Было то в середине зимы. Падали снежинки, точно пух с неба, и сидела королева у окошка – рама его была из черного дерева – и шила королева. Шила она, загляделась на снег и уколола иглою палец, и упало три капли крови на снег. А красное на белом снегу выглядело так красиво, что подумала она про себя: «Если бы родился у меня ребенок, белый, как этот снег, румяный, как кровь, и черноволосый, как дерево на оконной раме!». И родила королева вскоре дочку, и была она бела, как снег, как кровь румяна, и такая черноволосая, как черное дерево, – и прозвали ее потому Белоснежкой. А когда ребенок родился, королева умерла.

Наивно утверждать, что знание избавляет от страдания и что те, кто с детства слушал архетипические сказки, могли полностью управлять своими переживаниями и избегать боли и печали. Но у древних женщин, для которых эти метафорические откровения были частью хорошо знакомого ритуала, было одно явное преимущество: Как и мы, они знали, что есть путь-дорога. Как часть из нас, они знали, что им предстоит ее преодолеть. Но в отличие от нас у них была карта. Рассказ, история, сказка – это карта. Пусть зашифрованная, но доступная.

Поэтому мы, юнгианские терапевты, так любим сказки и мифы - это отличный повод посмотреть на параллельную реальность, в которой со мной на месте героини или героя происходит что-то цепляющее меня, ведущее к тем неведомым частям себя, о которых я и не думала.

Сегодня у нас путешествие с Белоснежкой и книгой Симоны Мацлиах-Ханох "Сказки обратимой смерти - депрессия, как целительная сила". Я раз за разом возвращаюсь к ее анализу сказки братьев Гримм. Сюжет сказок, как и сновидений, развивается на наших внутренних просторах, и их герои олицетворяют нашу внутреннюю суть. Каждое действующее лицо это всего лишь один из образов того, кто этот сон видит. Попробуйте представить, что это ваш сон. Мне очень хочется заманить вас на эту увлекательную территорию.

И перво-наперво узнать, как же получилось, что Белоснежка избавилась от двух из трех частей своей многоцветной личности и ухватилась за такой бледный, безжизненный цвет, как белый?

В самом начале, у каждого из нас есть идеальная внутренняя мать. Та, очень-очень умная, совершенная внутренняя мать, какой все мы собираемся стать, та, которую все мы хотели бы иметь в качестве своей собственной матери. Но в реальности такая мать может существовать только в те прекрасные времена, пока мы мечтаем о ребенке или пока растет живот.

И вот, эта идеальная мать стежок за стежком создает в своих мечтах полную красок живую дочь. И ее желание исполнилось. В момент рождения, еще без имени, Белоснежка является законченным, целостным человеческим созданием, состоящим из полного спектра жизни и смерти: она черная, белая и красная. Но, как известно, у матери принцессы обычно есть лишь один путь - умереть в родах. Потому что идеальной матери, даже внутренней, не место в жизни, она уступает место гораздо более сложной действительности.

При этом, дочка сразу улавливает, что здесь установлены другие правила игры. Не те, которые были там, в «чреве», где ее принимали всю, без оговорок и ограничений – со всем ее красным, белым и черным. И она делает свой выбор. Белоснежка, «хорошая и послушная девочка», выбирает белый. Никакого красного и тем более черного.

Очень важно, что далеко не всегда "выбор" делается под давлением реальных людей, давших нам жизнь. Или это давление не всегда бывает осознанным. Умный, чуткий, внимательный ребенок довольно скоро замечает, что некоторые его поступки, определенные чувства и определенные реакции вызывают одобрение родителей и он получает дополнительную порцию любви. Он спешит усвоить это «правильное» поведение, и оно становится неотделимой частью его личности. Личности, которая строится в процессе очень осторожного диалога с потребностями родителей, но абсолютно изолированно от его собственных нужд, за исключением одной – быть любимым

"Приспособление к родительским потребностям часто, но совсем не всегда, приводит к развитию мнимого Я. Пациенты жалуются на чувство душевной пустоты, никчемности, на отсутствие смысла в жизни. У них наблюдается полное душевное опустошение, обеднение и частичная утрата возможностей. Интересно, что многие из этих людей видели в детстве неоднократно повторяющиеся сны, в которых они зримо переживали собственную смерть. И это ощущение собственной гибели, принявшее в сказках форму «обратимой смерти», оказалось, как ни странно, единственным средством, способным высвободить, вытащить бессильного ребенка – нас – из полуживой – полумертвой жизни, которой мы живем". (с) Алис Миллер

Вернемся к нашему путешествию по сказке. После пролога и смерти идеальной матери, повествование переходит к подробному описанию мрачного образа мачехи. Вот она, суровая реальность - правда-матка. А про саму Белоснежку рассказчик напрочь забывает. Она и тут остается сиротой. Да она и сама «отказывается от себя», чтобы своим белоснежным существованием не обмануть ожиданий отца, который тоже отсутствует. Ее настоящая, живая суть оказывается во мраке, и именно туда перемещается и повествование: во владения злой королевы, к «тени» с ее собственными требованиями и надеждами  относительно действительности.

Так, иногда в душе взрослого, завоевавшего «любовь» и восхищение окружающих своими достижениями, красотой и одаренностью, вдруг пробуждается маленький одинокий ребенок, который спрашивает: "А что если бы я предстал перед вами злым, уродливым, раздражительным, завистливым и беспокойным". Какова судьба тех отвергнутых частиц собственного Я, которые мы с большими затратами труда вычеркиваем, как добросовестные дети, старательно, высунув от усердия кончик языка, короткими упрямыми штрихами?

Целые эпизоды жизни в наши самые "неправильные" и стыдные мгновения исчезают за пеленой тумана, оставляя после себя еще одно опустевшее место. Очень грустно, но мы готовы похоронить целые фрагменты нашей личности и годами избегаем даже упоминания о них. Мы разводим нашу живую кипящую кровь кипяченой водой, ведомые обществом и направляемые надеждами родителей. Причем, родителей внутренних, совсем не всегда совпадающих с теми, кто произвел нас на свет. Позже, во взрослом возрасте, "внутренние родители" могут воплотиться в наших друзьях, наставниках, любимых и различных альтер-эго, выбираемых нами, раузмеется "случайно".

Как у всякого ребенка, поменявшего кровь на кипяченую воду, в жизни Белоснежки наступает день, когда бурлящие внутри кровь и тень выплескиваются наружу и, разъедаемые кислотой зависти и ненависти, предъявляют ей счет. И счет этот кровавый. Тень вдруг понимает, что ее ненаглядное зеркальце – та самая любящая внутренняя мать, которая всегда говорит, какая она красивая, какая она хорошая девочка и как она ее любит – на самом деле любит не ее, то есть не всю ее, а только ее «белоснежную» часть. Она любит ее только тогда, когда та - Белоснежка.

И за этим немедленно следуют чувство потери, скорбь, обида, гнев, чувство беспомощности и непреодолимое желание отомстить. Отомстить кому? Той самой белоснежной части, вытеснившей и растолкавшей по дальним углам все остальные части ее существа. Вот тут-то Тень и начинает бушевать!

Эти контрастные перемены совсем не обязательно происходят на каком-то одном этапе жизни. У нас может быть много таких метаний. Когда вдруг, казалось бы на подъеме, когда все складывается удачно, я начинаю быть сама себе террористкой - все порчу, ругаюсь с куратором проекта или с клиентом, проваливаюсь в глубокий даун, заболеваю - у кого что. Ведьма атакует Белоснежку открыто или исподтишка. Она всем покажет какой действительно плохой она может быть.

Тень старается стать главной, занять как можно больше места. А внутреннее зеркало, мать, продолжает упрямо и последовательно рассказывать, насколько Белоснежка красивее (т. е. желаннее, любимее), чем она; а она, Тень с не меньшим упрямством пытается уничтожить занявшую ее место эту фальшивую и такую положительную девочку-самозванку.

Итак, на почти обезличенную, растворившуюся за долгие семь лет в своей белизне Белоснежку неожиданно нападают намного превосходящие ее в силе коварные тени, которые все это время росли, разбухали и всасывали в себя все питательные и жизненно необходимые соки ее души. Лишенная защиты, брошенная всеми, Белоснежка оказывается одна-одинешенька в огромном и кажущемся бесконечным лесу своего подсознания.

Знакомая до этого окружающая действительность становится чужой и угрожающей: идеальная ласковая мать принимает облик мачехи, а затем и колдуньи. Белоснежка, изучающая листья на обступивших ее деревьях в попытке расшифровать незнакомую обстановку, подобна человеку, который в разгаре приступа тревоги перестает понимать, где он и что с ним. Возникает ощущение, что ты видишь, как трескается и разваливается поверхностный глянец жизненных будней, обнажая черную, пустую, отвратительную и пугающую гниль

На самом деле этой "гнилью" может оказаться подавляемый гнев, вызванный – о, ужас – самыми дорогими нам людьми: родителями, любимыми, детьми. И вот это запретное чувство, эта безудержная ярость вместо истинного адреса перенаправляется вовнутрь. Мы так старательно подавляем гнев и душим ярость, что воспринимаем действительность через слой удушливой пелены и тупеем от недостатка воздуха.

Многие из нас, несомненно, помнят с детства запретное, подавляемое чувство недовольства нашими родителями, тем, как они признавали только нашу «белоснежность», тем, что были нам недоступны. Иногда дети используют свой организм для того, чтобы выразить то, что им запрещено чувствовать и выражать словами. Специалисты по психосоматике, например, многие заболевания (в первую очередь, дыхательной системы) считают проявлением все того же тщательно скрываемого запретного гнева.

Раз за разом отказываясь от наших самых элементарных, казалось бы, давно привычных и вполне доступных желаний и стремлений, мы незаметно погружаемся в пустоту без- различия. Мы еще не понимаем, что происходит, но уже испытываем усталость, равнодушие к происходящему вокруг нас, граничащие с полной апатией. Вещи, которые всегда будоражили наше воображение, вызывали в нас азарт и требовали немедленного действия – обустройство, новый проект на работе, – оставляют нас абсолютно безучастными, погруженными в полудрему. Есть ощущение, что наши жизненные резервы на исходе и мы не можем мобилизовать чувства, необходимые для реализации каких бы то ни было планов на будущее.

Чаще всего мы начинаем понимать происходящее слишком поздно: беспощадная лавина уже несет нас к бездне, и только крошечный осколочек, оставшийся от нас прежних, преодолевая смертельный ужас, трубит тревогу. Жутко! А ведь, если подумать, еще задолго до тревоги, задолго до депрессии наши внутренние сейсмометры посылают нам настойчивые сигналы о надвигающейся катастрофе. Все, что мы должны сделать прежде, чем наши тени начнут протягивать к нам свои костлявые руки из ямы, которую мы для них вырыли, – это подать им руку, помочь выбраться на поверхность, осторожно отряхнуть их от пыли и грязи и желательно обнять. Обнять тень, потому что без нее наша жизнь – не жизнь.

Пробуждение к жизни настоящего «я», которое существует бок о бок с «тенью», нередко сопровождается неприятным покалыванием, подобным тому, что появляется в  занемевших, а затем наполнившихся кровью органах. Теперь, когда раздавшееся вширь "я" потягивается во вдруг ставшей узкой кровати, когда руки и ноги заполняют собой все домашнее пространство и крадут время, внимание и силы, – в доме необходима перестановка, чтобы освободить место для появившегося там нового человека. И человек этот – я.

"С тех пор как я пережила и поняла процесс смерти и воскрешения, стоит мне почувствовать даже самый слабый запах тревоги, и я тут же начинаю искать его источник: зловоние какого убитого и погребенного мною запретного чувства я учуяла? Каким бы отвратительным и разложившимся не был этот труп, его нужно обнаружить и извлечь на свежий воздух.

Может, это существо снова станет частью нас, а может, оно уже свое отслужило и его остается только похоронить с почестями". (с) Симона Мацлиах-Ханох

Анна Заремб