В Нью-Йорке, облокотясь на стойку.
Он смотрел от окна в переполненном баре
за сортирную дверь без крючка,
там какую-то черную Розу долбали
В два не менее черных смычка.

В скандинавской избе начались эти пьянки,
и пошли возвращаться века,
и вернулись пурпуроволосые панки.
Ночь. Реклама аптеки. Река.

А в стекле отражались закаты другие,
взмахи желтых и траурных крыл.
Вспомнил он, что зарыл свой талант теургии,
вспомнил вдруг, что забыл, где зарыл.

Он завыл, точно Гинсберг, читающий "Каддиш",
ибо вновь начиналось отсель
возвращенье вращенья -- где слезишь, там сядешь,
желто-красных веков карусель

каруселит себе -- не сойти, не свалиться.
Козыряла червями заря,
и слеза на небритой щеке символиста
отражала желток фонаря.