— Не смейтесь! Я Ахматова, а не Чаплин!  — с грустной иронией говорила Анна Андреевна своим ученикам в литературном кружке. — Посмотрите в литературную энциклопедию, я трагический поэт! Мне свойственен пессимизм и упадничество…

По воспоминаниям литературоведа Эдуарда Бабаева, однажды Николай Харджиев попросил Ахматову написать такие стихи, чтобы «любители интимной лирики шарахнулись». На следующий день Ахматова, очень весёлая, прочла ему новое стихотворение:

 

Не лирою влюбленного

Иду пленять народ —

Трещотка прокаженного

В моей руке поет.

 

Успеете наахаться

И воя, и кляня.

Я научу шарахаться

Вас, смелых, от меня.

 

Я не искала прибыли

И славы не ждала,

Я под крылом у гибели

Все тридцать лет жила.

 

1960

 

 

Вариация образа лермонтовского пророка, изгнанного и презираемого обществом, возникает в ахматовском творчестве. Еще в ранних произведениях лирическая героиня выражает уверенность в своем высоком предназначении. Она призывает собратьев по перу щедро делиться «дарованным небесами», однако одновременно пророчит обладающим «свежестью слов» горькое будущее: неизбежная участь поэта — предательство учеников и безразличие общества.

В этом стихотворении — диссонансный образ поэтессы-юродивой, символизирующий трагическую судьбу человека-творца. Под стать героине и ее музыкальный инструмент: вместо мелодичных звуков лиры, атрибута высокого вдохновения, раздается сухой треск трещотки. Под маской полусумасшедшей пророчицы обнаруживаются ясный ум и житейская мудрость.