К 85-летию великой соседки

Фрагмент главы «Арбат» из книжки «Львович – это фамилия!»

...В нашем доме живёт много славных людей, но я хочу рассказать об
удивительной женщине, десять лет жившей в соседней со мной квартире.
Когда мы с женой впервые поднялись на лифте к своему новому жилью, я
увидел в нашем крыле три квартиры, выходящие в длинный коридор,
который заканчивался большим светлым окном. Когда же мы пришли сюда
через неделю, я наткнулся на стенку, которой жильцы ближней к окну
квартиры отгородили себе часть коридора вместе с окном, врезав в неё
входную дверь. Одурев от злости, я нашёл в ящике с инструментами топор
и двинулся крушить эту наглую перегородку. Ладно, жена кинулась
наперерез: ты, говорит, хоть позвони в эту дверь сначала, посмотри,
кто откроет. Открыла женщина, маленькая, худенькая – увидела меня с
топором, глаза её округлились, она схватила меня за плечи и
быстро-быстро заговорила: «Миленький, дорогой мой, я так и знала, что
вы будете сердиться, я против была, я говорила, что не надо её, если
вы против, мы сейчас снесём эту чёртову стенку, только не ругайтесь,
миленький!».

Какое там: вся злость враз пропала, как только я увидел любимую всей
страной «Даму с собачкой». «Что вы, - говорю, - Ия Сергеевна, я
ничего, живите себе на здоровье!». « Зайдите, дорогой мой, - потащила
меня в квартиру Саввина, - выпьем по рюмке за знакомство и
соседство!». «Сейчас, - засмеялся я, - только топор домой отнесу…».

Уникальная девочка Ия Саввина жила в глухой глубинке России – деревне
Боринское Воронежской области. С первого до последнего дня учёбы была
круглой отличницей, в пятом классе её избрали председателем учкома, и
здоровые десятиклассники починялись ей беспрекословно. Директор школы,
суровый фронтовик, потерявший на войне руку, поехал в райцентр
выбивать для десятиклассницы Саввиной золотую медаль. Его там подняли
на смех: «Отдать медаль в Боринскую школу, где один учитель преподаёт
литературу, физкультуру, математику и черчение? Да никогда в жизни!».
Он не отступил, потребовал создать комиссию из разных предметников и
привёз Ию в РОНО на экзамен. Она сдала на все пятёрки и получила
золотую медаль, с которой в 1954-м году поступила без экзаменов на
факультет журналистики Московского университета.

В МГУ она пришла в Студенческий театр, где молодой актёр ТЮЗа Ролан
Быков поставил пьесу Павла Когоута «Такая любовь» с Ией в главной
роли. На спектакль ломилась вся Москва, и однажды его посмотрел
Алексей Баталов. В то время Иосиф Хейфиц никак не мог подобрать на
главную роль в «Даму с собачкой» актрису, которая устраивала бы
Баталова. Увидев Ию в роли Лиды Матисовой, Баталов позвонил Хейфицу:
«Прошу прекратить пробы – я нашёл то, что нужно!».

В театре МГУ Саввина вышла замуж – за талантливого учёного и своего
партнёра по сцене Севу Шестакова. Не помню, правда это или легенда, но
слышал от Ии, что между выходами в спектакле «Карьера Артура Уи» он
открыл некую «формулу Шестакова», которая вошла во многие учебники. Я
познакомился с ним, когда ему было сильно за восемьдесят, но видел его
молодое фото в Саввинской гостиной – красавец! У них родился сын
Серёженька с синдромом Дауна. Врачи уговаривали Ию оставить его в
детском доме, она категорически отказалась, только спросила: «Сколько
он проживёт?». «Сорок три года максимум, - сказали ей врачи, - больше
такие дети не живут».

В том, что Серёже сегодня 65 лет, полностью заслуга этой великой
женщины. Он улыбчивый, очень добрый и очень умный мальчик! Он
занимается английским, он как-то на моих глазах ответил почти на все
вопросы телепрограммы «Угадай мелодию». Его рисунки не раз побеждали
на конкурсах для таких детей. Особенно ему удаются цветы – я так не
нарисую, хоть убейте! Он свободно пишет, читает и знает массу стихов.
Однажды на день рождения к Саввиной пришёл Олег Ефремов. Посмотрел на
Серёжу и вдруг сказал: «Ия, а давай введём Серёжку на Юродивого в
«Бориса Годунова!». Ия растерянно спросила: «И что же это будет?».
«Закроют спектакль к чёртовой матери, - усмехнулся Ефремов, - такого
уровня правды они не выдержат! Но ты, Серёжа, всё-таки Пушкина читай и
учи наизусть – пригодится!». И вдруг Серёжа начинает читать:

«Была та смутная пора,

Когда Россия молодая,

В бореньях силы напрягая,

Мужала с гением Петра…»

И читает, и читает строфу за строфой – страницы две прочитал, потом
улыбнулся и умолк. Сидевшие за столом обалдели. Там было хорошее
количество МХАТовских звёзд, да и прочие люди, образованные весьма….
После паузы Ефремов произнёс: «Бедная страна: единственный, кто знает
«Полтаву» наизусть – больной мальчик!». Совершенно очевидно, что
Серёжка по природе человек чрезвычайно одарённый, и Саввина положила
жизнь, чтобы его таланты развить, но эта проклятая лишняя хромосома
сделала своё дело: он навсегда остался трёхлетним мальчиком. Она,
улыбаясь, называла его «Мой бедолага!» - и в этой улыбке было столько
любви…

Квартира Ии была местом хлебосольства и дружбы! В ней вечно толклась
куча народу – и знаменитых, и вовсе неизвестных людей, но объединённых
одним качеством: любовью к хозяйке. И всенародной демонстрацией этой
любви были её дни рождения: народ шёл и шёл без конца и края! Однажды
ко мне в дверь раздался истошный звонок, и стоявшая на пороге Саввина
закричала: «Дайте стулья скорей, сколько есть! Разве это гости: звали
к пяти – пришли к пяти! Сволочи, а не гости!». Все стулья, сколько
есть, напихивались за большой стол в гостиной. Гость заходил, вручал
подарок, чинно выпивал пару рюмок за столом, а потом перебирался на
кухню, где и без него негде было яблоку упасть, но как-то все
умещались. На той самой двери, из-за которой я приходил воевать, до
сих пор висит плакат: «Гости, приходящие со своей едой, обслуживаются
без очереди!». Это, конечно, была шутка: еды и водки в Саввинском доме
было несметное количество! Каждое лето муж Ии, актёр и режиссёр
«Таганки» Толя Васильев, перевозил её с Серёжкой под Кострому, где они
когда-то купили деревенский дом. В октябре он возвращал их назад,
привозя вместе со всем барахлом штук четыреста (или пятьсот, или
шестьсот?) банок, баночек и бутылок – и сколько гости не пили, не
закусывали, запасов, кажется, не уменьшалось.

Пила Ия много и курила не меньше. Даже когда болела, доз не уменьшала.
Какой-то сильно умный врач сказал ей, что разговоры насчёт
несовместимости антибиотиков и алкоголя беспочвенны, что водка
несовместима только с трихополом. А поскольку трихополом она вовек не
лечилась, то все остальные лекарства совмещала запросто. Но за сутки
до спектакля – стоп: здесь совмещения она не признавала. К профессии
она относилась благоговейно, и добилась, что одного очень хорошего
актёра убрали из её спектакля за то, что он позволял себе являться на
сцену «подшофе». У неё обычно было низкое давление, где-то 90 на 60 –
она злилась, что не всегда хватало сил, как её учил Ролан, «подать
голос в зал»... Я даже ей как-то написал на афише:

«…Она не любит на своём веку,

Когда у ней 110 наверху,

Но лучше всех играет Иечка,

Когда у ней гипертониечка!»

Когда ей мерили давление после спектакля, оно оказывалось 190 на 120!
Гипотоники меня поймут…

Советская власть очень неохотно вешала даже звания «заслуженных» на
актёров без специального образования. Но всего пять человек, если я не
ошибаюсь, стали народными артистами СССР, не окончив никакого
театрального училища: это Раневская, Пельцер, Смоктуновский, Лавров и
Ия Саввина.

Она обожала кроссворды и анекдоты. Иногда по этому поводу мы по часу
стояли в затрапезных халатах – она в своей открытой двери, я в своей –
и разгадывали, и рассказывали. Везде говорила о себе, как о непоющей
актрисе, а за столом очень любила петь, и делала это прелестно.
Легенды о её несносном характере – чистое враньё: она была трепетным,
тонким и очень душевным человеком. Только не любила халтуры, вранья,
предательства профессии – всего того, чего никто не любит. Но мы
обычно плюём, чтоб не связываться – а она взвивалась бескомпромиссно!

Однажды во время этих наших «дверных» переговоров я прочитал ей
фрагмент из замечательной книги Елены Кореневой «Идиотка» о съёмках в
фильме Андрея Кончаловского «Романс о влюблённых». «О том, что
характер Ии Сергеевны совсем не соответствует её божественной
внешности, я была предупреждена заранее…». И дальше о монологе,
произнесённом Ией в адрес Леночки с употреблением звонкого словца,
«которым называют мелких тварей, поселившихся на солдатском теле».
«Ах, она… - на самых «низах» своего голоса прервала меня Саввина. –
Конечно! Я Андрону по полной программе выдала: делом надо заниматься,
а не … этого лягушонка на глазах у всей группы! А ей я сказала…». «Ну,
подожди ты заводиться, - говорю я, - послушай, что она дальше пишет.
«Встретив Ию Сергеевну на панихиде по Олегу Ефремову, я обратила
внимание, как мы, в сущности, с ней похожи. Маленькая, вся мокрая от
слёз и страданий…. Теперь мне были понятны и её боль, и тот счёт,
который она предъявляла к жизни. Что уж говорить – к мужчинам…».

«Ой, какая чудная девочка! – зазвенел серебристый Саввинский
«колокольчик». – Умничка какая! Надо ей обязательно позвонить, дай мне
её телефон…». И позвонила тем же вечером, и слов хороших наговорила
немерено.

Как-то она звякнула в мою дверь и попросила зайти. «Львович, ты у нас
всё знаешь, посмотри какая у меня хрень на спине, а то я сама толком
разглядеть не могу». Она повернулась спиной и приспустила халат до
лопаток: там была чёрная, разросшаяся до пятирублёвой монеты родинка.
Дружба по жизни с онкологом Володей Муравьёвым научила меня таких
вещей опасаться и не медлить ни минуты. «Срочно, - говорю, - бегом
надо к врачу!». «Ну, да, - грустно усмехнулась она, - мне уже
говорили. Не тебе первому показываю… Ладно, завтра пойду».

27 августа 2011 года часов в десять вечера мне позвонил из машины
режиссёр Иосиф Топоровский: «А что сейчас по радио передали – Саввина
умерла?». Я бросился в соседнюю квартиру. Она скончалась пятнадцать
минут назад – скорая, что ли, на радио позвонила? И по жизни-то
хрупкого сложения была, а тут лежала, совсем бестелесная… Мы сидели
рядом с ней с мужем Толиком, пили водку и ждали милицию, без которой
все дальнейшие действия были невозможны. Толик Васильев, крепкий по
жизни мужик, не рыдал, не всхлипывал – нарезал, наливал, а слёзы
как-то сами по себе катились ручьём по его измученному лицу. Милиция
приехала в четыре утра, два молоденьких мальчика, обвешанных оружием и
спецсредствами, извинялись за задержку: на набережной массовая драка с
кавказцами, а у них пол-отдела не хватает…. Пока сидели, решили с
Толиком, что Троекуровское кладбище, которое предложил МХАТ, не
годится: Ию надо хоронить на Новодевичьем. Двадцать минут первого ночи
позвонили Мише Швыдкому и Александру Калягину – оба ответили, что в
понедельник с утра лично обратятся, «куда надо». И Владимир Васильев,
великий танцовщик, балетмейстер, писатель и художник, написавши
специальное письмо, побежал с ним по кабинетам…

Саввину мы похоронили на Новодевичьем кладбище, бок о бок с Беллой
Ахмадулиной. Пока засыпали могилу цветами, я вдруг вспомнил, что
именно голосом любимой подруги Ия озвучила Поросёнка Пятачка в «Винни
Пухе». Раневская даже звонила ей и басила в трубку: «Иечка, вы
подложили Белочке свинью!». Стоял и думал: «Вот уж теперь наговорятся
своими «серебряными» голосами – у обеих вечность впереди».

А Серёженьку я вижу почти каждый день. «Солнечный малыш» 65ти лет жив,
здоров и ухожен. Всё, что Толя на пороге обещал Ие, он исполняет
безупречно.