37,2. growing.
Настроение сейчас - очень плохо нарисованная картина крепкого здоровьяКаждый, кто растил собственный разум, недооценен, нем и бесполезен под высокомерным пренебрежением, испепеляющим снисхождением и саркастической интимностью, заявленной правительством, которое я сейчас воспринимаю как искусственно заниженный, отделанный шипами потолок в дюйме над нами. (c)
Я не пишу рассказов. Но стенографирую сны; сны - это важно. Мало есть вещей важнее снов. Был период, когда я жила лишь от одного до другого. Среди прочего, они стопроцентно дают то, что мне необходимо аки наркотик, и ради чего все эти поиски игр и книг - ощущение другого мира. Мне нужно .много. ..разных.. миров, а я слишком больна и слишком разборчива. Увядаю. Я - не сторонник исповедей, мой смертный грех - гордыня, но таки может они иногда помогают? Поэтому...
*нытье плавно перетекает в СОН*
21.07.2008.
Оно было там, на своем месте, в своем коридоре и терло стену грязной тряпкой.
Я не выглядывала из-за угла – боялась, но чтобы знать это наверняка, не требовалось видеть мерзкий горб воочию. Не уйдет. Куда ему деваться. А вот мне нужно уйти, срочно, немедленно. Может быть, отвернется..? Но в прошлый раз шло прямо, безошибочно. Шла. Она. Оно женского пола.
Я сглотнула накопившуюся слюну и прислонилась к углу, тщательно следя за тем, чтобы ни ниточки моей одежды не выглядывало наружу. Иначе пойдет раньше, и может успеть. Сколько же шагов до проема в стене..? Шесть? Восемь? В прошлый раз нам и не приходило в голову их посчитать. Ведь в прошлый раз нас было двое…
Вдох. Нужно. Выдох.
Со всей скоростью, на которую только были способны мои мало слушавшиеся от долгой ходьбы ноги, я рванула к проему. В ту же секунду оно стало приближаться. Кто бы мог поверить, что образина с горбом способна нестись так быстро. Быстрее, чем в прошлый раз. У меня перехватило дыхание. Оно не сможет мне ничего сделать, убеждала я себя. Однако наша точка соприкосновения приходилась прямо на искомый проем, тут сомнений не было.
Закрыв глаза, я выскочила в него, издав жалобный писк. Искореженная стена неприятно прошлась по боку, разорвав блузку. Смрадное дыхание, которое заставило нервно подергиваться мои плотно сжатые веки, осталось позади и уступило место удивительно свежему воздуху.
Я лежала в траве, животом напоровшись на какую-то арматурину, и думала только об одном: «Боже, спасибо, что я все-таки не увидела его… лица».
Был вечер.
Идти нужно было долго, часа три, до северной стройки (но примерно часа три на улицах и должно было быть безопасно, так что я шла прямо по центральным). Чуть далее, к западу от той стройки был лес, а его перерезала дорога, обрамленная кустами со свисающей с них спелой малиной, выход из Города. Наивно было бы думать, что из Города сейчас можно выйти, да еще и через лес. Я была там раз и сразу же полностью отказалась от этой затеи. Вообще, думаю, открыт только юго-восточный выход… Точнее, менее закрыт. Но об этом думать пока не стоит.
Клочья порванной блузки я завязала на животе в узел. Теперь это хоть немного напоминало приличную одежду. Обувь я где-то потеряла еще до полубезумного побега в дыру в стене, но сняла с ног манекенов, которые висели на веревке возле магазина одежды, плотные полосатые гольфы. А джинсовая юбка и вовсе почти не пострадала.
Можно было быстро идти.
Неужели я плохо спрятала лестницу..? Или не я ее прятала?
Прищурившись, я осматривала кусты, где предположительно она должна была лежать, с высоты почти четвертого этажа. Отсюда должно было быть лучше видно, если она была. Значит, ее не было. Отличненько. Я нахмурилась и, в последний раз подтянувшись на руках, влезла в то, что должно было бы быть окном…
…но окно пока не сделали. На чердаке было достаточно опрятно и пахло как свежей древесиной, так и старой, прогнившей. Трое человек в фартуках полировали новенькие древесные перегородки. Я кратко кивнула ближайшей ко мне темноволосой девушке в знак приветствия, но внутри у меня что-то кипело и переворачивалось. И почему эти люди ничего не делают в срок? Старый хлам давно уже пора было выбросить.
- Выкиньте все эти стулья немедленно, - раздраженно заявила я, пробираясь вглубь, и заметив недоумение на лицах двоих, повернувшихся ко мне, пояснила: - В окно.
Светловолосый паренек тотчас же взялся исполнять мое пожелание.
- А если это не стулья, то что делать? – с полуулыбкой на широком лице обратился он ко мне, стоя у изъеденного червями комода.
- Все негодное туда же, - хмуро ответила я. Девушка не пошла на помощь парню, она выбрасывала какую-то мелочь в окно, что было подальше, и я подумала, не отрядить ли ему на помощь третьего.
Озираясь по сторонам, я прошлась туда-сюда между столов. Он стоял возле отполированного столба и начищал его снова. Начищал, начищал, начищал… Она.
Я согнулась, пытаясь остановить внезапный приступ тошноты, и стала медленно отползать назад. Как ОНО здесь…? Оно здесь. Перед моими глазами стоял только этот горб, я не могла на него не смотреть, и в любую минуту, в любую секунду…
Пятясь назад, я уперлась в парня, выталкивающего из окна стул, он обернулся и вопросительно взглянул на меня.
От этого нужно было избавиться. УБИТЬ.
Я показала в сторону горба.
- И его…ее тоже. Туда.
Шепотом, срывающимся голосом.
Он пожал плечами и двинулся в ту сторону. У меня закружилась голова, я отвернулась и уткнулась носом в свежую древесную перегородку, вдыхая ее запах.
Все, что я слышала, это возня, и – ни звуков, ни криков, просто – шмяк.
Меня снова затошнило.
Я высунулась в окно, судорожно вдохнула, взглянула на самый обычный, серый тротуар, посередине которого красовалась лужа крови, и в ней… Рванулась обратно, раскашлялась.
Бежала вниз по внутренней лестнице, что есть мочи. Горба не было.
В 1888 году в Японию приехал американский христианский миссионер Сидней Льюис Гулик (Sidney Lewis Gulick). Вероятно, поначалу (как и большинство европейцев в этой стране) Гулик видел свою миссию в просвещении диких японцев. "Бремя белого человека" и все прочее в том же духе. Но сразу или постепенно, работая с людьми, обучая их английскому и учась самому, он проникся уважением и любовью к японцам. Настолько, что проработал в этой стране 25 лет, блестяще выучил японский язык, получил звание профессора теологии Университета Дошишя в Киото и читал лекции в Императорском Университете Киото.
