Старший брат.
Преже, чем продолжить рассказ, я хочу поместить здесь схему, отражающую родственные связи людей, которых упоминаю. Эта схема не претендует на полноту и ясность, но, как мне кажется, может немного помочь, при желании, разобраться, кто есть кто.
Я намеренно выполнил картинку вручную, чтобы подчеркнуть её эскизность, и оставляю возможность вносить в неё изменения.
Мне совсем мало известно о мамином детстве.
Знаю, что её водили в детский сад. При этом старшая сестра Элла постоянно маму опекала, чем, как я полагаю, доставляла немало огорчений. Элла всегда была очень сильной и властной. При всей её доброте, а, кто, как ни я , испытал и продолжаю испытывать её любовь и доброту, Элла никогда не забывала о себе.
Для мамы же главный смысл жизни составляла именно жертвенность. Не показная, не обменная жертвенность, скрытой целью которой является возвращение долга в будущем, не жертвенность для своего ребёнка или своих близких, а именно служение доброте, служение другим ради любви, ради ощущеня счастья этого служения, в первую очередь в ущерб себе и даже самым близким своим.
Я вовсе не утверждаю, что это хорошо для людей, которые живут в земном социуме, состоящим из разумных и безоглядных эгоистов. Но моя мама была такой. В этом была её слабость, и в этом была её сила.

Вот фотография, на которой, я думаю, маме лет 8-9, соответственно тёте Элле лет 13, а бабушке сорок.
Дядя Яков женился где-то в 19-20 году. Его невеста была из Хощевато, что рядом с Гайсиным. Её звали Ревекка. В 1922 году у них родилась дочка Тасенька.
Мама росла вместе с Тасенькой. Если бы вы знали, как мама всю жизнь любила Тасеньку. Бабушка соорудила для них уголок, в котором девочки играли в куклы. Я тоже очень люблю Тасю. Мне не часто приходилось с ней встречаться. Я никогда не знал более сдержанной, умной и мягкой женщины. В своё время Тася с отличием закончила школу, медицинский институт, защитила диссертацию, вышла замуж. Сейчас она живёт в Москве одна, такая же сдержанная, маленькая, пожилая умница.
Манечка, о которой я уже писал, родилась в 1923 году.
Мужской основой большой семьи был старший брат, мой дядя Яков.
Когда в возрасте 4-х лет меня привезли из Кистендея обратно в Саратов и я встретился с дядей Яковом, то сразу же навсегда полюбил его.
Представьте себе совершенно лысого, обритого наголо, невысокого, пузатого, круглого человека, смешного балагура, в котором я сразу же узнал своего брата – пацана. Он только неумело прикидываля пред взрослыми взрослым. Но нас – детей, не проведёшь. Уж я то сразу видел, что он из наших. Причём – навсегда. И жена, тётя Ревекка, всё время ругала его, как маленького, а он не слушался.
А как смешно и непонятно он сразу же начал дразниться:
- “Женя-Жменя – сто пудов. Распугал всех верблюдов!”
Я поначалу всё пытался выяснить у родителей, что бы это значило? Взрослый он или нет?
Пройти мимо и не сделать мне, уже большому, почти пятилетнему, козу, или не подставить руку, чтобы я промахнувшись врезал по столу, или вдуг не поднять меня, такого совсем взрослого, в воздух, он не мог.
Конечно же – пацан, но какой добрый! Пожалуй, он даже помладше меня.
У дяди Якова было множество друзей. Я всех их знал, у всех крутился под ногами, на правах родственника и, главное, дружка, хозяина.
Он был умницей, уважаемым юристом, к которому каждый день приходили люди советоваться: кто по юридическим вопросам, кто по жизненным проблемам, кто просто поговорить о жизни и о политике. Сам он был, как круглое, наголо бритое солнышко. Его достаточо было увидеть, чтобы на душе полегчало.
Но когда он, в отсутствии гостей, в одних только огромных семейных трусах на большом, круглом животе, невзирая на запреты жены, двигался из своей комнаты в направлении кухни и туалета, розовый и весёлый, я замирал с открытым ртом, от удивления, не в силах даже реагировать на дядины детские провокации.
Дело в том, что взору моему открывался его уникальный пупок.
За всю последующую, не лишённую углублённого пупковедения жизнь, такого пупка мне больше встретить не пришлось.
Это было идеальное полушарие, сантиметров восьми в диаметре, гладкое и блестящее, как голова хозяина.
Позже, даже немного попривыкнув, я всё равно никогда не мог оторвать изумлённого взора от этого потрясающего биолого-архитектурного сооружения.
Мама объясняла мне чего-то про операцию, перенесённую дядей Яковом в детстве, но это уже было неинтересно.
Довольно скоро я сообразил, что пупок дяди Якова может сослужить хорошую службу давно зреющему во мне азарту исследователя.
Но об этом расскажу в другой раз.
А пока что, упомяну ещё, что дядя Яков был убеждённый вегетарианец. Одним из любимых его выражений было: “Я никого не ем!”
Жена, Ревекка, и другие женщины в семье всячески пытались его обмануть и подсунуть этому толстяку и гурману какой-нибудь мясной супчик или затирушку под видом невинного овощного или фасольного блюда. Но дядя Яков считал делом своей чести бдительно следить и раскрывать плотоядные заговоры женщин. Он утверждал, что его никогда и никому в этом деле не удалось провести. Так ли это было?
Нужно отметить, что он делал всё же, официально им же объявленное, исключение для блюда под названием Фаршированная Рыба. Особенно это касалось щуки. Перед Фаршированной Щукой дядя Яков устоять не мог.

На этом снимке в слева направо в первом ряду: тётя Элла, дядя Яков, тётя Ревекка; во втором ряду: муж тёти Эллы – дядя Толя, муж Таси – Сёма, Тася – дочь Якова и Ревекки, тётя Доба – сестра Ревекки.
(Продолжение следует)
Вложение: 2368948.jpg