• Искусство - это не ЧТО, а КАК.

 

• Я — пролетарий художественного труда.

 

• Всякое ремесло имеет свои тайны и требует таланта.

 

• Каждому - свое. Каждый должен нести свой чемодан.

 

• Никогда ничего по обидам не реваншировал. Но помню.

 

• Умение сказать «спасибо» — одна из важных привычек.

 

• Я мог бы быть и клоуном — потому что я умею смешить людей.

 

• Я достаточно дистанцируюсь от любой власти на протяжении 51 года.

 

• Когда я предстану перед Богом, мне будет чем перед ним оправдаться.

 

• Если бы мне не давали играть, я бы сам платил деньги, лишь бы выйти на сцену.

 

• Для меня герои — настоящие, не киношные — просто русские интеллигенты: Лихачев, Солженицын.

 

• Чем раньше человек перестает ханжить и выдавать желаемое за действительное, тем лучше для него.

 

• Занятие театром – это занятие по любви, а кино – это такая территория, на которую я совершаю набеги.

 

• Актеры делятся на исполнителей и на тех, кто может что-то родить. Последних — всего только десять процентов.

 

• Очень важно не забывать тезу Владимира Ивановича Немировича-Данченко о том, что на нас жизнь не кончается.

 

• Я много работаю. И когда я работаю, условия проживания, конечно, имеют определённое значение, но не решающее.

 

• С 1949 года много мне добра сделали, надо и совесть иметь, по возможности возвращать, отвечать добром на добро.

 

• Когда американцы продали фильм про Гарфилда, то обязательным условием было, что озвучивать кота будет «артист Т».

 

• Секрет педагогики прост: сколько ты тратишь на учеников времени, души, здоровья, жизни — столько получишь в результате.

 

• Сын был маленьким — прихожу поздно, он ждет меня и говорит: «Ты подними меня верх». Делает паузу и добавляет: «Неожиданно».

 

• В театре не так много актёров, которые могут работать «паровозами». Так было всегда. Я не могу мечтать о пьесе, не связывая её с актёром.

 

• Во мне четыре крови: русская, мордовская, украинская и польская. Я себя считаю пролетарием художественного труда. Высокооплачиваемым.

 

• Много ерунды происходит от желания людей понравиться. Синдром Хлестакова: хотите видеть меня таким? Пожалуйста! Этаким? Рад стараться!

 

• Не надо бояться быть глупым, смешным, нелепым. Человек так устроен, что в нем масса интересного чаще всего остается за кругом нашего внимания.

 

• Я никогда не был диссидентом, я не играл в эти игры. Мало того, скажу, что не всегда те люди, которые были диссидентами, вызывали у меня симпатию.

 

• Я вообще бульдозер. Есть машины «Феррари», «Лексус», «Шевроле», а я — бульдозер. Так что никогда не соскакивал, не увиливал и не сваливал на других.

 

• Работа над ролью — это не только заучивание текста. Думайте над ролью хотя бы пятнадцать минут в день. Чистишь зубы — подумай, едешь в метро — подумай.

 

• Я один из немногих, кто выиграл суд относительно того, что издатели тиражировали те передачи, которые я ставлю на радио. Вообще, основные свои деньги я «заработал» на радио.

 

• В понятие интеллигентности я вкладываю то, что говорится в Оксфордском толковом словаре: «Русский интеллигент — это человек, болеющий за тех, кому живётся хуже, чем ему».

 

• Ну у кого сейчас есть гражданская позиция? Моя гражданская позиция — чтобы актеры моего театра социально были защищены много лучше, чем другие. И в открытии новых талантов.

 

• Когда я провожу первые разговоры со своими студентами, я говорю им, что театр - это зона повышенного риска. Социального риска. Ты идешь в профессию, которая ничего не гарантирует.

 

• Существо мужского пола должно обеспечивать прожиточный минимум жене, детям и людям, за которых это существо в ответе. Так, во всяком случае, считали в моей семье в городе Саратове.

 

• К сожалению, современная театральная педагогика удовлетворяется некоей полумерой: из людей средних способностей получаются актёры. Но это вовсе не означает, что эта работа не должна проводиться.

 

• Я думаю, что до тех пор, пока у зрителей сегодняшней России будет потребность, согласно рецепту, выписанному Александром Сергеевичем Пушкиным, — «над вымыслом слезами обольюсь». Вот до той поры будет жив театр.

 

• Я ведь не режиссёр. У меня есть данные, я могу научить актёров хорошо играть, но художественный театр я никому не наследовал, ничье дело я не продолжаю. Я — кризисный управляющий. Вот в меру своего понимания и занимаюсь этим.

 

• Время, когда о нас кто-то должен позаботиться, — ушло безвозвратно. Хочешь жить — научись зарабатывать. Ни за что не променяю ни на какую чечевичную похлебку собеса, ни на какой социалистический гарант старости моей — ту свободу, которую получил.

 

• Понял, что самое талантливое представление о чем-то остаётся только представлением, но не становится нашим эмоциональным опытом. И еще я понял, что сыграть профессионально гораздо легче, чем поделиться с людьми чем-то выстраданным и выношенным.

 

• Театр – это место социального риска. Если актёр не знает этого, не отдаёт себе отчёт, что это так, ему надо уходить из театра. Наверное, каким-то выпускникам актёрских вузов сложно найти работу, но это очень серьёзный сигнал кризиса нашей педагогической практики.

 

• Цивильная, нормальная семья бывает здоровой, только если в ней есть дети. А иначе приходишь в дом иногда: и картины на стенах, и книги с золотыми обрезами, и хрусталь… а детей нет — и некий «the smell of cheese» — запах сыра — присутствует. А вбежит в эту комнату пусть не ребёнок, хотя бы щенок, помашет хвостом — и все становятся людьми.

 

• Все эти разговоры, что кино убило театр, — чушь собачья. Немыслимая привилегия театра: приходит живой человек — ему предлагают действо, которое разворачивается только один раз, на его глазах. Вышли два актёра, вынесли коврик — и началось. 50 лет назад Михаил Ромм предрек театру смерть — от кинематографа. Прошло 50 лет — никаких сообщающихся сосудов из театра и кино не вышло. Наоборот, кино по‑прежнему паразитически употребляет театральных актёров.