- Ах ты, свинтус эдакий! Да посмотри же на себя, на кого ты похож! Извалтузился весь, как порося! Тебя что, умываться не учили? Ну, чего ты крутишься? Лучше бы сел, да и облизался, как следует! - Эти слова, произнесенные ласково-бурчливым старческим голосом и некоторый диссонанс между «умываться» и «облизаться», заставили меня остановиться на аллее весеннего парка и осторожно заглянуть за угол закрытого на зиму летнего кафе. Там была площадка детских аттракционов. Всякие качели-карусели, горки, лазалки, съезжалки и виселки пользовались огромной популярностью среди молодых мам, и смело идущих в жизнь мелких детишек. Но это летом. А сейчас был только март. Зима уже практически кончилась, хотя еще иногда и срывался снег. Весна уже практически началась, хотя солнце еще грело не очень. Однако аллеи уже протаяли до асфальта, и находиться в парке было очень приятно. Всю осень и зиму я ежедневно посещал этот парк, усердно размахивая там руками и ногами в надежде обрести вторую молодость или, хотя бы, не слишком отстать от давно ушедшей первой. Некоторые его круглогодичные обитатели были мне уже знакомы, и я даже иногда принимал некоторое посильное участие в их повседневной, надо сказать достаточно тяжелой, борьбе за существование. Так на одной из каруселей, расположенной недалеко от закрытого на зиму кафе, явно был расположен охранно-наблюдательный пост. Обитатели этого поста себя обнаруживали, но никак не рекламировали, разочаровавшись, видимо, в людской благожелательности. А обитали там два кота. Ну, кота – слишком громко сказано. Кот, собственно, был один, а вторым обитателем был котенок-подросток в черном пальтишке и белой (белой ли?) жилетке того возраста, когда всюду надо залезть, всюду сунуть свой нос. Что уж их свело вместе, какие перипетии судьбы – остается только гадать. Однако старший явно опекал и учил младшего, хотя и не упускал случая слопать не только свой кусок. Кошек я вообще люблю и уважаю за наличие характера, самостоятельность и умение выживать в одиночку. Поэтому иногда, отправляясь в парк, брал с собой что-нибудь съедобное для поддержки если не благополучия, то, хотя бы, боевого духа его обитателей. На мой зов всегда первым вылетал котенок, однако, никогда он не приближался, пока не появлялся старший и, внимательно оглядевшись вокруг и заглянув мне в глаза, не давал одобрения. Только тогда котенок подходил, обнюхивал предложенную еду, оглядывался на старшего кота и начинал есть. Да, именно ЕСТЬ! Несмотря на явный голод, никогда он не набрасывался на еду, а именно ел – не спеша, с чувством собственного достоинства, вполне позволяя приносить ему что-то и кормить его. Старший, понаблюдав со стороны и убедившись, что здесь все в порядке, тоже приближался, но гораздо осторожнее и тут уже приходилось иногда даже отпихивать его, чтоб дать котенку подкрепиться. Впрочем, я старался заранее делить еду на двоих и класть ее на расстоянии друг от друга, хотя это не очень помогало. Таким образом, этот охранный пост благополучно пережил зиму: карусели были в порядке, старший кот нес службу, младший – учился этому нелегкому ремеслу в надежде на дальнейшее возможное повышение. Ближе к весне старший стал отлучаться, все чаще оставляя пост на попечение младшего. А тот уже не вылетал на зов, а степенно выходил, долго оглядывался и неспешно приближался за очередным кусочком. Однажды я увидел его гордо и независимо ходящим по самой карусели, явно гордящимся своим постом и не обращающим внимания на всех, находящихся за забором. Теперь ОН нес службу! Столь быстрый карьерный рост определенно вскружил ему голову. Мордаха распиралась от счастья и сознания собственной значимости, глазенки блестели, хвост торчал трубой, а гордый изгиб спины говорил, что лучше никому не соваться на охраняемую территорию. Ибо нефиг! Ибо он на посту! Ибо вы еще не знаете, с кем имеете дело! И лучше вам не знать!
Вот этого-то котенка-подростка я и увидел за углом кафе. Перед ним стояла старушка в стареньком пальтишке-салопе, валенках и пуховом платочке. Чуть наклонив голову, она, нет, не ругала, а пеняла котенку за его неаккуратность и замурзанность. Так обращаются даже не к детям, к внукам. И столько тепла и ласки было в ее словах, что не понять их не могло даже дерево. Старушка продолжала что-то говорить котенку о том, что надо всегда быть аккуратным, следить за собой, что все заняты, что одинокая жизнь еще не повод опускаться и звуки ее голоса навевали представление о круглом столе под лампой с абажуром, с чайником и чашками на этом столе, с вазочками варенья и непременными бубликами. Видно было, что говорит она не столько для котенка, сколько от необходимости хоть с кем-то поговорить. Ибо детям давно уже некогда слушать старческие увещевания, внуки вообще не понимают ничего, если в разговоре нет мата, «походу» и «как бы», а десятка, сунутая им в карман «на мороженое» давно уже считается деньгами только для нее самой. Котенок же слушал ее, как завороженный. Потом старушка наклонилась погладить его, и он не отскочил. Даже щелчок разряда от ее пуховой варежки не испугал котенка. Он только чуть набычил голову и сильнее подался вперед под ласку.
Не считая возможным влезать в чужие дела, я отошел за угол и слышал теперь только общий ласковый тон ее речи, да отдельные слова «пережили зиму», «забрать», «не донесу», «вырываться будешь», «если пойдешь»… Спустя некоторое время разговор затих, и я осторожно выглянул из-за угла. По дорожке парка, среди полурастаявших сугробов, по направлению к выходу брела старушка, а впереди нее гордо шествовал котенок. Нет, это не она его забрала, это он сам пошел с ней и, хотя считал себя уже домашним, шел на полшага впереди.
Они оба пережили эту зиму, и, возможно, они нашли друг друга
Дай им бог!