Смотри, сегодня я понял: вся эта ложь собой себе про себя начинается с простого и мучительного желания избегнуть страдания.
Мы ещё совсем малы, когда каждый из нас говорит себе: "Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, мама, папа, небесный бог, сделай так, чтобы я не страдал, я сделаю всё, что ты хочешь, я буду таким, как ты хочешь, но я никогда, никогда-никогда не хочу страдать".

После этого - покатилось, мы выдумываем себе законы нормы и законы отклонений, мы заключаем сделки со своим внутренним дьяволом, пытаемся страдать авансом, в долг и в рост, мы назначаем виноватых, крайних и негодных, мы идём на сотни больших и малых преступлений против себя с одной лишь этой целью, и это делают все, даже лучшие, самые лучшие из нас.

Знаешь, брат мой, сегодня я понял, всей кожей ощутил вдруг без особых на то причин, что самое худшее и самое лучшее, что можно почувствовать в этом мире - одного лезвия две стороны, что когда-то меня обязательно оставит кто-то или что-то, любимое мною, какой бы чистой и свободной ни была эта любовь; что, имея желания, я обрекаю себя на боль, печаль и сопереживание, они будут выше неба, ниже подводных пещер, острее всех ножей, и, поняв это, я рыдал так, что у меня даже шея вся промокла.

И осознание было выше мира и глубже мира, и острее мира, хотя острее мира ничего нет.

Знаешь, я думаю, сестра моя, что, если этот мир вообще спасётся (а на иное нет ни смысла, ни прав надеяться), когда-нибудь почти все дети будут знать всякое о психологии похлеще нас с тобой, а не знать будет странно и как-то нелепо, но и тогда понимание, что страдание и счастье невозможны друг без друга, полновесное, неинтеллектуальное, полное, будет прерогативой не образования и не ума, и всё равно будут люди, знающие это не хуже и не лучше меня, как знали это стародавние мудрецы задолго до моего рождения, многие из которых, впрочем, выбрали отказ от желаний и от страданий. Мне хочется верить, что, если этот мир спасётся, однажды можно будет как-то иначе.