Несколько позже я обнаружил, что на самом деле многие девочки были на этот счёт много восстрее, чем казалось, и легко, с первого взгляда, разгадывали свою жертву. Им просто ещё не был интересен, робкий, недоделанный влюблённый цыплёнок, похожий на бледную поганку, каковам я тогда являлся.. Согласно своей природе, они уже следовали формуле "чем больше, тем меньше", согласно перевёрнутому пушкинскому закону.
Влюблённость составляла мою, только мою, душевную тайну, поделиться которой я бы не смог ни с кем, а в первую очередь, с объектами любви.

Хотя сердечные пристрастия менялись легко и часто, но остаться невлюблённым я не мог больше одного дня. Это бы означало, что моя жизнь, да-да, та самая, детская жизнь, теряет смысл. У меня было две тайны: любовь и стихи.

Отец сказал:

- Когда ты вырастешь, начнёшь встречаться с девушками и захочешь жениться, будь осторожен. Есть очень много красивых девушек, неевреек. Но ты никогда не знаешь, как поведёт себя эта девушка, узнав, что ты еврей. И даже, если несмотря на это, она тебя полюбит и выйдет замуж, всё равно, она может потом оказаться антисемиткой.
Люди, которые ненавидят евреев называются антисемитами.

Ты можешь дружить и встречаться с разными девушками, но жениться должен только на еврейке.

Тут отец призадумался и, видимо, вспоминая свой прошлый опыт, добавил:

- Особенно коварны польки.

Для меня это было серьёзно. Это означало, что отныне моя любовная робость будет иметь под собою глубокую, непреодолимую почву, отчего она становилась ещё безнадёжнее, желаннее, горче и слаще.

Закончил отец свою семитскую пропаганду тем, что предложил мне самому разбираться с обидчиками и отстаивать национальную честь, не обращаясь к помощи родителей.

- Ты обязан сам давать сдачи всем, кто тебя обижает. Ты должен не стесняться, а гордиться тем, что ты еврей.
Этот Толя на полгода моложе тебя. Что, разве ты не можешь ему, как следует врезать?

Я посмотрел на отца. Что-то было сомнительно, чтобы он сам когда-нибудь, кому-нибудь "как следует врезал".


(Продолжение следует.)