Лесная школа.

За пять лет пребывания в должности районного судьи отец успел отучиться на заочном отделении Саратовского Юридического Института и получить диплом юриста.

Тот, кто учился заочно, знает, что такая учёба требует много воли и времени. Два раза в год установочные и экзаменационные сессии, письменные работы, которые нужно к сроку отсылать в заочный ректорат.

Приближался срок очередных перевыборов народного районного судьи. На самом деле выборы, как и все выборы в советском государстве, были формальными. Судью выбирали в районном партийном комитете, как тогда говорили - выдвигали, а выборщики чисто формально бросали в деревянные ящики бюллетени с безальтернативной кандидатурой судьи.

Правда, при желании, они могли вычеркнуть эту единственную, чаще всего незнакомую, кандидатуру из бюллетеня, но на положительном результате выборов это обычно не сказывалось.

Так было и пять лет назад, когда никому в Кистендее незнакомого Елизара Яковлевича Борочина, выпускника среднего юридического училища, первый раз выбирали судьёй.

Но теперь отец уже имел высшее образование, его почти все в районе знали и уважали. На количество сроков пребывания судьёй в одном месте, как и сейчас, никаких ограничений не было.
Поэтому, когда отца за пару месяцев до выборов вызвали в областной юридический комитет, он был уверен, что с ним собираются обсудить подготовку к выборной компании.

Вместо этого ему объявили о принятом решении не выдвигать его кандидатуру на следующий срок. Ему надлежало подготовить дела для передачи следующему кандидату и подыскивать себе другую работу.

Это, конечно, был удар. Почему?

А просто, шёл 1951-й год. Во всю разворачивалась антиеврейская компания. Откуда-то вдруг понабежало множество врачей-вредителей, юристов-закономарателей и других космополитов. Было разослано закрытое партийное письмо. О необходимости присмотреться повнимательнее к происхождению судящих, лечащих и руководящих кадров.

Обвинять отца было не в чем, но и выдвигать было не за чем. Себе дороже.

Мама тоже, как-то сразу оказалась без работы. Да это уже было и не так важно.
Домик, судейский, нужно было освобождать.

Мы вернулись в Саратов. Спасибо, что дядя Яков и его жена пустили нас в мамину бывшую крохотуличку-комнату, про которую я уже как-то раньше писал.

И начались долгие отцовские мытарства в поисках работы.

К счастью маму сравнительно скоро приняли плановиком в Саратовский деревообрабатывающий Комбинат, так называемый СарДОК, где она проработала потом лет двадцать и при этом замечательно продолжала исполнять все свои семейные обязанности, то есть закупать, кормить, обстировать, убирать, лечить, всё помнить и всем угождать.

А вот папа найти работу не мог. Не нужны были такие юристы. И учителя такие были не нужны.

Наконец, уже не помню через сколько времени, отца приняли учителем немецкого языка в школу-интернат для трудных подростков.

Школа эта находилась в лесу, на другой, левой, стороне Волги, на значительном удалении от населённых пунктов. Она так и называлась: “лесная школа”.

Долгие пять лет отец уезжал из дома в шесть часов утра, чтобы к девяти быть в школе. Он добирался до Волги, находил переправу. Это были либо лодочники, зарабатывающие перевозом, или катер, так называемый, “речной трамвай”.

Моста ведь ещё не было. Зимой Волгу переходили по льду, пешком. Люди шли цепочкой по ледяной дороге. На энгельской стороне, отец ещё несколько километров шагал пешком в лес. Дромой он обычно возвращался часов в одиннадцать ночи. Иногда в двенадцать.

В те годы отец подолжал заочно учиться, только уже не в юридическом, а в педагогическом институте. Он получил ещё один диплом преподавателя немецкого языка. Когда мне было десять лет, его наконец приняли учителеми в одну из городских саратовских школ.

Помню, как я засыпаю, а отец сидит в нашей комнатушке за крохотным письменным столом с лампой “грибок” и занимается. И это давало мне какое-то радостное, ладное ощущение, что всё нормально.

Посплю, просыпаюсь, а он всё сидит. Ещё посплю, опять просыпаюсь, а он всё ещё сидит.

(Окончание следует)