(Окончвние)


Нет-нет. Пожалуйста, не подумайте, что в зал были вызваны отряды конной милиции, или туда начали закачивать усыпляющие слезоточивые газы, как в печально известном "Норт-Весте". Это ещё не было принято в те далёкие годы.

Попросту, чтобы не дать противнику пополнить запасы снарядов и, чтобы наконец завершить это опасное, шумное музыкальное мероприятие побыстрее ко взаимному счастливоу примирению музыкантов, школьников и учителей, решили перерыв не делать.

Таким образом, опера была с перевыполнением завершена не в три действия, по чайковски, а в два, по стахановски.

Пятилетку - в три года, оперу - в два действия.

Всё проделали по системе "снимаю штаны - раз, снимаю штаны - два, надеваю штаны - три".

Занавес на пару секунд закрылся, а затем сразу же распахнулся, как-будто бы для раскланивания артистов в ответ на жидкие школьные хлопки.

Вместо ожившего для зрительской благодарности Ленского и сбежавшего от правосудия на поклон Онегина, прямо туда же, на место дуэли, в снега, вышел дядька с бакенбардами, похожий на генерала, и запел арию, которая мне всегда казалась подозрительной и даже аморальной:

- Евгений! Я с кровать не встану...

Всё это он гудел в ухо Онегину, только-что минуту назад замочившему дружка и ещё не запудрившему синяки от дуэльного геройства.

Затем там же, на природе, образовалась Татьяна и началась очень поспешная любовно-прощальная сцена в кустах.

Но вот, чем эта трогательная сцена завершилась, я совершенно не помню.

Уговорил ли помятый баритонистый сердцеед эту немолодую, но гордую женщину?

Сумела ли она ему всё же обьяснить, что дальше так жить нельзя?

Раскаялся ли он?

Може быть, они всё-таки договорились потихоньку от учителей наставлять рога этому нудному генералу, который уже и не пытается встать?

Сумела ли Татьяна довести Онегина до станции скорой медицинской помощи?

Ничего не помню.

Не исключено, что я был кантужен, в том бою каким-нибудь тяжёлым, летающим предметом.
А возможно, моя, в те времена ещё не окрепшая музыкальная душа не выдержала впечатлений, и потеряла сознание.

Только очнулся я уже дома утром в постели. Как меня туда доставили? Не знаю.

Жены не было. Она ушла в школу.

Что-то стискивало голову.
Подошёл к зеркалу.

Оттуда на меня смотрела бледная, безусая женщина в малиновом берете, по выражению лица которой было очевидно, что она недавно переспала с испанским послом.

Оказалось, к тому времени я ещё не успел отрастить усы и, стало быть, в зеркале был всё-таки я.

И жизнь покатилась дальше.

Нужно ли говорить, что уже на следующий день я был свеж, как молодой муж.

Много лет после того события, если жена начинала доставать меня женскими своими просьбами: убери мусор, вынеси ёлку, прибери постель. погуляй с ребёнком, помой посуду, сходи в магазин, подержи лестницу... она всегда что-нибудь придумывает, я сразу начинал напевать какой-нибудь куплет из "Евгения Онегина". Их там много.

Хотя мне ещё ни разу в жизни не удалось спеть ни одной мелодии не сфальшивив, жена всё равно догадывалась к чему я пою.

Она сразу вспоминала о моей первой, главной, самоотверженной мужниной помощи, смущалась и отставала.

- Ах, да ладно! Я и сама сделаю. Лежи.

______________________________________________

Какой-то дядя, вот ведь - сука!
Все школы в оперу сволок.
Его пример - другим наука,
Но, боже мой, какая мука...
Мы не услышали ни звука...
Он хуже выдумать не смог,
Чем этот оперный урок.

(Всё)