Я воин классовой борьбы. Я давно перестал шуметь по этому поводу на каждом углу, но я верю, что классовое неравенство — рак, пожирающий эту страну. Я видел, как превращались в отходы невероятно одаренные люди, с которыми я рос.
Спросите, окончил ли я театральное училище, и я отвечу: а я не знал, что такие бывают. У нас не было телевизора, а по радио отец слушал только скачки, так откуда мне было знать, что где-то есть такая штука — театральное училище?!
Подростком я только и делал, что ходил в кино. Так что это неправда, будто я только и делал, что слонялся по улице. Этим я довольно сильно отличался от любого отморозка-кокни. Другое дело, что я умею очень быстро в такого превращаться — обычно в порядке самообороны.
Я стал актером, чтобы целоваться с девочкой по имени Эми Худ. Мне было четырнадцать, я ходил в баскетбольную секцию молодежного клуба, а она там занималась в драмкружке. Все лучшие девчонки играли в драмкружке, потому что хотели стать кинозвездами, а я за ними подсматривал через круглое окошко в двери. Только я не знал, что дверь открывается в обе стороны. Я вваливаюсь внутрь, и руководительница говорит: «Отлично, нам нужны мужчины!» Я же для своих лет был очень высокий. Переминаюсь с ноги на ногу, жутко нервничаю, только и могу сказать, что я тут, это, на баскетбол шел… А потом вижу Эми и думаю: «Если пьеса будет про любовь, то может, мне с ней придется целоваться?» Я был маленький грязный засранец. Но что происходит дальше? Спустя много лет я рассказываю эту историю на телевидении — при этом, разумеется, не помню, что раньше ее уже где-то рассказывал — и тут появляется довольно упитанная особа под пятьдесят. «Леди и джентльмены, встречайте: Эми Худ!» Слегка неловко вышло.
Мне тогда многие говорили: