древнерусского монаха… Все книги, в которых кто-то из добрых персонажей молится языческим богам, берет в руки волшебную палочку, переживает волшебные превращения (в волка, лягушку, коня), подвергается действию злых заклятий и защищается от них с помощью оберегов или добрых волшебств. И с чем останутся дети? В такой стерильной атмосфере останется ли с ними их детство и детскость? И когда они узнают о том, кто и почему лишил их детства - останутся ли они сами в Церкви?
Насколько легко разгромить даже Андерсена - продемонстрировал один участник моего интернет-форума: "Шёл солдат - раз-два! раз-два! Увидел старушку, попросила та за огнивом в дупло слазить, посулила денег. Слазил, деньги взял, огниво взял, но бабке не дал, а саму прибил - просто так, потому что он бравый солдат - раз-два! раз-два! - а она - дурная бабка. Потом бесовским огнивом украл принцессу, той же бесовской силой прибил законного монарха и сам сел на трон. Вот молодец солдат! Раз-два. И все ведь читали в детстве. И что? Теперь подсознание требует прибить старушку, раз-два!? Не верю я в пагубное действие на детей игровых детских книг, особенно когда игровой момент как раз и показан, как у Роулинг, довольно нравственно" (http://www.kuraev.ru/gb/view.php3?subj=10305,pg=0,page=).
Разгромить легко. Достаточно любой детской книжке и игре задать вопрос: "А одобрил бы это преподобный Иосиф Волоцкий?". Ну, конечно, не одобрил бы.
Прежде всего потому, что церковная средневековая книжность была всецело моралистична, назидательна, она всегда проповедовала идеал и требовала ему соответствовать.
Как ни странно, именно к этому - к аскетическому максимализму в свое время подталкивал христиан император Юлиан Отступник (правда, государственно-насильническими мерами, а не проповедью или примером). Ссылаясь на евангельские заповеди, осуждающие сутяжничество, он, например, издал законы, запрещающие христианам обращаться в суды. Ссылаясь на евангельский призыв к нестяжанию, Юлиан конфисковывал имущества христиан. Но тогда св. Григорий Богослов рассудительно возразил ему: "Ты, мудрейший и разумнейший из всех, ты, который принуждаешь христиан держаться на самой высоте добродетели, - как не рассудишь того, что в нашем законе иное предписывается, как необходимое, так что не соблюдающие того подвергаются опасности, - другое же требуется не необходимо, а предоставлено свободному произволению, так что соблюдающие оное получают честь и награду, а не соблюдающие не навлекают на себя никакой опасности? Конечно, если бы все могли быть наилучшими людьми, и достигнуть высочайшей степени добродетели, - это было бы всего превосходнее и совершеннее. Но поелику Божественное должно отличать от человеческого, и для одного - нет добра, которого бы оно не было причастно, а для другого - велико и то, если оно достигает средних степеней: то почему же ты хочешь предписывать законом то, что не всем свойственно, и считаешь достойными осуждения не соблюдающих сего? Как не всякий, не заслуживающей наказания, достоин уже и похвалы; так не всякий, не достойный похвалы, посему уже заслуживает и наказание" (Слово 4. Первое обличительное на царя Юлиана)2 .
Запомним эти слова… Оказывается, для христианина дозволительное может не совпадать с "духоподъемным". И несовершенное может быть принято и разрешено. Значит - хотя бы "на полях" христианской культуры может быть и улыбка. И сказка.
Да, в сказках (и народных, и авторских) мало откровенно-евангельского. Но плохо ли это? Разве лучше будет, если Христос станет персонажем сказки? Лучше ли будет, если ребенок будет играть в пророков и апостолов? Не лучше ли сознательно разграничить мир сказочной фантазии и мир церковной веры? Не мудрее ли что-то оставить вне серьезного мира - чтобы хоть с чем-то можно было играть, шутить, притворяться, дурачиться?
Знакомство с церковной историей (или, шире - с историей христианских стран) оставляет впечатление, что Церковь на словах стремилась соотнести с Евангелием все стороны человеческой и общественной жизни, но на деле она как бы молчаливо и с некоторой реалистической горечью признала, что "Царство Божие" на земле, в истории может быть лишь "горушным зерном". Торговым людям разрешалось продавать с прибылью; государевым людям - применять насилие, дипломатам - лукавство… Даже у палачей были духовные отцы (которые, очевидно, не ставили в вину то, что их духовные чада делали по "профессиональной необходимости"3 ). И всем разрешалось веселиться. Нет, церковные проповедники обличали смех и смехотворство. И все же начальник, который на собрании объявляет бой опозданиям, но при этом не заводит "книгу прибытий и отбытий" сотрудников и реально не наказывает их за опоздания, по сути - разрешает опаздывать.
Вот и на Руси удивительным образом сочетались церковные проповеди, осуждающие смех и игру - и государственная (по крайней мере до XVI века4 ) поддержка скоморохов. Даже в начале XVII века ряженых принимали в архиерейских домах. И лишь "боголюбцы" семнадцатого века принялись всерьез переиначивать народную и государственную жизнь на всецело церковных началах (так, на свадьбе царя Алексея Михайловича впервые не было скоморохов). И эта серьезность очень скоро кончилась срывом: "боголюбцы" стали лидерами раскола. Люди, которым запретили смеяться, вскоре начали себя сжигать…
И византийские дети читали волшебные сказки. И не только дома. Изучение языческих мифов пронизывало все школьное образование. "Император Феодосий, немилосердно преследующий повсюду язычество, не решается изгнать его из школы... Как только христианство проникло в зажиточные классы, оно столкнулось с системой воспитания, которая пользовалась всеобщим расположением. Оно не скрывало от себя, что это воспитание было ему враждебно, могло необыкновенно вредить его успехам и что даже в побежденных им душах оно поддерживало воспоминание и сожаление о старом культе. Христианство уверено, что воспитание продлило существование язычества и что в последних столкновениях грамматики и риторы были лучшими помощниками его врагу, чем жрецы. Церковь это знала, но ей было также известно, что у нее не хватит сил отдалить молодежь от школы, и она охотно перенесла зло, которому не могла помешать. Всего страннее, что после победы, сделавшись всесильной, она не искала возможности принять участие в воспитании, изменить его дух, ввести туда свои идеи и своих писателей и таким образом сделать его менее опасным для юношества. Она этого не сделала. Мы уже видели, что до последних дней язычество царило в школе, а Церкви, господствовавшей уже два века, не пришло на ум или у нее не было возможности создать христианское воспитание"5 .
Церковная история учит реализму: ну, не все святые и не всё свято. Не всегда жизнь идет по правилам6 . Если эту пестроту (не в себе, не в своей душе, а в других) не терпеть, то легко стать инквизитором, сжигающим прежде всего свою душу, а затем уже и тела и книги других людей.
В общем - пока сказка не подменяет собою веру, а "игра" - серьезность "общего служения", Литургии, до той поры мир игры обычен (средневековье хорошо умело различать и порою примирять то, что предписано церковным каноном, а что - народно-государственным "обычаем"). Волшебная сказка - это обычай. Наличие нечисти и волшебства в сказке - тоже обычай. Бунт же против обычая есть что? - Модернизм. Что бы ни думали о себе сами христиане, протестующие против сказки про Гарри Поттера (себе они кажутся традиционалистами), на деле их позиция - позиция модернизма.
Совсем недавно радикал-модернисты - большевики - пробовали запретить сказки (слишком много сверхестественного и чудесного). Но вовремя одумались. Сегодня православные неофиты пробуют лишить своих малышей сказок ("нечистая сила" и т.п.). И это тоже модерново и тоже неумно.
Поезд в школу волшебства уходит с платформы номер "Девять и три с четвертью". Таких платформ не бывает? Ну, значит, и поезд уходит в страну небывальщины, сказки и фантазии. И ломиться в эту страну с требованием, чтобы там все было столь же прозаично и чистенько, как на уроках правописания -значит вывесить на своей шее табличку: "Я тупица. Детей мне не доверяйте. Иначе я их отучу фантазировать и смеяться".
Сказка, которая честно говорит о себе, что она - сказка, и должна быть судима по законам своего жанра. Вот когда Блаватская и Рерихи говорят, что богиня Изида принесла пшеницу землянам с Венеры и на полном серьезе уверяют, что этот факт подтверждается исследованиями ботаников (которые, мол, не нашли на земле предков пшеничных злаков)7 - вот тут действительно налицо хулиганское смешение мифа и науки. И поделом madame Blavatsky (Е. П. Блаватская) представлена в книжке о Гарри Поттере как "Кассандра Ваблатски"8.
Это закон религиоведения: миф умирает в сказке; сказка - это надгробный камень на могиле мифа. То, что когда-то было серьезно (жизненно, смертельно серьезно), становится сначала формальным, затем непонятным, потом странным, потом смешным, потом фантастическим и, наконец, сказочным.
Так "баба Яга" когда-то была богиней, отвечающей за переход от жизни к смерти (и к новой жизни). В эпоху мегалита были распространены изображения "совиноглазой богини", которая спустя тысячелетия стала "бабой Ягой" сказок: "Круглый, часто напоминающий колесо с втулкой и спицами, глаз богини и связь с ней больших хищных птиц обусловлены плотоядением - саркофагией. Кельты по сей день именуют это существо Old Hag (Олд Хег) от древнекельтского "енгу", созвучного с самоедским "Нга". Так поныне называют богиню смерти зауральские угры. От этого же корня происходит и наша Баба-Яга. Ее обязательный длинный отвисший нос, который "в притолоку врос" - ничто иное, как воспоминание о клюве хищной птицы; ее склонность поедать "добрых молодцев" и "красных девиц", случайно оказавшихся в избушке на курьих ножках, - это саркофагия Матери-Земли, принимающей в себя умерших в превратившейся в избушку могиле, и, наконец, сова или филин, сидящий на плече Яги или на коньке крыши ее избушки - это священная птица "совиноглазой" мегалитической богини"9 . Когда-то это было божество, отвечающее за переход от жизни к смерти (типа Харона греческой мифологии) и за т.н. "обряды перехода" (испытания, инициации, совершаемые над юношами и девушками при их переходе во взрослое состояние)10 . Но теперь миф обмелел. И стал просто сказкой.
Существо, прописанное в сказке - это существо, исключенное из реальной жизни и из реального культа. Ему не молятся и не приносят жертв. Ребенок, играющий в сказку, всегда помнит, что он именно играет, что это "понарошку". А уж тем более это помнят дети того возраста (от 11 лет и старше), на которых рассчитаны сказки Ролинг.
И еще важно помнить, что книга написана англичанкой. Так получилось, что в английской культуре сложились несколько иные отношения с фольклором, нежели в русской книжности. В русской литературе больше строгости. Все персонажи народных дохристианских верований были безо всяких исключений отнесены к миру демонов, сознательных и упорных Божьих врагов. Английская христианская книжность сочла возможным сделать здесь различения. Некие "духи природы" остались в каком-то своем, "автономном плавании". Эльфы и гномы присутствуют здесь в качестве "соседей по планете" - с теми же проблемами, что и люди, без претензий на власть над людьми и без требований поклонения себе со стороны людей11 . Им тоже не всегда ясно, что добро и что зло. Им тоже, как и людям бывает трудно всегда жить в добре, но, как и люди, они боятся беспримесного зла.
Эта странная для русско-православного восприятия картина мира, как ни странно, имеет святоотеческую опору. В "Жизни Павла Пустынника", написанной блаж. Иеронимом Стридонским в 374 году, есть удивительное место. Св. Антоний Фиваидский, по вдохновению свыше, идет отыскивать этого Павла, еще раньше Антония сделавшегося отшельником в той же пустыне и являвшегося, таким образом, в некотором роде старшим по длительности благочестивого подвига. "Как только занялась заря, почтенный старец, поддерживая посохом свои слабые члены, решает идти в неведомый путь. И уже пылал сожигающим солнцем полдень,.. вдруг увидел он полулошадь и получеловека, существо, у поэтов называемое Гиппокентавром. Увидев его, он спасительным знаменем осенил чело свое. "Эй ты, - сказал он, - в какой стороне обитает раб Божий?" Тот бурчал что-то варварское, скорее выворачивая слова, чем произнося их, и старался выразить ласковый привет щетинистым ртом. Потом протянутой правой рукой указал путь и, проносясь окрыленным бегом в открытых равнинах, скрылся из глаз удивленного отшельника. Не знаем, было ли это наваждение дьявола, чтобы устрашить его, или же пустыня, плодовитая на чудовищ, породила также и этого зверя. И так изумленный Антоний, рассуждая с собой о случившемся, шел дальше. Прошло немного времени, и вот он видит среди каменистого дола небольшого человека с крючковатым носом, с рогами на лбу, с парою козлиных ног. Антоний при этом зрелище, как добрый воин, взял щит веры и броню надежды. Тем не менее упомянутое животное протягивало ему пальмовые плоды на дорогу, как бы в залог мира. Увидев это, Антоний задержал шаг и, спросив, кто он такой, получил ответ: "Я - смертный, один из обитателей пустыни, которых язычество, руководясь многообразным заблуждением, чтит под именем Фавнов, Сатиров и Инкубов. Я исполняю поручение собратий моих. Мы просим тебя, чтобы ты помолился за нас нашему общему Господу, о котором мы знаем, что Он некогда приходил для спасения мира. По всей вселенной прошел слух о Нем". Когда он сказал это, престарелый путник изобильно оросил лицо слезами, которые исторгала радость из его сердца. Он радовался славе Христа и гибели Сатаны" (PL XXII col. 22-23) 12.
Для меня это не свидетельство о реальном существовании кентавров и фавнов. Но это вполне аутентичное свидетельство о мировоззрении блаж. Иеронима. Это свидетельство того, что сей святой муж мог допустить существование (хотя бы на страницах христианской литературы) таких персонажей языческих мифов, которые тем не менее просят молиться о них Христу.
И еще это свидетельство о том, какие неожиданности могут происходить на пути воцерковления образованного человека. Иероним был образовеннейшим человеком. Редчайшее в те времена явление: Иероним владел тремя языками -латынью (даже св. Григорий Богослов латыни не знал), греческим (блаж. Августин и преп. Ефрем Сирин не знали греческого) и еврейским (кроме св. Епифания Кипрского его из Отцов вообще никто не знал). Он дышал воздухом классической культуры, и греко-римских языческих авторов цитировал не реже, чем христианское Писание. Но то, что было естественно в Риме, оказалось странным в палестинской пустыне, где Иероним стал учиться монашеству. Он прилагал суровые усилия, чтобы понудить себя к согласию со всем, что говорили ему монахи. Обещал забыть прелестную красоту языческой риторики… И - не мог этого сделать. Порой ему надоедало смиренничать - и его ум восставал: "Святое невежество хорошо только для себя; и поскольку оно устрояет церковь святостью жизни, постольку же вредит ей тем, что не может сопротивляться нападающим на нее" (PL XXII col. 542); "За что терзают меня враги мои и против молчащего хрюкают эти жирные свиньи? Ведь для них вся наука, больше того вершина всякой мудрости состоит в том, чтобы поносить чужое и доказывать неверие древних даже до потери собственной веры. Мое же правило: читать древних, одобрять некоторых, усваивать, что хорошо в них и не отступать от веры церкви кафолической" (PL XXII col. 980); "А что ты в конце письма спрашиваешь, зачем я в своих сочинениях иногда представляю примеры из светских наук и белизну церкви оскверняю нечистотами язычнков, - на это вот тебе мой краткий ответ… пожалуйста, скажи ему, чтобы он, беззубый, не завидовал зубам тех, кто ест, и сам будучи кротом, не унижал зрения диких коз" (PL XXII col. 669). Но иногда Иероним все же всецело доверял "простецам", и тогда фольклор он принимал за церковную истину. Эта его доверчивость и оставила заметный - и интересующий нас - след в истории западной литературы, прописав в ней фавнов и кентавров по разряду "див", а не "бесов".
В поразительной повести Клиффорда Саймака "Братство талисмана" (поразительной потому, что она являет собой редчайший пример христианской проповеди в жанре фэнтэзи) на Земле воцаряется воинство сатаны. Оно уничтожило все древние списки Евангелия. Епископ с горечью оценивает положение: " - Свет уходит, - говорил он, - уходит из всей Европы. Я чувствую, что мы погружаемся снова в древнюю тьму". Повествователь продолжает: "В архиепископе иногда бывало что-то ханжески-болтливое, но он вовсе не был глуп. Если он торжественно заявил, что свет уходит, значит, можно предположить, что это так и есть: свет уйдет и вползет древняя тьма. Церковнослужитель не сказал, почему доказательство подлинности манускрипта может сдержать приход тьмы, но теперь Дункан сам понял: если будет точно доказано, что человек по имени Иисус действительно жил две тысячи лет назад и говорил то, что передано нам как его слова, и умер так, как говорит евангелие, тогда церковь снова станет сильной, а у сильной церкви будет власть отогнать тьму. Ведь две тысячи лет она была великой силой, говорила о порядочности и сострадании, твердо стояла среди хаоса, давала людям тонкий тростник надежд, за который они могут уцепиться перед лицом кажущейся безнадежности". И вот Дункан (рыцарь-христианин) вступает в борьбу с силами Зла. С единственным древним евангельским манускриптом он пробирается по оккупированной стране… И ему в его странствиях помогают маг, гоблин, грифон… Гоблин так объясняет, почему он решил помочь христианину: " - Мы не можем любить вас. - Вы ненавидите нас, так почему же вы предлагаете нам помощь? - Потому что мы ненавидим разрушителей еще сильнее, чем вас. Что бы ни думало ваше глупое человечество, разрушители - не наш народ. Мы очень далеко отстоим от них. Для этого есть несколько причин. В этом вторжении разрушителей мы страдаем вместе с людьми, может, чуть меньше, потому что у нас есть своя маленькая магия, которой мы поделились бы с человечеством, если бы оно захотело принять нас. Итак, мы ненавидим разрушителей больше, чем людей, и именно поэтому хотим помочь вам".
Таков же расклад сил в сказочных мирах Льюиса. В его "Мерзейшей мощи" перед лицом сатанинского зла к людям приходят неожиданные помощники: "Тогда еще жили на Земле нейтральные существа… - Нейтральные? - Конечно, разумное сознание или повинуется Богу, или нет. Но по отношению к нам, людям, они были нейтральны. - Это ты про эльдилов… про ангелов? - Слово "ангел" не однозначно. Строго терминологически, они - силы. Но суть в другом. Даже эльдилов сейчас легче разделить на злых и добрых, чем при Мерлине. Тогда на Земле были твари… как бы это сказать?.. занятые своим делом. Они не помогали человеку и не вредили. У Павла об этом говорится. А еще раньше… все эти боги, феи, эльфы… общение с ними могло быть невинным, но небезопасным. Они как бы сортировали тех, кто вступал с ними в контакт. Не нарочно, они иначе просто не могли. Мерлин благочестив и смирен, но чего-то он лишен. Он слишком спокоен, словно ограбленная усадьба. А все потому, что он знал больше, чем нужно. Это как с многоженством. Для Авраама оно грехом не было, но мы ведь чувствуем, что даже его оно в чем-то обездолило… Именно эльдилы открыли Рэнсому, что существует заговор против человечества. Более того, именно они советуют ему, как бороться…".
Так и в фантастических мирах Толкиена.
Так и в волшебном мире, который создала Ролинг. Мы можем с ней не соглашаться, но просто нельзя возводить на человека напраслину: то, что может показаться неуместным, запредельным с точки зрения русской книжно-христианской традиции, совсем не является таковым в глазах автора, воспитанного в традициях английской культуры. Так что нет оснований предполагать, будто книга была написана с целью воспевания демонических существ и их чар.
Впрочем, и русские церковные люди не всегда ставили знак равенства между персонажами языческих мифов и библейским сатаной. В одном спектакле, представленном на суд святителя Филарета Московского (XIX в.), кудесник восклицает: "Слава, сатана!" Св. Филарет счел нужным устранить эту реплику - на том основании, что "чтители Перуна и Белбога не славят сатану именно"13 . Но это суждение св. Филарета было и непубличным и поздним (древнерусская культура к тому времени уже прошла свой цикл жизни), а вот слова блаж. Иеронима были произнесены в ту пору, когда каноны христианства только формировались - и потому оказали серьезное влияние на мир европейской культуры.
Итак, нет оснований предполагать, будто писательница Ролинг преследовала дурную цель - познакомить детей с сатаной 14…
Но независимо от "благих намерений", не учит ли эта ее книга учит всамделешнему колдовству?
Есть, есть в этой сказке и заклинания и рецепты зелий. Но все "рецепты" магии, описанные в ней, действует лишь при наличии "волшебной палочки". Как и все заклинания старика Хоттабыча работали лишь при выдергивании волоска из его бороды (а не из бороды любого прохожего). А для изготовления "палочки" нужны то перья феникса, то рог единорога… Тут уж любой ребенок поймет, что это не те ингредиенты, что можно купить в зоомагазине, а значит, ему лишь останется играть "понарошку", используя карандаш вместо волшебной палочки. Рецепты волшебства из книг Ролинг использовать нельзя. Но зато вполне буквально можно применить другие ее советы - "Если хочешь узнать человека получше, смотри не на то, как но обращается с равными, а на то, как ведет себя с подчиненными" (это совет крестного (!) отца Гарри)15.
А "понарошку" дети в волшебников играют и без книг Ролинг (и вновь напомню: это книги не для пятилеток, а для 11-13-летних. Они даже карандашами будут не играть, а только шутить). Если дети будут "играть" в Гарри Поттера и волшебников - в этом нет беды. Ну, возьмут малыши на переменке школьную указку, направят друг на дружку и крикнут "Замри!". Все понимают: это "понарошку". Тем, кто будет лишь "цитировать" Ролинг, разыгрывать сценки из ее уроков волшебства, вряд ли что-то грозит (во всяком случае не больше, чем любой девочке, играющей в фею).
Опасность может подстерегать ребят постарше - тех, кто не воспримет эту книгу всерьез. Они-то прекрасно понимают, что рецепты от Гарри Поттера несерьезны и недейственны. Но после того, как неожиданная сказка (неожиданная, ибо себя-то они уже считали переросшими время сказок) вновь разбудит в них угасший было интерес к миру волшебства, они могут попробовать найти что-то более реальное. И начнут свое путешествие по закоулкам "эзотерики". Светская педагогика, увы, не сможет их остановить. В ее арсенале нет добротного запаса ни решимости, ни аргументов для разоблачения нынешней моды на магию, астрологию, "звенящие кедры" и прочий каббало-буддизм.
И тут только Церковь может заговорить с этими "экспериментаторами" на понятном для них языке и сказать: мы еще серьезнее, чем вы, относимся к волшебству. И можем вам рассказать о своем опыте соприкосновения с ним и о том, в каком виде возвращаются некоторые "контактеры" из "зазеркалья"16 …
И чем более душной будет становиться атмосфера в каждом следующем томе Ролинг, тем убедительнее будет звучать церковное предупреждение: пропасть, по краю которой ходят маги - реальна. И маги - реальны. Но не причастие к крови Гарри Потерра (в 4-ом томе именно это делает черный колдун Воланд-де-Морт ради своего воскресения) защищает от заклятий, а причастие к крови Того неназванного в книге Спасителя, Чье Рождество и Воскресение (Пасху) все же празднуют ученики волшебной школы 17.
Именно поэтому простое слово церковного осуждения перед лицом этих книг было бы неуместно. Ведь только Церковь может сказать: все, написанное в этих книжках - больше, чем игра и реальнее, нежели вымысел. Незримый мир и в самом деле - есть. Мир духов рядом, дверь не на запоре… В этом духовном мире идет война. От злых чар защищает любовь. Высшая любовь - это любовь Бога к людям. Эта любовь излилась на нас через Крест Господень. Так ограждай себя им! Добрый наставник Гарри говорит ему - "Я не уйду из школы, пока в школе останется хоть один человек, который будет мне доверять. И еще запомните: здесь, в Хогвартсе, тот, кто просил о помощи, всегда ее получал". Вот так и ты доверяй Богу и помни о Нем. Эта твоя память о Нем пусть перерастает в молитву к Нему. И где бы ты ни находился - эта молитва защитит тебя от чародеев.
Почему молитва сильнее? Да потому что колдун приказывает духам, которых он связал своими чарами. А там, где приказы - там нет любви. Молитва же - это просьба, это свободное обращение к тому, кто Выше, в надежде на свободный же Его любовный отзыв. И хотя бы потому в иерархии любви молящиеся ("благослови их Господь!" 18) выше и сильнее колдующих.
Христианский педагог мог бы из этой книжки перенести детей к реалиям своей веры. "Вы уже знаете, что именно жертвенная любовь матери спасла маленького Гарри от злого колдуна? А знаете, ведь так и в христианстве говорят: молитва матери со дна морского достает, из мертвых воскрешает… А хотите, я вам песенку напою, которую недавно в монастыре услышал. Слушайте: "если мать еще живая, счастлив ты, что на земле есть кому, переживая, помолиться о тебе"... Гарри простил предателя Питера Педдигрю? А знаете, в нашей истории был однажды Человек, Который смог простить своего предателя. В своей проповеди Он сказал "благословляйте ненавидящих вас". Обсудим, почему месть не всегда уместна?".
Книжки про Гарри Поттера дают церковному педагогу повод поговорить с детьми о главном - не о праздничных тропарях и не о символическом значении какого-нибудь церковного предмета, а о том, от чего и как нас спас Христос.
В книге Ролинг самые жуткие существа - это безликие палачи-дементоры (разрушающие разум), жаждущие высосать из человека всю его душу. Спастись от них можно, только если вспомнить самую счастливую минуту своей жизни…
Как христианин я скажу: "дементоры" - это в общем-то реальность, знакомая христианам - "Ты будешь есть, и не будешь сыт, пустота будет внутри тебя" (Мих. 6,14). Но вот способ защиты от них, предложенный в сказке, малореален. Если бы дементоры были лишь моим кошмаром, лишь порождением моих снов - то моя мысль была бы в состоянии разогнать их. Буддизм, считающий весь мир моей иллюзией, логично считает, что со злом надо бороться с помощью правильно перестроенной мысли… Но если зло надвигается на меня извне, если оно реально, если оно не с меня началось, если оно хочет меня подчинить себе - то не слишком ли слабы мои мысли, чтобы остановить вселенское зло? Кроме того, тот, кто способен высосать всю душу, тот не остановится и перед самым добрым переживанием этой души. Частичка ли спасет целое? Тут нужна помощь извне - помощь от Того, над Кем не властны душегубы. Так что в минуту близости демона-дементора, в минуту отчаянности и опустошенности лучше обратиться не к прошлому (воспоминанию), а к Вечному, обратиться не к тому, что люблю я, а к Тому, Кто любит меня.
А знаете, чему на самом деле учат эти книжки? Тому, что материнская любовь защищает лучше любого пистолета. Что мужество и верность хороши. Что друзьям надо помогать. Что бояться зла нельзя, и очевидное могущество зла не есть повод к тому, чтобы перейти на его сторону. Что если настанет время делать выбор между легким и правильным, надо выбирать правильное. Скучные банальности? Верно. Но вот для того, чтобы сделать их интересными - и пришлось написать отнюдь не скучную сказку.
Педагогика, как и политика - это искусство возможного, искусство компромиссов. Не все в окружающем мире зависит от нас. Даже дети - не всецело в нашей власти. И что же - каждый раз требовать, чтобы все было по нашему? Все подминать под себя и свою мерку? И никогда не приспосабливаться самим? Но в жизни так не бывает. В чем-то реальность изменится под моим усилием, а в чем-то должен буду уступить я. Иногда надо жестко сказать "нет". Но иногда уместнее не заметить, промолчать. Иногда церковным людям приходится отказать себе в удовольствии громогласно оспорить нехристианские действия и убеждения19 . А порой можно перейти к активному действию - но не с целью опровержения или уничтожения, а с целью приобретения (в культуре это означает - перетолкования)20 .
В общем, книги Ролинг раскрывают такое пространство, в котором можно вести диалог. В это пространство уже вошли миллионы детей. Вытащить их оттуда "анафемами" невозможно. А вот запереть их там с помощью предвзятых "низ-з-зя" можно. Так что как некогда христианские миссионеры первых веков погружались в мир языческой философии, чтобы в ее мире и на ее языке говорить с людьми о Боге, так и сегодня можно было бы выучить язык Ролинг для разговора в нашими детьми. Рискованно? Но миссионерство - всегда риск. А отказ от риска разве всегда безопасен? Тот, кто просто от имени Церкви обличит Гарри Поттера - не рискует ли и он чужими судьбами?
У нас отчего-то не принято задумываться над тем, сколько соблазна посеяли "правильные" проповеди "правильных" батюшек. Сколько подростков (да и взрослых людей) на многие годы были оттолкнуты от Церкви потому, что встретившийся им проповедник говорил высокой церковнославянской вязью, в которой эти ребята не узнали ничего понятного для них? Сколько людей стали сторониться Церкви оттого, что встретившийся им церковный проповедник мог только отнимать у них то, что им интересно и дорого, но не смог объяснить, чем же именно Церковь сможет наполнить их жизнь? Таких потерь у нас в церковной среде не принято считать - отряд не заметил потери бойца, анафематизмы допел до конца…
О таких проповедниках верно сказал французский историк XIX века Буассье - "Они требуют безусловного подчинения своим мнениям и в то же время стараются сделать их неудобными для усвоения"21.
В праве есть упоминание о таком деянии как "оставление в опасности". Законодательство это деяние квалифицирует как преступное. Могут ли те люди, что замораживают миссионерские инициативы по принципу "кого надо - Господь Сам к вере приведет" быть уверены, что на Божьем суде они не услышат об этом своем "благочестии" осуждающий приговор?
Я прекрасно понимаю, что публикацией этих своих размышлений я вызову всплеск осуждающей реакции в свой адрес со стороны немалого числа церковных людей22 . Ну что же, как говорится в книжке про Гарри и философский камень, "Храбрость бывает разной. Надо быть достаточно отважным, чтобы противостоять врагу. Но не меньше отваги требуется для того, чтобы противостоять друзьям" - когда друзья совершают ошибку. Книги про волшебную школу могут стать реальным рассадником антихристианских настроений и среди детей, и среди взрослых - в том случае, если Церковь объявит этим книжкам войну. Но миссионерски и педагогически умнее было бы или просто не замечать их, или же, заметив их существование как объективный, независящий от нас факт, дать этому факту такое толкование, при котором эти книжки стали бы мостиком на дороге в Церковь.
Я не советую читать эти книги тем, кто еще их не прочитал. Я лишь исхожу из того, что они уже есть в мире наших детей. И предлагаю истолковать этот факт так, чтобы дети не остались с этим фактом один-на-один, без христианского компаса. Я просто предлагаю читать эту книгу вместе с детьми - иначе они все равно будут ее читать. Но без нас - в гостях или в библиотеках. Вам нужна такая "партизанская война" в вашей семье?
Ну, а если уж читать эту книгу так, чтобы каждую строчку сказки сопоставлять с православным катехизисом, то пусть тогда такой аналитик и сам не выходит за рамки христианской этики. Даже если ты решил, что книга вредная и с ней нужно вступить в полемику - врать в этой полемике все же не стоит.
Некая гречанка Елена Андрулаки написала гневную отповедь - от имени православной Церкви. Она уверяет, что уже во второй книге о Гарри Поттере "мы читаем о жертвоприношении животного, школьной кошки (которую, заметьте, зовут "госпожа Норрис") и об одержимости маленькой ученицы, которая, теряя контроль над собой, душит петухов и нападает на все живое и мертвое в школе. Атмосфера все более напоминает триллер, тем более, что все ученики каждую секунду подвержены опасности быть убитыми"23.
Ну что тут сказать... 1) Кошка не была убита. Она была лишь парализована. В конце этого же тома она излечивается; 2) ее парализация не была жертвой, приносимой кому бы то ни было, а была лишь случайностью; 3) вообще люди не имели отношению к этому случаю: кошка оцепенела от того, что увидела отражение глаз василиска; 4) василиска выпустил на волю самый нехороший персонаж книги, а Гарри убил василиска и прогнал его хозяина… И как же из этого можно было сделать вывод, будто книжки про Гарри Поттера учат приносить кошек в жертву сатане?!
Верно, есть в этой книге девочка, которая стала жертвой магии, "зомби". Но это событие оплакивает потом и она сама, а писательницей состояние "одержимости" оценивается как крайне негативное. Считать, что в этом сюжете есть проповедь сатанизма - все равно что видеть ее в евангельских расказах об исцелении Христом бесноватых.
Верно, что "атмосфера все более напоминает триллер, тем более, что все ученики каждую секунду подвержены опасности быть убитыми". Но верно и то, что положительные герои противостоят этим ужасам, находят в себе смелость для борьбы. И побеждают. Как-то даже неудобно пояснять гречанке, что в любой детской эпопее есть минута "катарсиса" - победа добра следует за казалось бы уже безнадежным триумфом сил зла. И все же - приходится напоминать ей этот термин греческой философии и драматургии, объясненный еще Аристотелем: катарсис есть очищение "путем сострадания и страха" (Поэтика 1449b28). Уж больно странная эта гречанка, которая умудрилась не узнать в сюжете с кошкой "римэйк" греческого мифа о Медузе Горгоне. Так что же - теперь и греческие мифы, в которых рассказывается о парализующем взгляде Медузы Горгоны, будем прятать от детей?
Кроме того, стоит учесть, что с каждым томом взрослеют и персонажи, и читатели книжки. Мрачный четвертый том рассчитан уже не на 11-летних детей, а на 14-летних подростков.
В общем - обычные это книжки. Вот только появились они в необычно-плохие времена. Если бы такая книга появилась сто лет назад - она была бы просто доброй фантазией. Вокруг была христианская культура, и она приняла бы в себя ребенка, прочитавшего сказку про Гарри. И в советской культуре такая сказка была бы безобидна. Но сегодня она стала капелькой, несомой мощной и мутной волной неоязычества. Пособия для "начинающих эзотериков" продаются на каждом углу, идеи "мадам Ваблатской" проповедуются на школьных уроках так называемой "валеологии", и совсем не нужно искать "Косой переулок", чтобы найти магазинчик с магическими амулетами и учебниками. От сказки к реальному язычеству переход может оказаться слишком незаметным и быстрым. Прятать от детей книжки про Гарри Поттера глупо. Надо просто подумать о противовесе. О том, как ребенку дать знания о вере его народа, а не о суевериях далеких и давних кельтов.
Книги Ролинг не связаны с миром христианства. Но из этого еще не следует, будто они являются сатанинскими. Это своего рода "ничейная полоса", и тот "делатель", который ступит на эту полосу, тот и будет выращивать на ней свои плоды. Толкователи и впрямь могут развернуть книги Ролинг в противоположные стороны. Сатанисты проявляют очевидный и, как всегда, грязный интерес к этим сказкам. Они не останавливаются перед прямыми фальсификациями - вроде того, что эти книги одобрил мэтр сатанизма Кроули, (умерший, правда, задолго до написания этих сказок), или придумывают интервью Ролинг лондонской газете, в котором она якобы выразила свои симпатии сатанизму…
Эти порождения "отца лжи" уверяют, что 20-миллионный тираж этих книг приведет к пополнению их армии 20-ю миллионами юных новобранцев. И если христиане будут жечь эти книги и плеваться в их адрес, то, пожалуй, так оно и будет. Виноваты тут будут не книги, а мы, ибо дадим повод сработать вполне обычной (а не колдовской) человеческой логике: раз мне книга нравится, а христиане против нее, раз христиане сжигают книги, в которых ни одного дурного слова в адрес их веры не сказано, значит что-то и в самом деле у этих христиан не так, значит, стоит прислушаться к их критикам24.
Когда-то языческий император Юлиан Отступник предложил христианам не изучать классическую литуратуру (ибо она вся пропитана мифами), не беседовать об этих книгах с детьми, то есть - отказаться от преподавания в светских школах. Проживший юношеские годы в христианской среде (его царственные родственники решили уготовить ему карьеру христианского епископа, чтобы тем самым закрыть ему дорогу к вершине светской власти), Юлиан знал болевые точки Церкви. И своим запретом ударил по одной из них. Мол, это ведь будет только честно: раз вы считаете, что эллинские мифы - это выдумки и сказки, а школьная хрестоматия состоит из текстов, постоянно пересказывающих или упоминающих эти мифы, то зачем же вам, христианам, изучать эти наши, языческие книги? Оставьте школьные и университетские кафедры для тех, кто еще верен язычеству… "Другие меры, принятые против христиан, вредили им в настоящем, это же отнимало у них будущее. Их детям придется или продолжать заниматься в школах ораторов и философов, обратившихся совершенно в язычников, и тогда они не устоят против соблазна этого учения, которое возвратит их к прежней вере; или же они перестанут посещать школы и через некоторое время, лишенные благодетельного учения, которое образует людей, мало-помалу утратят прекрасные качества греческого ума и обратятся в варваров, и секта таким образом мало-помалу окончательно угаснет во мраке и невежестве"25.
Если бы тогдашная Церковь состояла из нынешних "поттерофобов"26 , то она охотно подчинилась бы этому императорскому указу. Но я уже говорил, что поттерофобы - это традиционалисты лишь на словах, на деле же их мировоззрение вполне модерново.
Устами Церкви той поры был св. Григорий Богослов. Себя он называет филологом ( "любителем словесности") и так отзывается об указе Юлиана:
"Тогда как дар слова есть общее достояние всех словесных тварей, Юлиан, присвояя его себе, ненавидел в христианах, и о даре слова судил крайне неразумно. Во-первых, неразумно тем, что злонамеренно, по произволу, толковал наименование, будто бы эллинская словесность принадлежит язычеству, а не языку. Почему и запрещал нам образоваться в слове, как будто такое наше образование было похищением чужого добра. Но cиe значило тоже, как если бы не дозволять нам и всех искусств, какие изобретены у греков, а присвоять их себе по тому же сходству наименования" (Слово 4. Первое обличительное на царя Юлиана)27. "Но я должен опять обратить мое слово к словесным наукам; я не могу не возвращаться часто к ним; надобно постараться защитить их по возможности. Много сделал богоотступник тяжких несправедливостей, но особенно, кажется, в этом он нарушал законы. Да разделят со мною мое негодование все любители словесности, занимающееся ею, как своим делом, люди, к числу которых и я не откажусь принадлежать. Ибо все прочее оставил я другим, желающим того, оставил богатство, знатность породы, славу, власть. Одно только удерживаю за собою, - искусство слова. Если же всякого гнетет своя ноша, как сказал Пиндар, то и я не могу не говорить о любимом предмете. Итак, скажи нам, легкомысленнейший из всех: откуда пришло тебе на мысль запретить христианам учиться словесности? Это была не простая угроза, но уже закон. Откуда же вышло cиe и по какой причине? Какой красноречивый Гермес (как ты мог бы выразиться) вложил тебе cиe в мысли? Словесные науки и греческая образованность, говорит он, - наши; так как нам же принадлежит и чествование богов; а ваш удел - необразованность и грубость; так как у вас вся мудрость состоит в одном: веруй… Как же ты докажешь, что словесные науки тебе принадлежать? А если они и твои, то почему же мы не можем в них участвовать, как того требуют твои законы и твое бессмыслие? Какая это греческая образованность, к которой относятся словесные науки, и как можно употреблять и разуметь cиe слово? Ты можешь сказать, что греческая образованность относится или к языческому верованию, или к народу и к первым изобретателям силы языка греческого. Если это относится к языческому верованию, то укажи, где и у каких жрецов предписана греческая образованность, подобно, как предписано, что и каким демонам приносить в жертву? Кому же из богов или демонов посвящена образованность греческая? Да если бы это было и так: все, однако, не видно из сего, что она должна принадлежать только язычникам, или, что общее достояние есть исключительная собственность какого-нибудь из ваших богов или демонов; подобно, как и другие многие вещи не перестают быть общими оттого, что у вас установлено приносить их в жертву богам" (Там же)28.
Вот я и спрашиваю: зачем же сегодня христианам уходить из мира детской и школьной культуры? Зачем помогать Отступнику?
И тут уже мы подходим к гораздо более серьезному и печальному вопросу: ну, почему в православной среде сегодня принято всего пугаться (начиная с интернета, фотовспышек, ИНН, и кончая сказками)? Почему критерием ортодоксальности сегодня становится мера испуганности? Нам ли - бояться? "Если Бог за нас, кто против нас?" (Рим. 8, 31). Эти волны страхов, расходящиеся от некоторых церковных проповедников (и от всех приходских сплетниц) не есть ли симптом серьезной болезни? Ну, почему мы считаем апостольскую веру столь слабой, что все время пробуем ее спрятать от дискуссионного сопоставления, защитить полицейскими и цензорскими ограждениями?
Катится какая-то цепная реакция: преизобилие наших страхов мешает понять суть нашей веры и надежды; плохое знание своей веры опять же порождает увлеченность новыми волнами паники. А св. Василий Великий радовался своей вере. Умел передавать эту радость и эту веру другим. И потому не боялся посылать своих духовных чад на воспитание к языческим учителям. "Стыжусь, - писал Василий своему бывшему учителю знаменитому ритору Либанию29 , - что представляю тебе каппадокиан поодиночке, а не могу убедить всех взрослых заниматься словесностью и науками и избрать тебя в этом занятии наставником. А так как невозможно достигнуть, чтобы все за один раз избрали, что для них самих хорошо, то и посылаю к тебе, поодиночке, кого только уговорю"30.
А мы чего испугались? Просто того, что где-то рядом с нами кто-то читает детские сказки, в которых действуют персонажи языческих мифов… Так, может, не будем выставлять свое маловерие напоказ? Не будем позорить Православие?
Да, средневековые подвижники не одобрили бы ни этих ни других сказок. Отчего-то господствующая церковь стала более опасливой, чем церковь гонимая (так и сегодня: в советские времена христиане не боялись отдавать своих детей в пионеры, а сегодня боятся даже православных скаутских организаций). В средневековом мире, в котором язычников стало совсем мало, христиане стали отчего-то их бояться больше, чем в "золотой" (и пограничный) век Григория Богослова, Иеронима, Василия Великого… Средневековье создало свою дивную культуру. Но в этой культуре не было места для ребенка. Средневековая культура вообще не интересовалась ребенком, рассматривая дитя просто как маленького взрослого. Основу ее библиотеки составляли книги, написанные монахами и для монахов. Великие книги. Мудрые советы. Но в итоге, как оказалось, христианскую педагогику нельзя импортировать из средневековья: ее просто там не было. И приходится разрабатывать ее сейчас - совмещая наработки светской педагогики и возрастной психологии ХХ века с этикой древнего Православия.
Именно современности приходится сочинять "православные сказки", и эти попытки оказываются порой неуклюжими, а порой и просто жуткими. Вот, например, сказочка новых "опричников": "…И тут очнулись русские люди, обрадовались, помолились Богу и Он дал им Грозного Царя. Теперь на том Царстве Грозный Царь всех колдунов и вещунов на кострах сжигает. Конец и Богу слава!"31 . А ведь это логично: кто не умеет управлять, стремится поработить. Тот, кто не может зажигать детей радостью своей веры, в конце концов будет сжигать тех, кто поводы к своей радости нашел на стороне.
Эти "опричники" боятся, что сказки про Игоря Горшкова (так на русский лад звучит имя Гарри Поттера) толкнут детей в объятия антихристианства. Им и в голову не приходит, что именно в случае осуществления их мечты о торжестве православных инквизиторов и палачей люди, увидев зло, творимое "православными", и кинутся к "добру", творимому гуманистом-антихристом32…
Но вернемся к "поттеромании". В кои-то веки детей заинтересовало что-то помимо жвачки. Согласно социологическим опросам, наши, российские дети почти поголовно мечтают переехать в Америку. И вдруг появилась сказка, заронившая в них другую мечту - о поездке к Хогвартс (так называется школа, в которой учится Поттер). Но угрюмые дяди с бородами говорят им: не смей и думать об этом! Что ж, в реальности тогда дети вернутся к своим прежним мечтам. И что-то подсказывает мне, что эти мечты будут отнюдь не о православном монашестве… А вот если бы им сказать: мир чуда действительно существует. Но путь к нему лежит по иным тропинкам. Волшебству мы вас, пожалуй, не научим, но молитве научить можем. А ведь только молитва может породить чудо, которое не раздавит тебя своими последствиями…
Итак, предлагаю эксперимент. Пусть один и тот же церковный проповедник войдет в два разных класса светской школы. И в одном классе он будет запрещать детям читать книжки про Гарри Поттера, а в другом предложит читать эти книжки вместе. Как вы думаете, дети из какого класса через полгода станут прихожанами его Церкви?
Вот ради этих детей я и говорю своим церковным "друзьям": подождите пугаться, подождите пугать, подождите осуждать и разоблачать, подождите верить слухам. Оттолкнуть детей от Церкви легко. Оттолкнуть - и остаться в горделивом сознании единственности своей чистоты. А если впустить детей в храм - будет шум, будет беспорядок, будет мусор. Но зато будут и дети.