Сегодня, мои дорогие радиослушатели я буду вам рассказывать истории и приводить огромные цитаты. Так что если у вас есть более увлекательные дела, такие как мытьё посуды, или прогулка по 20-ти градусному морозу, то можете идти и спокойно ими заниматься.  В конце-концов огромные поучительные цитаты можно почитать и потом. А мороз может закончится. Или муж психанет из-за посуды немытой и тогда прощай бриллиантовой-платиновая тиара к 14 февраля. Хотя это, конечно же мещанство. Изумруды в платине  - это да, это подарок... За такое можно не только посуду каждый день мыть... Хотя с другой стороны - куда ее, эту тиару, потом носить? В маршрутке утром и так - одной рукой за поручень, второй за сумку, а зубами - кошелек достаешь. Т.е. тиару придерживать нечем уже... 

Ну да я, собственно о духовном хотела поговорить. Вот если вы спросите, кого я могу перечитывать до бесконечности, то я отвечу: Булычева Кира, И Ольгу Громыко. Раньше это был еще Булгаков и Ильф с Петровым, а еще раньше Морис Дрюон. Да. Все 7 томов на одном дыхании. И 4 года, длинными летними вечерами. Совсем недавно я у каких то интернетных "критиков" прочитала, что оказывается Дрюон - это сплошные сцены плотских утех в разных комбинациям Ме и Жо. Прям Содом и Гоморра, а вот "Анжелика" - так чуть ли не образец целомудрия. Странно. Не заметила. 

Ну да я опять не о том. Вот признайтесь честно, без википедий и прочего рукоблудства, что приходит на ум при упоминании Кира Булычева? "Алиса Селезнева"? "Тайна Третьей планеты?" Ну уже неплохо.  На самом деле у автора много очень философских рассказов. Что, в прочем и не удивительно, т.к. Игорь Можейко (ну вы поняли о ком я)  защитил докторскую по "Буддизму на Бирме". Поэтому его рассказы легки и приятны как звон колокольчиков на весеннем ветру, а смысл их - прост и глубок одновременно, как буддийские притчи.

Не буду разглагольствовать далее, потому что "А смысл?".  А теперь из особенно задевшего за душу. Как про сейчас написано.

 Они уже здесь! 
 Инопланетянин Коко повадился к Удалову. Он третий день ночевал на шкафу,

таился от Ксении, которая гнала его метлой. Ксении не нравились ящерицы,
покрытые розовыми перьями.
  Вечерело. Косые лучи солнца ласкали подоконник, на котором нежился Коко,
кося фиолетовым глазом на Удалова, чинившего спиннинг. Из городского парка
доносилось хоровое пение: хор речников готовился к юбилею городской
пристани.
  - Ничего у тебя не получится, Корнелий, - сказал вдруг Коко.
  - Ты о чем?
  - О твоей мечте. Завтра ты намерен первым катером отправиться вниз по
реке, потому что в омуте за Хомутовкой живет налим-долгожитель. Но с
рассвета движение катеров по реке отменяется, пристань превратят в трибуну
и эстраду. Пока мероприятие не завершится, и не будут спеты все песни,
никуда ты не отплывешь.
  - Ну это ты преувеличиваешь, - возразил Удалов. - До Хомутовки и даже до
Раскола кроме как катером ничем не доберешься. Люди по делам, на работу,
на рынок ездят...
  - Смотрю я на тебя и удивляюсь, - Коко потянулся, почесал коготками
гладкий животик. - Знаешь, что я прав, а все равно завтра попрешься на ту
пристань, будешь надеяться, что здравый смысл восторжествует. Что хоть
катер отправят вниз по реке.
  - Но зачем все катера отменять? - воскликнул Удалов. - Почему из-за
пустого юбилея людям столько неудобств?
  - Потому что другим людям на этих людей наплевать.
  - Но это неправильно! Об этом по радио теперь критикуют.
  Коко мелодично засмеялся.
  - Я в школе учил, - продолжал Удалов, - человек человеку друг, товарищ...
  - И волк, - нахально вмешался Коко.
  - Пришибу, - сказал Удалов. - Надоел ты мне. Никакой ты не галактический
брат, а просто провокатор и демагог.
  - Ругаться - легче легкого, - возразил Коко. Ты ругаешься, чтобы поменьше
думать. Потому-то вы, люди, и станете легкой добычей...
  Но чьей добычей, Удалов не услышал, потому что со двора грянула музыка.
Это пришел из техникума подросток Гаврилов и включил на полную мощность
японскую систему.
  - Этого еще не хватало! - возмущался Удалов, закрывая окно. - Сам оглохнет
и других изуродует.
  - А ему наплевать, - сказал Коко.
  - Это что, болезнь?
  - Болезнь? - Коко поглядел на Удалова в упор и закрыл глаза шершавыми
пленками. - Да, это болезнь. Хуже СПИДа.
  Уголки узкого рта пришельца загнулись кверху - он улыбнулся.
  - Ты что-то знаешь?
  - Знаю.
  - Признавайся.
  - Не могу, подписку давал.
  - Где?
  - На моей планете.
  - Как же ты мог подписку на своей планете давать, если это наша, земная,
болезнь?
  Коко вздохнул.
  - Люблю я тебя, Удалов, - сказал он. - И ты меня терпишь. Хочешь, правду
скажу? Только в обморок не падай.
  - Говори.
  - Происходит инопланетное вторжение, - сказал Коко.
  - Это кто же вторгается?
  - Есть желающие.
  - Коко, не темни!
  - Мы давно собирались Землю завоевать. Искали разные пути. Ведь мы кто?
Гуманисты. Не хотим мы вас бомбами закидывать. Все должно быть культурно.
Пришлось нам в людей внедряться.
  - Не понимаю.
  - Чего тут непонятного? Внедрится, допустим, в подростка Гаврилова наш
агент. Тот об этом и не подозревает. И не замечает, как заболевает
страшной и неизлечимой болезнью. Название ее слишком научно, чтобы ты
понял. Смысл его можно перевести словом "наплевизм". К примеру, решил
кто-то поставить галочку в отчете и устроить юбилей речной пристани. Для
этого он сорвал с учебы весь речной техникум и заставил учащихся три дня
подряд репетировать в городском парке хоровое пение и ходьбу строем. Потом
деньги, что выделены на ремонт общежития, он пустил на изготовление трех
тысяч цветных флажков и двадцати лозунгов общей длиной четыреста метров.
Закрыл движение по реке. Еще много чего совершил ко всеобщему неудобству.
  - Нет, - сказал Удалов. - Ты шутишь. У нас это давно наблюдается.
  - Мы тоже не первый год внедряемся.
  - Но зачем? Что за смысл?
  - Ослабляем сопротивляемость. Кто свяжет рядового наплевиста с
инопланетным вторжением? Скажи ты кому об этом - на смех поднимут. Но уже
близко то время, когда все будут заражены. Вас и завоевывать не надо
будет. Сами свалитесь к нам в лапки, как перезрелые груши.
  Удалов зажмурился. Куда идти? В какой набат бить?
  - Основной симптом наплевизма - полное несоответствие масштаба собственной
выгоды и конечного катастрофического результата. Допустим, страдающий
наплевизмом чиновник подписывает бумагу об уничтожении какой-нибудь речки,
а то и моря. В каких масштабах он мыслит? В мелких. Он же больной, он же
держит в голове только премию в сорок пять рублей, которую получит за
новое начинание. А на то, что миллион человек без воды останется, что
миллион голов рыбы подохнет, ему наплевать.
  - Нет, - сказал Удалов. - Не может быть, чтобы вы это издалека
спланировали. Это наше, родное. Газеты читай.
  - Не веришь, не надо, - сказал Коко. Он спрыгнул к холодильнику, открыл
его, вытащил бутылку кефира, коготком прорвал крышку и стал пить из
горлышка. - Еще десять лет, и наплевисты вас по миру пустят. И тогда мы
голыми лапками...
  - Погоди, - сказал Удалов. - А как отличить, кто зараженный, а кто свой?
  - Отличить можно. У них взгляд особый. Вовнутрь. И некоторая
заторможенность движений. Ведь наплевист, сам того не зная, все время ждет
приказа от внедренного паразита.
  Тут хлопнула дверь, вошла Ксения. Коко сиганул на шкаф, и разговор
прервался.
  Но он оставил в душе Удалова глубокую рану. Даже когда Ксения погнала мужа
за хлебом и маслом, он ни о чем другом, как о космической угрозе, думать
не мог. Смотрел на прохожих с недоверием, заглядывал им в глаза, и верил
инопланетному мерзавцу, и не верил.
  По улице ехала поливальная машина, поравнялась с толпой, что ждала на
остановке автобус, и облила людей. Люди ругались, прыгали во все стороны,
а Удалов заглянул в кабину - какой взгляд у водителя? Взгляд ему показался
направленным вовнутрь. Вошел Удалов в магазин, продавщица давно ушла
куда-то, люди волновались, звали. Наконец продавщица вернулась, в ответ на
сетования очереди рявкнула что-то, но показалось Удалову, что с
опозданием, словно дождалась приказа внедренного пришельца. И с каждой
минутой Удалову становилось все горше.
  Он вышел на улицу. Мимо с хоровой песней нестройно шагала колона речников.
И взгляды у них... нет, черт побери! Взгляды разные, старался убедить себя
Удалов.
  Дорогу ему преградил поток. Прорвало трубу. Из нее хлестало.
Водопроводчики сидели поодаль, пили лимонад.
  Сейчас подойду к ним, сказал себе Удалов, и прямо скажу: вы же больные
люди. В вас внедрили наплевизм. Давайте вместе бороться. А что они мне
ответят? Ох, как они мне ответят! Удалов ускорил шаги и миновал
водопроводчиков, так ничего и не сказав. В конце концов, сказал он себе,
что мне, больше всех нужно? Я же ничего не могу поделать. Плевал я...
  Услышав собственную мысль, Удалов замер от ужаса.
  Потом сделал два шага, подошел к большой витрине, заглянул в нее. Какой у
меня взгляд? Вовнутрь или наружу?
  Ничего не разберешь.
  Сверху донесся мелодичный смех. На крыше табачного киоска сидел пришелец
Коко и смеялся.
  - Пошутил я, - сказал он. - Не бойся. Ваше это. Ваше. Родное.