Наконец-то больше никого не жалко, то есть, совсем. Все - фигуры, аккуратно расставленные по местам и одновременно движущиеся; если девятьсот девяносто девять фигур из тысячи ведут себя (всегда, или в отдельных вопросах) как бессмысленные марионетки, это вовсе не повод испытывать жалость, которая быстро, слишком быстро мутирует в досаду и раздражение. Если уж приспичило испытывать какие-то чувства по всякому ничтожному поводу, пусть будет не жалость, а, скажем, озадаченность: как же все поразительно нелепо устроено, не понимаю ни черта. Очень освежает.

Раньше мне было, к примеру, ужасно жалко тетенек, запрограммированных быть домашней обслугой по гендерному принципу. Потому что, казалось бы, что может быть проще, чем выскочить из такого рабства, достаточно просто включить голову. А они, напротив, выключают.
А теперь ясно, что это же такой прекрасный и справедливый закон природы: не сдал экзамен - оставайся на второй год. Не включил вовремя голову и сердце - сам дурак (дура), будь прислугой (или живи с прислугой - и еще неизвестно, что хуже, я помню, как это - жить в семье, которой заправляет замордованная хозяйством и взамен наделенная мелкой сумрачной властью женщина, по-моему, это страшный пиздец).
Наконец-то даже по этому признаку никого не жалко. А все-таки пока стараюсь отворачиваться и не смотреть. Дурные привычки (особенно привычки жалеть, досадовать и раздражаться) легко возвращаются.

(с) chingizid