Всё моё детство и раннюю юность я жил с родителями в крохотной комнатке размером в 9 квадратных метров, окно которой плотно выходило на ряд двухэтажных сараев. Места в этой комнатке хватало только для родительской кровати, шкафа, обеденного и письменного столов и маленького буфетика. За столами, одновременно или поочерёдно, занимались отец или я.
На ночь обеденный стол слегка сдвигался, и в промежуток втискивалась раскладушка, на которой я спал. Очень долго я отвоёвывал себе право перд сном неограниченно читать, пользуясь настольной лампой, устанавливаемой на столе в изголовье. Чтение перед сном было большим счастьем.
Когда мне исполнилось 18 лет, родители с трудом сумели вступить в строительный кооператив, что давало шанс через 3-4 года зажить в шикарной, как нам тогда казалось, двухкомнатной квартире с ванной. Денег у родителей не было.
Они их заняли, а для того, чтобы их приняли в кооператив, они отдали свою комнату. На время строительства мы переселились в, так называемое, переселенческое общежитие на четвёртом этаже большого дома около площади Фрунзе.
Общежитие было коридорного типа. Огромный коридор, длинной во весь этаж здания, по обе стороны которого находилось штук тридцать одинаковых комнат размером метров по 10 квадратных. Одна из таких комнат в середине была оборудована под общую кухню с несколькими газовыми плитами. Был, также, один туалет и даже душ.
Для нас не было проблем наладить в комнате такое же житьё, как раньше.
Но что было здорово, это большое количество самых разных и интересных соседей. Может быть потому, что все знали о временности пребывания в общежитии, да и комнаты у всех были одинаковые, но никаких скандалов я там не помню. Все дружили.
Вот там я и подружился с Ниной. Нина жила с одной своей мамой и была лет на восемь меня старше. Она была умница, рукодельница и обладала большой внутренней культурой. Это после она стала профессором физики.
Обнаружив, что я увлекаюсь поэзией, а я, как в то время многие, погружался то в Есенина, то в Блока, то в Некрасова, то в Пушкина, то в Лорку, то в поэтов предвоенного времени, Когана, то в Маяковского, то в Эренбурга… всех не перечислишь, она спросила:
-А Пастернака ты читал?
Я не читал, но слышал о нём. Я знал Шекспира в его переводах. Знал, что Пастернака тогда травили, но стихов не читал. Тогда она сказала, что у её подруги Нади есть томик Пастернака. Она попросит для меня.
Моя раскладушка. Мои ночи. Моя настольная лампа. Я влюбился в Пастернака. Я читал и перечитывал этот коричневый стихотворный томик, уже совсем поздней ночью переходя к нему после “Основ Математического Анализа” Фихтенгольца, уговаривая себя ограничиться на закуску одним, нет двуя, трем... стихотворениями.
Засыпал уже под утро, перечитав почти всё, и открывая новые и новые пласты в уже, казалось бы, совсем знакомых стихах.

Ночью, сном не успевши забыться,
В просветленьи вскочивши с софы,
Целый мир уложить на странице,
Уместиться в границах строфы.

Что и говорить, книгу ту я удочерил. Года два она жила у меня, и я уже, грешным делом, считал её своей. Я надеялся, что Надя, красивая молодая женщина с бурной семейной жизнью (помнится, она довольно регулярно меняла мужей, мы уже были немного знакомы) забыла о Пастернаке, некогда переданном мне для прочтения.
Но нет, наступил день, когда Нина, неожиданно для меня, объявила:
-Ты помнишь я давно ещё давала тебе стихи Пастернака? Надя просит вернуть.
Сразу я, разумеется, не вернул. Думал, может опять забудут. Но после третьего или четвёртого напоминания пришлось отдать. Чуть не со слезами. До сих пор помню чувство опустения.
Прошёл год или больше. И в один из дней, уже незадолго до нашего перемещения во вновь выстроенную квартиру, Нина вдруг обратилась ко мне с вопросом:
-Ты помнишь я давно ещё давала тебе стихи Пастернака? Мне кажется, мы отдали их Наде. Она никак не может найти эту книгу. Наверное, кто-то её у Нади украл. Она просила узнать у тебя, может быть ты не отдавал.
Нина! – закричал я. – Мы её отдали! Но, как жалко, что эту книгу украл не я!
Никогда я ничего не крал и не хотел украсть, но и сейчас жалею, что не украл тогда эту книгу.
Если кто-то, из читающих эти строки, любит Пастернака, советую вам побывать в дневнике Biograph. Я знаком с Биографом. Он знет о Борисе Пастернаке очень много, а любит его ещё сильнее, чем я.